— Может, тебе йодом ногу помазать? — озабоченно предложил Жираф. — Сейчас Белка притащит из драгстора[27].
— Пройдет, наверное… Еще «бешеного» сварить не хватит… Ляпнуться надо, Жира, а то… Блядь, коней сейчас двину…
Черные пальцы на зараженной ноге Жесткого подогнулись, хрустнули. Марку показалось, что еще чуть-чуть — и отвалятся, останутся лежать на полу маленькими угольками. Он отвернулся и сказал Жирафу:
— Спроси у него про того, кого он видел у подъезда. Я подожду на кухне.
Он поспешно вышел, прикрыв за собой дверь, и шумно вдохнул. Не помогло, все еще тошнило. Нашел, как включается свет в туалете. Приблизился к унитазу и увидел, что он засорен; в воде плавала коричнево-серая взвесь, на поверхности, как бревна в реке — колбаски дерьма. Закрыв глаза, Марк ощутил рвотный спазм, и его стало тошнить так, что еще чуть-чуть — и желудок вывалились наружу. Когда все, что могло из него выйти, вышло, он вытер губы и выскочил из туалета. Новая диета: кружка чая, «полка» кокаина и дважды в день проблеваться.
В коридоре столкнулся с Жирафом.
— Э-э-эй! А я решил, ты ушел.
— Ну что?
— Как думаешь, может, вызвать Жесткому врача?
— Да, и поскорей, пока он не крякнул.
Жираф заулыбался жуткой улыбкой, в которой не хватало половины зубов:
— Чтобы Жесткий скопытился? Ты что, он живучий… Помнишь, он одно время винтился вместе с тусовкой Гоги? Они же все там — кто абвгдейку[28]поднял, кто кинулся, у одного колпак потек, сел у зеркала и всю ночь прыщи пассатижами давил, а Жесткому хоть бы что, все еще ползает, молодчик!
— Он что-то сказал про человека из подъезда?
— Да. Говорит, это душман был.
— Душман?
— Черножопый. Вышел из дома, поозирался немного, сел в тачку, повозился в ней чего-то, потом уехал.
— А что за машина?
— Говорит, здоровая такая. Джип или… Этот, как его…
— Кроссовер?
Жираф пожал плечами.
— Наверное.
— Это все?
— Ну да… Темно же было… Да и думать Жесткий сейчас может только об одном. Все хнычет, дозу просит… Ты заходи потом, может, он еще что-нибудь вспомнит, — уже вслед Марку сказал Жираф.
Прохладный уличный воздух загазованного города показался Новопашину свежим океанским бризом. Он сделал глоток полной грудью, достал сигарету. В открытую форточку квартиры на первом этаже было слышно, как ругаются мужчина и женщина, но Марк не обращал внимания.
Он молча ждал, пока ядовитый «лед» в его крови выстраивал логическую цепочку, потом достал телефон и стал искать в нем номер Артемьева. Опер долго не брал трубку, потом нехотя выслушал Марка и сказал:
— Вечер пятницы, я на Дне рождения у тещи, а ты трезвонишь по поводу мертвого чурки.
— Там еще моя девушка была, Олегыч, — напомнил Марк.
Артемьев досадливо посопел, и Новопашин почувствовал его невысказанную фразу о том, что он думает про девушек такого сорта.
— И, если забыл, ты больше не работаешь в органах. Я не могу сливать тебе служебную информацию.
— Коммерческая тайна? Не можешь или не хочешь?
Артемьев не успел ответить. Марк услышал в трубке, как его зовут к столу.
— Ладно, это в последний раз, — решительно сказал Артемьев. — Машина у дага была, новый «субару форестер»… Откуда, бля, деньги у черных берутся, ты не знаешь? У дома она не стояла, мы проверяли. Все.
— Надо пробить салон, где ее покупали, и выяснить, не устанавливали ли на «субарик» иммобилайзер, реагирующий на отпечатки пальцев.
— Да ну… — помолчав, произнес Артемьев. — Хочешь сказать, весь замут из-за тачки? Убили, отрезали палец, чтобы забрать машину? И каким боком тут твоя подруга? Случайная жертва? Так машины не угоняют.
— Ладно, спасибо. Иди, поздравляй тещу.
Марк спрятал мобильник в карман и несколько секунд вспоминал, где он оставил «бэху».
Холодно. Теплый поцелуй бы решил проблему, но были только сигареты. И еще один номер в памяти телефона.
10. Сожженные мосты
Его одежда — темные пятна в светло-серого и оранжевого цветов интерьере Настиной квартиры — студии. По крайней мере, не промахнешься. Жека лежал, слушая, как льется разбудившая его вода в душе. Минут через пять Настя вышла из ванной — с мокрой головой и замотанная в большое полотенце. Увидев, что Жека проснулся, улыбнулась ему:
— Доброе утро.
— Доброе, — кивнул Жека и показал на настенные часы. — Только уже не утро, половина первого.
— Иногда утро начинается и в шесть часов вечера, — засмеялась Настя.
Похоже, что у нее хорошее настроение. Странно, если бы было иначе — после вчерашней-то постельной акробатики. Жеке хотелось в туалет, но он терпел, ждал, погонит ли Настя его под душ или скинет полотенце и будет одеваться при нем — потому что шкафа, за дверцей которого она могла бы спрятаться, в ее квартире не было. Только гардероб-купе с зеркальной дверью, напротив которой они оказались вчера в один из моментов. Жека вспомнил стоны девушки и ее упругие груди с зажатыми между его пальцами твердыми сосками. Откровенный взгляд глаз Настиного отражения, мурашки, бегущие по ее бедру, когда коннектились их разъемы «папа»-«мама».
Девушка подошла к электроплите, включила ее и поставила на варочную поверхность сковороду. Глядя на Настю сзади, Жека пытался понять, ощущает ли она смущение, какое бывает между партнерами после алкогольной или просто внезапной страсти. Кажется, ничего похожего. Она села рядом с ним на кровать, прикоснулась рукой, поморщилась, когда он приподнялся и потянулся к ней губами, чтобы поцеловать:
— Фу, ну у тебя и пахнет изо рта. Иди в душ, я пока приготовлю завтрак. Можешь взять мою зубную щетку.
— Конечно, чего уж теперь.
Общей зубной щетке не сравниться с безумием ночных бесконтрацептивных проникновений, когда каждый оргазм партнерши — как новый вызов.
— Как самочувствие? — спросила Настя.
«Как будто этой ночью трахнул принцессу», — подумал Жека, но сказал другое:
— Как после клуба и беспокойной ночи. Все как обычно.
Потом они завтракали, сидя на застекленной лоджии, держали прямоугольные тарелки на коленях, ели оранжевую, одного цвета с фасадом кухонного гарнитура, яичницу с помидорами и беконом, пили кофе с молоком и смотрели на солнце, понемногу начинающее сваливаться за деревья.
— Хорошая у тебя квартира, — заметил Жека. — Рядом метро, зелень, залив.
— Это не моя, — ответила Настя. — Отца. Он живет за городом, а я пока здесь.
В ее студии Жеку смущали лишь две детали.
Первая — стоящая в вазе на подоконнике охапка уже засохших роз с ломкими как пленки диафильмов побуревшими листьями. От кого, интересно? Ладно, в конце концов, цветы могли подарить и коллеги на работе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
