Она быстро приспособилась ритму и двигалась уверенно, с пластикой хищника. Жеке, поющему только в душе и танцующему только в темноте или в толпе, было интересно наблюдать, как ее танец обрастает движениями, скопированными у других воинов танцпола.
Они два раза подходили к бару подзаправиться. Во второй раз столкнулись с отдыхавшим у стойки после своего сета Инфракрасным.
— Спасибо, что пришли, — поблагодарил тот и — наклонившись почти к самому уху Насти. — Приятно было смотреть, как ты танцуешь. Я всю дорогу вспоминал Сельму Хайек со змеей из «От заката до рассвета»…
— Да это я просто пьяная, — усмехнулась Настя.
— Тем более! Я пьяным танцую только вокруг унитаза… Знаешь, я специально подался в музыканты, чтобы видеть, как перед тобой пляшут девушки, а деньги платил бы не ты, а тебе.
Они выпили втроем. Инфракрасный сказал, что ему пора, кивнул им и ушел.
— Сами ди-джеи, я гляжу, не любят танцевать, — сказала ему вслед Настя.
* * *
Около трех ночи они выходят из клуба — в прохладную ночь, которая, кажется, совсем не остужает.
— Поехали ко мне, — предлагает Настя и берет Жеку за руку. — Только не сбегай сегодня, ладно?
Сев в машину, они целуются. В глазах девушки горят пьяные звезды, от нее пахнет алкоголем, а язык переплетается с языком Жеки. Они отрываются друг от друга и продолжают уже у нее дома.
Недопитый кофе остается на столе. Странная, по Жекиным понятиям, музыка из колонок. Позже Настя скажет ему, что это «Kilimanjaro Darkjazz Ensemble». А тогда он стягивает с девушки через голову водолазку, трогает губами ее груди. «Молния» на ее джинсах. Оранжевые трусики «Bjorn Borg» с надписью вдоль резинки «Holland», снятые в два движения — с попы и затем по приподнятым и согнутым в коленях ногам. Короткие колючие волосы затейливой стрижки на ее лобке. Влага на его пальцах. Снова губы Насти — сначала целующие его, а потом обхватившие его член. Упругая топография ее тела под его жадными руками.
Тут Жека понимает, что он забыл — о чем вспоминал еще на Старо-Петергофском.
— У тебя есть презервативы? — прерывистым шепотом спрашивает он.
Настя поднимает голову и отвечает:
— Нет. Наплевать. Все равно скоро нефть кончится.
— И что?
— Все умрем от голода. Еда ведь из нефти, ты не знал? — она делает удивленное лицо, и ей это идет. — Чаще читай состав продуктов… И тепла неоткуда будет взять.
— Из нефти… Даже апельсины? Я просто их много ем.
— Слушай, ты разговаривать будешь или трахаться?
— Ой, а я и забыл, — и просит. — Не умирай пока от голода и холода. А то как-то…
Изнутри Жеки как из ридлискоттовской Рипли, разрывая кожу, рвется зверь. Внутри Настя узкая и горячая. Снаружи — податливая и громкая. Жеке начинает казаться, что она своими криками перебудит всех соседей. Капкан ее ног, сомкнутых над его поясницей. Позже — ее груди под его ладонями, когда она сверху. Еще позже — его напор, когда он сзади.
Они творят историю. Потом наступает мимолетная вселенная гармонии.
— Круче, чем Сумасшедшие дни в «Стокманне», — говорит Настя, и они смеются.
9. Коммунистический кейдж
Клаустрофобия внутри, агорафобия снаружи. Грязный поток кокаинового отходняка, льющийся через его обессиленное тело. Тошнота, цепко сжимающая внутренности. Холодный пот. Дневной свет сквозь незашторенное окно — осколки гранаты, рвущие закрытые веки. Он закрывает лицо рукой, и новая попытка заснуть, как ни странно, увенчалась успехом.
Через два часа позывы мочевого пузыря заставили его вновь вынырнуть из той вязкой мутной субстанции, которую вряд ли можно было назвать сном. Скорее, это было похоже на тревожный обморок, который не столько даже подкрепил его, сколько ослабил.
Из туалета Марк прошел в ванную комнату, включил душ и встал под теплые струи воды, спустя несколько минут давшие колючую иллюзию того, что абстинентный синдром прошел. Что если сейчас не все хорошо, то скоро наладится. Закрыв глаза, вспоминал события прошлой ночи — двойное убийство, приступ. Костров, тайком провожающий его. «Fireball», уехав из которого, он долго колесил по ночным улицам, вглядываясь в случайных прохожих, словно пытаясь опознать в них того, кто ему был нужен. Орал на ди-джея ночного радио, угрожая ему — как будто тот мог услышать его через колонки машины.
На кухне Марк вскипятил чайник и заварил крепкий, из двух пакетиков «липтона», чай. Борясь с вновь подступившей тошнотой, делал маленькие глотки горячей сладкой жидкости. Выпив половину кружки, он почувствовал, что больше не может удерживать чай в желудке. Его начало выворачивать в раковину резко пахнущей желчью и ощущением вины. И едва остались силы, чтобы все смыть.
Возвратившись в комнату, Марк завалился на тахту. Подушка пахла Алькой, ее волосами, до которых хотели дотронуться его дрожащие пальцы. Как она умерла? Внезапно навалилась темнота? Или реальность сузилась до сферы яркого света, манящего к себе? Его вдруг заполнило чувство ненависти ко всему миру. Как умерла? Да наплевать. Главное, что это случилось в постели чужого человека, мелкого дагестанского торговца. Фрибейсовая шлюха, оказавшаяся не в том месте и не в то время.
Или это все-таки он, Марк, страдающий пристрастием к спиртному и подверженный регулярным приступам, очутился не там, где нужно — в ту пьяную пятницу в «Реалити-шоу»? Появление Альки нарушило его глубоко похороненный в подсознании план по самоуничтожению с помощью алкоголя. Нашедшая Марка в дерьме и принявшая его таким, Алька спутала расчеты его экс-жены. Когда Вера открыла дверь квартиры оставшимися у нее ключами с тем, чтобы забрать свои какие-то мелочи и озвучить претензии на жилплощадь, Алька внезапно вышла в коридор. Вера, только что не дававшая Марку вставить слово, внезапно потеряла дар речи.
— Твоя бывшая? — цинично спросила Аля у Новопашина, приобнимая его сзади за правую руку.
— А ты кто такая? — изумилась Вера, разглядывая девушку.
— Что, сложно догадаться? — в свою очередь удивилась Алька. — Мы уже три года встречаемся. Оставь ключи и двигай отсюда!
Красивое породистое лицо Веры превратилось в гримасу озлобленного хейтера. Бывшая супруга Марка несколько мгновений смотрела на Альку, потом развернулась и вышла. Ключи она не вернула. Алька пожала плечами и ушла обратно на кухню, вновь погрузившись в страницы потрепанного «Сингл энд Сингл» в мягкой обложке. Назавтра она вызвала мастера, который сменил входные замки. А тогда Марк сел рядом с ней.
— Три года?
Девушка молчала. Не дождавшись ответа, он поинтересовался:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
