Аэродром Выгоничи, на который мы перелетели из Жудри, находился в районе, где активно действовали наши партизаны. Раньше на нем базировались немецкие истребители. Здесь мне впервые довелось увидеть партизан. Недалеко от стоянок в лесу находился небольшой одинокий сарай. Около него я увидел мальчика лет 13–14 с автоматом в руках. Сначала мне показалось, что он фасонит перед нами. Однако по его серьезному виду я понял, что он находится при выполнении обязанностей, порученных ему партизанскими командирами. Мое предположение подтвердилось. Он действительно нес службу по охране сарая, в котором в большом количестве находились арестованные местные жители, служившие фашистам. Среди них было немало полицаев. Рядом с сараем толпились родственники арестованных. В руках они держали корзинки и узелки с продуктами, которые хотели передать им.
Несколько женщин со слезами на глазах попытались подойти к сараю, но грозный окрик мальчика заставил их отступить. После ужина мы от нечего делать пошли вдоль опушки леса и набрели на костер, у которого находилась группа партизан. Поздоровавшись с народными мстителями, присели возле них. Завязался разговор. Партизан интересовала жизнь в стране и вообще абсолютно все. Два года они скитались по лесам. С жадностью ловили каждое наше слово. Разговаривая с нами, посматривали на наши погоны и переглядывались, когда мы называли наших командиров офицерами.
Для них это было непривычно. Ведь до войны под словом «офицер» понимался только белогвардеец. А сейчас все наши летчики были офицерами, и мы сами к этому слову только недавно стали привыкать. Необычным им казалось и слово «солдат». Ведь до лета 1943 года рядовых Красной Армии называли красноармейцами. Газет партизаны не видели с довоенных времен. Всю информацию о войне, жизни в стране и мире они получали в основном от командиров, проводивших с ними политинформацию.
После трехдневного стояния в Выгоничах полк перебазировался на аэродром Брянск. Город был в полуразрушенном состоянии. Сохранились лишь отдельные здания, в том числе и большой многоэтажный дом недалеко от окраины, в котором нас разместили. Летное поле аэродрома отступавшие немцы взорвали в шахматном порядке. Мы перелетели туда, как только были засыпаны воронки. Боевой работы с него не вели. Пользуясь свободным временем, пошли осматривать город. Мне хотелось посмотреть, как он выглядел после освобождения.
Город был почти безлюдным, и ходить по нему было неприятно. На одной из улиц нам встретилась молодая красивая цыганка. Ребята, хохмы ради, попросили ее погадать. Прежде чем гадать, она залилась слезами и рассказала, что немцы перестреляли почти весь табор. Успокоившись, она стала гадать. Никому долгой жизни не нагадала. Только одному Смоленцеву сказала, что проживет он девяносто лет, а Женя Медведев – семьдесят. Я в этом не участвовал – знал, что все это чепуха.
Через несколько месяцев ни одного из гадавших не осталось в живых – все они погибли на 1-м и 2-м Прибалтийских фронтах. Здесь, в Брянске, мы собирали самолеты с прежних аэродромов базирования, которые остались там по разным причинам. В большинстве случаев это были поврежденные машины, восстановленные техсоставом полка. Прилетали и самолеты, севшие вне аэродромов. Марченко пригнал из Жердевки и тот, на котором меня сбили в первом боевом вылете. «Как ты ухитрился посадить машину на такую маленькую площадку? Я долго ходил и соображал, как с нее взлететь», – спросил он у меня. Ему, видимо, не сказали, что я был сбит, садился прямо перед собой и на шасси сел совершенно случайно. По поводу самого самолета он заметил: «Какой он тяжелый в управлении!» – «Да, пришлось мне изрядно попотеть, – добавил я, – может, поэтому и сбили. На таком особо не поманеврируешь, сначала надо потренировать руку». Куда девалась эта машина, не знаю, но после того как ее пригнал Марченко, я не видел, чтобы на ней летали летчики нашей эскадрильи. По всей вероятности, ее оставили для доводки в Брянске и в полк она не попала.
Свободное от занятий и работы на матчасти время мы обычно использовали для прогулок по городу. Во время одной из таких прогулок забрели в какой-то тупик, из которого захотели поскорее выбраться. У проходившего мимо солдата решили спросить, как выйти на такую-то улицу (название ее я уже не помню). Подойдя к нему ближе, я обратил внимание, что он очень похож на Федю Шатилова. Неужто он? Не может быть! Ведь прошла всего неделя, от силы полторы, как получил от него письмо, в котором Федя писал, что скоро должен выписаться из госпиталя, а ехать оттуда несколько дней.
Солдат, увидев, что мы машем ему рукой, остановился. Кто кого раньше узнал, не столь важно. Случилось так, как это бывает только в кино или романах. Оба, конечно, не ожидали встречи. Расцеловались. «Ну вот, Федя, будем снова с тобой летать». – «Да нет, летать нам вместе не придется, – с грустью произнес Федя, – я с пересыльного пункта попал в пехоту. Завтра утром отбываем на передовую». – «Как это в пехоту?» – недоуменно выпалил я. «А так! Когда на пересыльном спросили, кем я воевал, сказал, что был воздушным стрелком. Слову «воздушный» значения не придали, а раз стрелок, то, значит, пехота. Вот так и попал в пехоту». – «Ну, а ты вообще хочешь со мной летать?» – поинтересовался я. «Конечно, но как сделать, чтобы вернуться в полк на законных основаниях?» Решили всей группой идти к его командиру и уговорить отпустить его к нам.
По пути к казарме, где размещалась его рота, встретили старшего лейтенанта, Фединого командира. «Что необходимо, – обратился к нему Федя, – чтобы снова попасть в свой полк? Вот мой командир и летчики нашей эскадрильи». – «Я знаю, что он летчик, – приветливо смотря на нас, сказал старший лейтенант, – мы это поняли по петлицам и птичкам на них. Раз хочешь к своим, иди». – «Как, просто так, без бумажки?» – недоумевая, переспросил Федя. «А зачем она тебе? Я и так вижу, что вы здесь все свои, авиаторы. Забирай свой сидор и иди. Где он у тебя, в казарме?» – «Так точно, под койкой лежит». – «Ну и хорошо, будь здоров, бей фашистов с воздуха». Вот так, быстро, без бумажек и всякой бюрократической формальности, на месте командир роты решил вопрос перевода солдата из пехоты в авиацию. Так, благодаря случаю, мы встретились вновь. Видимо, летать нам вместе до конца войны было предрешено судьбой.
Кроме нашего полка, в Брянске базировались мелкие подразделения из других частей штурмовой и истребительной авиации. Здесь я впервые увидел цельнометаллический Ил-2, о существовании которого и не подозревал. На таких машинах во время войны мне полетать так и не пришлось. По всей вероятности, эти штурмовики принадлежали большим командирам. Кому именно, интересоваться не стал, чтобы не портить себе настроение. На них не было следов повреждений, свидетельствовавших об их полетах на боевые задания, после которых частенько оставались пробоины от пуль и осколков снарядов.
Обращала на себя внимание внешняя отделка и покраска. Создавалось впечатление, что машина изготовлена для выставки. Вот бы полетать на такой, мечтательно подумал я. Больше подобных машин мне видеть не доводилось. Все они находились на отдельной стоянке рядом с полуразрушенным ангаром. Всякий раз, проходя мимо, невольно любовался ими, да и не только я. Многие из нас судачили по поводу того, кто их хозяин.
Когда я впервые рассматривал эти машины, услышал звук взлетавшего самолета. Быстро повернул голову и в нескольких метрах от себя увидел взлетавший «як». Видимо, летчик неправильно выбрал место старта, так как сразу же после отрыва он правой стойкой шасси задел плоскость красавца «ила». Колесо «яка» застряло в крыле, вместе с ним вырвало и стойку. Тем не менее «як» взлетел как ни в чем не бывало. Затем он резко перешел в набор, убрал оставшееся колесо и сделал пару восходящих бочек. Затем развернулся, прижал самолет к земле, прошел над аэродромом на бреющем и снова сделал пару бочек. После этого, покачав машиной с крыла на крыло, продолжил набор высоты и улетел на другой аэродром. Все у него вышло эффектно, по-истребительному красиво и с шиком. На память о своем хулиганстве он оставил одну ногу в «иле», выведя, таким образом, из строя обе машины.
Наверняка летчик почувствовал удар, но не понял, что это. Знай он, что произошло, вряд ли бы стал крутить бочки. Интересно, что почувствовал летчик-ухарь, когда понял, что одну стойку вместе с колесом он оставил там, откуда прилетел? Только счастье спасло его от гибели. И, конечно, за свое хулиганство и поломку машин вряд ли понес наказание. Откуда на другом аэродроме могли знать, что он вытворял в Брянске. Ведь на фронте никаких пунктов управления полетами не существовало. В большинстве случаев, при одиночных перелетах, летчики взлетали сами по себе – выпускать-то их было некому. Судя по всему, летчик-хулиган на взлете специально прижал машину к земле, чтобы попугать кого-то, но его подвел глазомер. Хорошо еще, что при этом никто не пострадал на стоянке.
