— Видишь, Вася, до чего любовь доводит, — поясняю ему, — у меня тут с дамой одной роман, муж у нее хилый, инженер, одним словом, ну вот и нанял этого чмура, чтобы проучил. Понять его не трудно: семью человек спасает.
Пока мой друг в кожаном не пришел окончательно в себя, можно рассказать Васе и не такое. Еще не хватало, чтобы Колупаев был в курсе моих дел. Парень открывает глаза, и я вопросительно произношу всего одно слово:
— Толик?
Он молчит, приходится повторить вопрос, одновременно нажимая на его римский носик холодной тяжестью кастета, и очухавшийся противник начинает понимать, что очень скоро вместо носа на лице будет торчать невыразительный остов костей, подернутый клочьями окровавленной кожи, поэтому он кивает головой. И как ни хотелось вдавить кастет в его лицо, так, чтоб рука почувствовала стенку затылка, сдерживаюсь и обращаюсь к Васе:
— Вот видишь, что такое любовь. Не люби, Василий, красивых женщин, особенно если они замужем. Предлагаю вместо тенниса партию в волейбол.
И чтобы Колупаев не раздумывал, быстро помогаю подняться отяжелевшему наемнику и хорошим ударом с локтя отправляю его по направлению к Васе, который в свою очередь проверяет на прочность его живот. Еще несколько перепасовок, не оставляющих на теле ни единого пятнышка, и мы оставляем кожаного в гордом одиночестве любоваться морским пейзажем.
— Извини, Вася, но с меня волейбола вполне хватило, в теннис как-нибудь в другой раз сыграем, нужно ехать семейные конфликты улаживать.
Вася понимающе качает головой. Быстро переодевшись, выхожу за изрядно поржавевшие ворота, где возле кустов давно опавшей сирени сиротливо стоит мотоцикл с наклейкой «Харлей» на баке. Резким движением вырываю провода, примыкающие к рифленой поверхности у педалей, и, с чувством до конца выполненного долга по отношению к кожаному, гоню машину, постоянно ощупывая языком шатающийся зуб. Волей-неволей теперь нужно ехать к дантисту. Тем более, если у него сразу две фамилии в одном паспорте — и Маркарян, и Айвазян.
Поэтому уверенно паркую машину у районной поликлиники, где трудится ас от бормашины, и чуть не сталкиваюсь с этим вечно спешащим правнуком Гиппократа у самых дверей.
— У тебя что-то срочное? — на лету спрашивает человек гуманной профессии, поднося руку с часами чуть ли не к переносице.
— Да понимаешь, собираюсь в турне по Средиземноморью, подумал, дай загляну, может, «Мерседес» закажешь.
— А тебе что, так много валюты поменяют? — любопытствует стоматолог.
— Обязательно. Завтра же пойду в банк и совершу высокий гражданский поступок — поменяю все имеющиеся у меня рубли на доллары. Скажу, что решил внести личный вклад в укрепление нашей экономики, меняя этот вечно шатающийся доллар на не подверженный инфляции рубль.
— А у нас инфляции быть не может, — бросает в мою сторону Маркарян.
— И самое главное — цены стабильны. А если они и повышаются, то только благодаря заботе обо мне. Выросли цены на табак — и я стал меньше курить, поднялась цена на бензин, опять же для экономии, и мы сейчас поедем к тебе на трамвае.
Аркадий на секунду замедлил свою пробежку и запыхавшись выдавил:
— Езжай за мной. Времени в обрез, серьезно говорю.
Еду следом за «Жигулями» цвета «дипломат» и думаю, нехорошо ухмыляясь: деловые все люди, у всех времени не хватает, один я бездельник.
— Иди, я догоню, — предлагаю Маркаряну, когда мы подъехали к его дому, облицованному плиткой так талантливо, словно не жилое это здание, а городской туалет. Роюсь в багажнике, в куче ветоши отыскиваю коробку, вытряхиваю старые свечи «чемпион», подымаю крышку, достаю пластмассовую мыльницу и резво подымаюсь на четвертый этаж.
— Можно подумать, что спешу я, а не ты, — обращаюсь к Айвазяну, выходящему из дверей лифта. Ответом он меня не удосуживает, приходится терпеливо ждать, пока Аркадий откроет дверь замысловатым ключом. Попав в квартиру, он тут же бросается к телефону и докладывает в ближайший пункт милиции, что лично прибыл домой. Не зря, конечно, эта квартира под сигнализацией: кражи, обычно, происходят в новых районах города, а у Маркаряна есть чем порадовать глаз, душу и скупщиков явно ворованных вещей.
Молча протягиваю дантисту-фалеристу мыльницу, он вскрывает ее и тут же достает лупу, болтающуюся в виде брелока на связке ключей.
— Хароший, очен хароший, — от волнения Аркаша заговорил с акцентом своих давно обрусевших предков.
— А главное дешевый, — насмешливо пытаюсь поддержать восторг Айвазяна.
— Сколько?
— С тебя лишнего не возьму. Строго по государственным расценкам.
— То есть?
— По каталогу Алексеева.
— Алексеев твой сумасшедший, — делает стремительное врачебное заключение Маркарян, — его цены тоже сумасшедшие. Сейчас не те времена…
— Ну да, капуста на рынке резко подорожала, зубы у всех в норме, и ни одна сволочь не пытается оскорбить тебя рублем…
— Хочешь…
— Не хочу, честное слово. Лучше дай обмен.
Айвазян приносит кучу старинных орденов, мы торгуемся до хрипоты, но уступать никто не желает. Никак не идет в обмен нужный мне Александр Невский со звездой, уперся Аркаша рогом в землю, хоть сдвигай его трактором к столу.
— Ты пойми, — горячо доказывал Маркарян, ослабляя удавку галстука на вспотевшей шее, — Андрюша редкость, конечно, но Невский тоже не каждый день встречается. Тем более со звездой. Я за него черт знает когда десять штук отдал, теперь он минимум вдвое тянет.
— Загибаешь Аркаша, пятнадцать штук — хоть лопни, больше не стоит. А Андрюша? У кого в городе есть Андрюша? Многие музеи располагают таким орденом? А состояние? Как будто вчера вылепили. А Сашка твой тусклый, и камни какие-то стремные.
— Что? Я по-твоему, фуфель подсовываю? Я ж тебе не только Невского, но и Анну, и Станислава, и «Виртути милитари».
— Вертуты этой хоть пруд пруди…
— Хочешь, возьми еще картину. Как раз по твоей части.
Да, Маркарян делает хорошие комплименты при плохом торге. «Вакханалия» Мюллера как раз то, чего мне не хватало для полного счастья.
— В музей снеси свою «Вакханалию», они тебе с ходу рублей пятьсот скомиссуют, на большее права не имеют.
— И ты тоже можешь Андрюшу в музей отдать, много выручишь: областную комиссию созовут по такому поводу, штуку отвалят. Слушай, я тебе еще «Голову Христа» Макса подброшу, подумай.
— Ты еще свой знаменитый «Женский торс» Штокера предложи, чтоб я надорвался по дороге…
Аркадий забывает, что он куда-то спешил, мы торгуемся еще добрых полчаса, но к согласию не приходим. В конце концов, дело заканчивается тем, что Маркарян продает мне орден Невского: красная финифть, золотой крест, двуглавые орлы под короной, скачущий Александр, на оборотной стороне ордена он уже лишился коня, зато числится святым. Ничего, Александр, ты к Тенгизу и без коня доскачешь. А оттуда, быть может, и переплывешь куда подальше, святые ведь пешком по воде ходят. Правда, когда мы определяли цену ордена, Маркарян уверял, что Алексеев не такой уж идиот, однако больше пяти с половиной тысяч Айвазян на мне не заработал.
Мы отдыхали после длительной перепалки и, наконец, я вспоминаю, что пришел к Аркадию по делу.
— Слушай, Аркаша, посмотри мне в зубы, что-то шатается, как мой сосед после аванса.
Маркарян тщательно моет руки и приступает к своим прямым обязанностям.
— Пасть пошире открой, — бурчит он, направляя в рот короткую блестящую палочку с заостренным концом. Пошатав слегка зуб, он радостно сообщил:
— Клык твой треснул, удалять надо. Подожди…
И делает какое-то короткое движение.
— Иди плюнь своим счастьем в унитаз.
Перед тем как проделать эту процедуру, смотрю в зеркало: куска зуба как не бывало, да еще на таком видном месте. Придерживаюсь совета врача и спускаю воду.
— А что дальше? Мне ходить со сломанным зубом не улыбается, примета плохая.
Аркадий тщательно моет руки, сразу видно, культурный человек, настоящий доктор, пальцем даже не коснулся рта, а такую баню устроил. Представляю, что бы он вытворял, если бы к нему с геморроем обращались.
Маркарян-Айвазян насухо растирает сильные пальцы махровым полотенцем и дает ответ на мой нескромный вопрос:
— А дальше придешь ко мне, я тебе укольчик сделаю, зуб сточу, нервы удалю, а то они у тебя и так взвинченные, а потом вставлять надо. Ты рыжий зуб хочешь?
— Очень надо солнечные зайчики изо рта пускать, я еще в цирке не работаю. Фарфоровый давай.
— Это только в стоматинституте делают. Возьмешь на работе справку, что по роду трудовой деятельности тебе щербатый рот помеха, и в очередь, двадцать пять в кассу, столько же врачу, и зуб на месте.
На моей работе такое письмо вряд ли получишь, даже если стану намекать: мол, зубы нужны, чтобы намертво вцепиться и держать ими людей с уголовным блеском в глазах, если те посмеют влезть на вверенную территорию.
