обыкновенный, каждое утро он проходил мимо него, не обращая никакого внимания на это, внезапно совершенно иначе увиденное им существо, зеленое, столь непохожее на человека. Тропогун осознал, что клен живой и клен на него смотрит. Это новое, ни на что непохожее ощущение вдруг сменилось другим, еще более сильным – ему захотелось бросить к чертовой матери все и податься куда глаза глядят. Он повернул назад, к дому, представляя себе, как натянет сейчас нищенское рубище и пойдет странствовать по Руси. Однако другой образ тотчас вторгся в его сознание: монументальное здание НИИБЫТиМа с фонтаном и ведущей к главному входу широкой лестницей с вазонами. Этот образ обладал огромной силой, потому что Станислав Сергеич явственно почувствовал, что здание наподобие гигантского магнита тянет его к себе. Несколько мгновений он колебался, потом медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и ноги, как бы даже против воли, понесли его в сторону института.
Ступив на казенное зеркало пола, отражавшее своды вестибюля, Станислав Сергеич немедленно натянул доброжелательно-значительную мину. Это сработал, мгновенно и автоматически, годами вырабатывавшийся условный рефлекс. Новым же было то, что он осознал наличие рефлекса, устыдился его и тотчас лицо его странно заволновалось, приняло выражение самое неопределенное и пожалуй легкомысленное.
Тропотун подошел к столику вахтера и обменялся с верным стражем НИИБЫТиМа стандартно-вежливым приветствием. Тот закряхтел и стал привычно жаловаться на отвратительную погоду и радикулит. Несколько мгновений Станислав Сергеич изучал его, потом нехорошо улыбнулся и отчетливо произнес: «Ну чего ты ноешь? Да на тебе пахать можно!» После чего вприпрыжку поднялся по лестнице на свой этаж, насвистывая что-то фривольное, а обалдевший вахтер остался сидеть с вытаращенными глазами и открытым ртом.
Тропотун выложил на стол калькулятор, запихал в стенной шкаф дипломат. Зонт?.. Где же зонт? Во второй половине дня обещали грозовые дожди… Ха-ха! Я забыл зонт!.. Расположившись затем в кресле, он облокотился о столешницу, поменял местами какие-то папки с бумагами и закурил. Ему захотелось откинуться и задрать на стол ноги, как делают плохие янки, и он с превеликим удовольствием задрал ноги на полированную светлую столешницу. Полулежа в кресле, он дымил сигаретой и от переизбытка чувств шевелил пальцами ног, в чем находил почему-то особый смак.
Взревел звонок – и рабочий день начался. Однако Станислав Сергеич продолжал пребывать в своей вольготной позе и благодушном настроении. Вот только взбесившиеся телефоны!.. Он долго и недовольно наблюдал за красным, городским, и за белым, внутренним, потом со вздохом опустил ноги – иначе было не дотянуться – и скучающе произнес в красную трубку: «Тропотун слушает…»
Из народного суда сообщили, что гражданин Ефременко И. И. не явился по вызову судьи, в то время как поступило заявление о взыскании с него алиментов. Просили воздействовать на Ефременко И. И. административно, с тем чтобы он не манкировал своими гражданскими обязанностями и не срывал сроков судебного разбирательства.
Положив трубку, Тропотун злорадно ухмыльнулся – все шло по намеченному плану. Однако злорадство его почти мгновенно испарилось. Нет, он не испытывал ни малейшей жалости в отношении подлеца и анонимщика Ефременки, но мизерные его делишки просто разом перестали занимать Станислава Сергеича.
Загудел настойчиво селектор – по неотложному делу просила зайти Софья Ивановна.
– Не забудьте, что Совет в двенадцать! – Напомнила она с придыханием волнения.
– На собственные похороны не опаздывают! – мрачно сострил Тропотун.
– Ах, Станислав Сергеич, ну разве так шутят!.. – укоризненно сказала некоронованная королева НИИБЫТиМа. – Так я вас жду?..
Селектор всхрюкнул и отключился.
– Подождешь! – буркнул он и снял трубку буквально надрывавшегося белого телефона. – Слушаю вас!..
Ледяным от щепетильности тоном господин Оршанский – иначе и не назовешь! – про себя усмехнулся Тропотун – благодарил заместителя директора за предложенную его жене путевку, которую она, к величайшему сожалению не сможет принять из-за внезапного обострения хронического заболевания.
– Не сможет… – Повторил Тропотун и почти весело осведомился: – Что, Николай Григорьевич, война?
– По понял…
– Сомневаюсь. Но объясню: у меня появилась тенденция называть вещи своими именами. Оказывается, это трудно!
– Гм… да… пожалуй…
– Давайте отложим разговор о путевке до «после худсовета» – вдруг вы передумаете?
– Навряд ли, – облегченно отозвалась трубка, – но будь по-вашему!
Дверь приоткрылась и заглянула Любочка. Тропотун пригласил ее жестом. Вызывающе вихляя задом, она прогарцевала к его столу и подала папку с корреспонденцией. Положив перед собой папку, он насмешливо покосился на секретаршу и сказал: «Знаешь, детка, у тебя здорово получается это самое, – он поерзал в кресло, изображая вихляние бедрами. – И попка у тебя аппетитная – как у пупсика!»
Любочка растерянно шмыгнула носом. Ее удлиненные махровой тушью ресницы прямо-таки приклеились к под-бровьям, густо намазанным чем-то фиолетовым. Не мог Станислав Сергеич такого сказать, ну не мог! Было написано на ее физиономии.
– Я пойду… – неуверенно произнесла она и сделала шажок к выходу.
И тут Станислав Сергеич с размаху шлепнул девчонку по заду растопыренной пятерней. В воздухе аж зазвенело. Поросячье визгнув, Любочка подпрыгнула и сиганула к двери. Тропотун же гомерически расхохотался, испытывая небывалый подъем, ему показалось даже, что он не в кресле сидит, а завис над креслом, вроде наполненного водородом воздушного шара. Под распиравшим его тело напором эмоций он потянулся к пачке сигарет и закурил. Втянул с наслаждением ядовитую никотиновую струйку, вспомнил о Софье Ивановне, сделал еще пару затяжек и смял сигарету в пепельнице. Издыхая, окурок выплюнул облачко ядовитых газов и затих. А Станислав Сергеич уже находился в приемной. Хотя он вид имел рассеянный, однако боковым зрением видел укрывшуюся за похожей на детский органчик большой пишущей машиной Любочку, пальцы которой с кровавыми коготками судорожно ударяли в клавиши. Внутренне усмехнувшись, Станислав Сергеич чинно пересек приемную и – очутился в коридоре.
Направляясь в директорскую приемную, он размышлял об институте секретарш вообще и Софье Ивановне в частности. То, что все секретарши сплетницы и интриганки, Станислав Сергеич принимал как должное. Его интересовало другое: должность ли предполагает развитие подобных качеств или же наоборот властолюбивая натура стремится попасть на эту должность, уже заранее обладая такими чертами характера?.. Так думал Тропотун, ступая на красный палас директорской приемной с темными панелями из тщательно отполированной древесины.
Софья Ивановна приподнялась из-за стола ему навстречу и нетерпеливо пригласила сесть в престижное кресло. Она была весьма обеспокоена чем-то.
– Это ужасно, Станислав Сергеич! – заговорила она, глядя на заместителя директора по науке и конструированию немигающими ледяными глазами. – Это просто ужасно!.. – Пауза продолжалась ровно столько, сколько было необходимо для максимального эффекта ее слов. – Ах, нет, не перебивайте! – тут ее голос практически упал до шепота. – Из некоторых источников стало известно, что заведующий
