Очередной ливень трасс накрыл машину. Она мгновенно, словно переламываясь пополам, резко задрала нос и пошла на петлю Нестерова. Ноги не чувствуют усилия на педалях. Не могу понять, что с ней происходит. Высота облачности 350 метров. Пытаюсь прекратить кабрирование. Двумя руками отжимаю ручку управления, но сил не хватает. Полностью отдаю триммер руля высоты на пикирование, но и это не помогает. Упираюсь в ручку обеими коленками и даже подбородком – все напрасно. До нижнего края облаков остаются считаные метры, вот-вот нырну в них, а этого допустить нельзя. В облаках я наверняка потеряю пространственное положение и самолет не выведу. Это гибель экипажа. Резко убираю газ. У самых облаков машина, замерев на какое-то мгновение, резко сваливается на крыло и переходит в пикирование. Вижу под собой большое круглое озеро. С большой скоростью несусь прямо в его центр. Понимаю, что жить осталось какие-то секунды. Выброситься с парашютом не успею. Хотелось крикнуть: «Эх, помирать – так с музыкой!» А может быть, и крикнул, сейчас уже не помню.
Резко даю полный газ, и машина тут же с большой перегрузкой снова идет на петлю. Прямо перед носом проскакивает желтый «фоккер». «Вот кто меня чесанул, – мелькнуло в голове, – небось опять хочет всыпать». Как только я увидел ФВ-190, сразу прибрал газ. Машина, прекратив набор высоты, зависла, но на крыло, как в первый раз, не свалилась, а буквально повисла и пошла на небольшой скорости со снижением. «Фоккер» снова показался с левой стороны под ракурсом 4/4. Огня пока не открывает. Впереди за озером увидел широкую лесную просеку. Пока не добили, и чувствуя, что сил держать машину нет, решаю садиться на фюзеляж. Прибираю газ. Кроны сосен уже выше меня. Над головой проносится «фоккер» и тут же, по словам Феди, уходит на свою территорию. Одновременно он передает: «От хвоста летят какие-то тряпки». При этих словах я почувствовал, что усилие на ручку управления уменьшилось. На поляне, где я решил садиться, хорошо просматриваются большие пни.
Нет, тут я садиться не буду. Пока машина летит и, главное, больше не идет на петлю, буду лететь, сколько смогу. Федя снова передает о срывающихся тряпках. Спрашиваю его: «Фрицев не видно?» – «Ни одного, наверное бросили нас», – слышу в ответ. Прибавляю обороты двигателю. Выскакиваю из просеки и над самыми макушками деревьев беру курс на аэродром. Самолет на курсе не держится. Его ведет с левым креном в сторону. Руль поворота не работает. Продолжаю ногами помогать рукам, держать ручку управления. Она, как и прежде, еще продолжает сильно тянуть на кабрирование. Картушка компаса при полете с креном на одном месте не держится и вращается. Поэтому я никак не могу взять точного курса на аэродром. Запомнив в предыдущих полетах характерные ориентиры, пользуюсь их створом для выхода домой.
Придя немного в себя, вспомнил об истребителях прикрытия. Это были «аэрокобры» из полка, которым командовал Кукушкин. Они сослались на низкую облачность и за линию боевого соприкосновения с нами не пошли. Оставшись на своей территории, пообещали в случае появления «худых» прийти нам на помощь. Вот тебе и помощь. Хоть бы один появился, подумал я. Как потом выяснилось, никто из нашей группы не видел ни одного истребителя из полка Кукушкина. А ведь они тоже выполняли боевой вылет, которым велся счет, и вечером небось пропустили за него положенные сто граммов. На шее у меня в несколько оборотов был накручен модный в то время шелковый шарф. Их тогда выдавали летчикам. Вообще-то я не любил носить его, но в тот день почему-то решил надеть. Как же я потом ругал себя за это! Намаявшись до седьмого пота держать двумя руками и ногами ручку управления, сильно вспотел.
Чтобы стало легче, решил его снять. Но как это сделать, если обе руки заняты? Как только начну одну из рук отпускать, так самолет сразу резко задирает нос. Одной рукой и ногами удержать его не мог. Неудачными оказались попытки снять его обычным путем. Потянув шарф за один конец, еще сильнее стянул шею. В конце концов с трудом сумел немного его ослабить и почувствовал облегчение. Убедившись, что совсем избавиться от него не смогу, решил снять с головы шлемофон. Но и его оказалось не так просто снять. Никак не мог отстегнуть ремешок. После нескольких попыток решил оборвать его силой. Уцепившись рукой за верхнюю часть, дернул его вверх. Вместо того чтобы слететь с головы, шлемофон развернулся на 90 градусов в сторону и почти закрыл оба глаза. Я с силой рванул его обратно, но как нарочно он развернулся не так, как хотелось. После нескольких попыток мне наконец удалось освободить глаза.
Удерживать самолет в режиме горизонтального полета было очень тяжело, но я решил тянуть к своему аэродрому, сколько хватит сил. В эти томительные минуты, казавшиеся бесконечными, с левой стороны, почти на одной высоте со мной, немного выше макушек сосен показался одинокий красноносый истребитель «як». Он подошел ко мне вплотную и некоторое время шел рядом, затем перешел на другую сторону. Летчик видел, в каком состоянии находится моя машина, и сопровождал меня почти до самого аэродрома. Ушел он после того, как увидел, что я перед посадкой начал выпускать шасси. Радиосвязи у меня с ним не было. Я не знал, из какого он полка и почему шел со мной до самого аэродрома, прикрывая меня. Особенно меня тронуло, когда он, перед тем как отвалить, несколько раз покачал с крыла на крыло, дав понять, что свою добровольную работу выполнил и уходит домой. Прощай, друг, довел тебя до дома, теперь садись спокойно. Как было приятно в тот момент видеть этого красноносого «ястребка»!
Его присутствие было большим облегчением для меня. Мы знали, что в то время на нашем участке фронта на таких машинах летали летчики гвардейских частей. Если бы нас так прикрывали те «кобры» из полка Кукушкина, как этот гвардеец на своем красноносом «яке», то наверняка нам не так бы доставалось от истребителей противника. В тот момент, когда он уходил, хотелось сказать ему большое спасибо за моральную поддержу. Узнать, кто это был, мне так и не удалось. Несмотря на то что я летел без использования компаса, на аэродром вышел точно. Посадочную полосу увидел за двенадцать километров. Она просматривалась строго по курсу. Как только ее увидел, сразу прибавились силы, почувствовал, что дотяну. Дополнительные сложности появились перед посадкой в связи с выпуском шасси.
Из перебитой воздушной системы полностью стравился сжатый воздух. Для их выпуска пришлось воспользоваться аварийной системой, для чего требовалось сделать более двадцати оборотов ручной лебедки. Эта работа даже в обычном полете не доставляла летчику удовольствия, а в момент, когда я находился на пределе физических возможностей, она была особенно трудной. Последние обороты, необходимые для полного дожатия стоек и постановки их на замки, оказались особенно тяжкими. Я их закончил перед самым приземлением. Как только почувствовал, что колеса катятся по земле, ощутил облегчение, но радовался какие-то секунды. Отсутствие воздуха в системе исключало возможность тормозить, а без этого удержать самолет на полосе во время пробега невозможно. Понимая сложность обстановки, сразу же выключил зажигание, чтобы уменьшить тягу от винта. Он хоть и вращался на малых оборотах, но все же немного тянул. Кроме того, у самолета с выключенным мотором на пробеге уменьшается тенденция к развороту.
В этот момент вблизи рабочей полосы замечаю самолет Ил-2. В момент моего прилета все самолеты полка уже находились на стоянках, а соседний в тот день вообще не летал. Вначале мне показалось, что видневшийся почти в конце полосы самолет отруливает в сторону стоянок соседнего полка, но по мере приближения к нему понял, что он стоит на месте. И как нарочно, моя машина медленно, но уверенно разворачивается в его сторону. Какого черта он не уходит с полосы? Если бы был неисправен, то наверняка около него суетились бы люди, но рядом никого нет. Кроме того, он демаскирует аэродром. Однако сейчас меня больше волновало другое: разойдемся мы с ним или нет. Сижу в кабине и понимаю, что ничего не могу сделать, чтобы избежать столкновения. Когда до «ила» осталось несколько десятков метров, понял, что оно неизбежно. На всякий случай перевожу кран шасси на уборку, рассчитывая на чудо, хотя отлично понимаю, что при аварийном выпуске они не уберутся. При всем своем желании я никак не смогу сделать двадцать шесть оборотов лебедки в обратную сторону и открыть замки на уборку.
В голове пронеслась мысль: «Господи, пронеси меня мимо, прекрати разворот!» Нет! Все мольбы тщетны. Жду удара. Вижу, как моя правая плоскость рубит хвостовое оперение «горбатого». Машину резко разворачивает, ломаются стойки шасси, самолет ложится на фюзеляж. Все! Полет окончен. Открываю фонарь кабины и, не успев вылезти из нее, вижу, как к моей машине подбегает небольшого роста человек в зимней летной куртке. Он бесцеремонно вскакивает на плоскость, благо она лежит на земле, вытаскивает из кобуры пистолет ТТ и направляет его на меня.
