– То есть, что это значит, – что меня арестовали, что ли? – повышая голос, возмущенно проговорил священник.
– Ну да. Вам что, не объяснили?
– А что мне должны были объяснить? Что я хотел войти в храм, а меня не пустили? Да еще и арестовали! – И тут же, спохватившись: – А как же мои спутники? Их что, тоже арестовали?
– Тоже, тоже. Всех. За хулиганку.
– Послушайте, вы ведь верующий человек, ведь вы понимаете, что это несправедливо. Так нельзя. Тем более если в епархии узнают, что меня арестовали… Отпустите нас, мы больше не будем, – и он заплакал, как провинившийся и осознавший это ребенок. – Пожалуйста, прошу вас, – продолжая плакать, раскачивался священник.
И тут вдруг он взял руку милиционера в свои руки и медленно, медленно, продолжая плакать и раскачиваться, поднес ее к своим губам и поцеловал.
Милиционер с ужасом отдернул руку.
– Я не могу. Мне по шапке дадут, – угрюмо заметил Голованов, хотя всего секунду назад мысли его кружились вокруг двух крольчат, которые заболели.
Он их, конечно, изолировал, но неясно было, вдруг они успели других заразить. Тогда всё. Все помрут. Они же мрут как мухи. Перспектива была очень тревожной.
За этой сценой наблюдал Иван из-за решетки «обезьянника». Он яростно сжимал прутья, так, что руки его побелели, а глаза застыли от ужаса. Он не верил в происходящее.
Есть одна удивительно противоречивая мудрость. Если ничего не предпринимать, то проблема сама собой найдет решение. Это противоречит физическим законам, но, несмотря на это, часто работает.
И вот пример.
Раздался звонок. Голованов ответил, представившись, как положено на дежурстве. Звонил начальник отделения милиции. «Да. Нет. Так точно. Слушаюсь». И вся компания оказалась на свободе. Голованов выпил чаю с печеньем. Достал тонкую пачку протоколов и, порвав ее на несколько частей, кинул в мусорную корзину.
Наверное, вот так вмешательство высших сил управляет нашими жалкими судьбами. Хотя мы слышали лишь последний звонок. А сколько их было на самом деле, и какова их протяженность? И откуда был первый звонок? Чистая метафизика, друзья.
Закончилось это тем, что, растерянно попрощавшись, объединение разошлось. Хотя, слегка замявшись, Веня все же отважился проводить Веронику домой. Да и поздновато уже было.
Компания распалась, разбежалась по своим клеткам, и неважно, кто и чем пошел заниматься и о чем думал после происшедшего. Важно другое. Ситуация не разрешилась. Возникла скорее пауза, чем новый виток событий. Масса неопределенности давила на каждого. Каждый хотел ясности и знания, а не веры. Да, Веня скорее в силу молодости верил в то, что священник невиновен. Но, в сущности, что мы знаем о нем? Ведь мы судим о человеке по тому, что видим, а сколько мы не видим? Значительно большего мы не видим и совершенно не знаем его мыслей.
Приблизительно так размышлял Иван, сидя у себя перед телевизором и машинально переключая каналы. Прошло много времени с тех пор, как он познакомился со священником. Много времени они провели в беседах, но никогда они не говорили об отце Феодосии. Собственно, об этом и разговора как-то не заходило. Всегда выдержанный, спокойный… да какой, к черту, спокойный, если в секунду потерял самообладание и голову, как только его коснулась обычная жизнь. Что, в сущности, произошло? Оклеветали. Бывает. И что, надо все кидать и творить черт-те что? А как он унизил себя? Абсолютно слабый и малодушный человечишка.
Иван признался самому себе, что ужасно разочаровался в священнике, видя его в действительности. Он чувствовал себя обманутым. Создавалось впечатление, как, например, от актера, играющего правильных героев, и тут ты встречаешь его где-нибудь в троллейбусе, и он, как последний ханыга, устраивает склоку, и при этом ты понимаешь, что на экране перед тобой был совсем другой человек, а в сущности это простой мелкий обыватель со своими ежедневными заботами и комплексами. Правильно делают актеры, что дистанцируются от простых людей. Зачем раскрывать, какой ты на самом деле. Это и карьере мешает, в принципе.
Мысли прервал Осип. Его звонок удивил. Было очень поздно. Позвонил Веня, весь в слезах, попрощаться, потому что решил покончить жизнь самоубийством. Просил его простить, и все такое. Наплел бог знает что, но ясно одно: что признался Веронике в любви и та его отвергла, но хуже всего – она заявила, что беременна, и якобы от отца Феодосия.
Конечно, это кошмар. Ведь мальчик совсем молодой. И как священник посмел воспользоваться слабостью Вероники и переспать с ней, зная, как Веня ее любит. В общем, все это не укладывается в голове. Какое-то предательство, одним словом, и вероломство, что ли…
В общем, Осип едет к Вене, пока тот не натворил чего, а Иван, может, позвонит Веронике и узнает подробнее, что там у них случилось. «Ладно, сделаю, конечно». Да, Веня не должен знать об этом звонке, а то еще больше переживать будет.
– Вероника, это Иван Остров. Ты меня слышишь?
– Да, Иван, слушаю.
– Как дела?
– Я вообще-то сплю, а что случилось?
– Да так, тут с Вениамином проблемы. Вы расстались нормально?
– Да.
– Осип говорит, он расстроился после того, как проводил тебя.
– Бывает.
– Может, расскажешь, что у вас произошло?
– Нет. Я спать хочу. Пока.
– Пока.
Осипу он не стал звонить, а лишь отправил эсэмэску с вопросительным знаком. Пока ждал, выпил чаю. Пришла ответная эсэмэска – «ок». Но спать он уже не мог.
В голове сплошное месиво из неопределенности, противоречий, догадок и объяснений. Обвинения, обвинения, обвинения. Голова кружилась, то ли от недосыпания, то ли от ошеломляющих противоречий. Как в одном человеке могут уживаться такие противоположности? Как человек может нести другим добро, а сам при этом остается подлецом? Значит, все придумано? Все искусственно? Везде обман и подлость за любым углом… Сломить Веню, обмануть Веронику, да что там Веронику, всех обмануть. И правда, было за что его отлучить. Какой подонок, какой подонок.
Отчаяние, которое испытал Иван, обнаружив свою семью мертвой, вернулось, но тогда он ничего не мог поделать. Все было бессмысленно и невозможно. И вот теперь это же состояние.
Он ничего не может исправить, но зато он может наказать ЗЛО.
Он может наказать зло и сделает это во что бы то ни стало.
Его даже начало подташнивать, но он оделся и, полный решимости, поехал к священнику.
Следствие
Мы не задумываемся над тем, что значит для других ожидание, спровоцированное нами. Представьте себе повара, который бы задумывался о том, что будут обсуждать посетители его ресторана, съедая приготовленное им блюдо. Или более того: задумывается ли следователь, выписывая ворох повесток, над тем, какое впечатление они произведут на тех, кто их получит? Нет, конечно. Им не до этого.
А разве должно быть по-другому?
Когда Иван получил повестку к следователю, он разволновался. Несколько раз перечитывая стандартный текст, он пытался угадать, о чем пойдет речь. Облегчением было лишь то, что явиться надо было завтра, а не через неделю, например.
По глазам было видно, что следователь его узнал, предлагая сесть.
Все остальное было кратко, лаконично и без лишних эмоций.
Результаты судебно-медицинской экспертизы показали, что смерть Гундяева Владимира Алексеевича, известного как священник Феодосий, наступила в результате обширного инфаркта примерно в 22 часа, и так далее, и тому подобное.
– Поэтому, что бы там между вами ни происходило, к тому времени священник уже был мертв. Вы говорили, под утро к нему приехали, а он еще прошлым вечером скончался. Так что, может, вы его и били палкой по голове или еще что делали, а он уже был мертв. У нас есть такое понятие, как покушение на негодный объект, и если вы в процессе этого не совершили какого-либо иного преступления, оснований для привлечения вас к уголовной ответственности нет. Так что получите свой паспорт обратно, и до свидания.
– До свидания. Спасибо.
Лишь выйдя на улицу и остановившись под деревом, Иван стал понимать слова следователя. Он медленно и вдумчиво прокручивал сказанное, как будто выдавливая из себя нечто тягучее, темное и тяжелое и вместе с тем ощущая проявляющуюся свободу.
Какое счастье, что он никого не убил, – и вместе с тем какой ужас, что он поднял руку на труп. Священника не надо было убивать, он и так был мертв. От одной этой мысли его замутило.
Когда нет камертона
Как настроиться оркестру, когда нет камертона?
К примеру, струнным инструментам. Ведь человеческие нервы часто сравнивают со струнами. Или одно-единственное пианино? Кто-то должен взять на себя ответственность за ноту «ля». Всего одна нота, но она должна быть верной. Ведь от нее будет строиться весь инструмент. Он не просто должен принять ответственность, ему еще должны поверить.
А если такого нет? Если нет Библии или пророка? Если нет Бога? Кто даст ноту «ля»?
Причем, заметьте, веру легко разрушить, как ни странно, знанием. Вера и знание – это как плюс и минус. Казалось бы, они не могут существовать вместе, а, как ни парадоксально, они всегда укрепляют друг друга. И все же остается вопрос с нотой «ля».
