своём личном счастье. «Истинный по своей натуре правитель счастлив лишь тогда, когда счастливы его подданные», — говаривал отец, и Кристина старалась придерживаться этих слов.
Но Натали такой ответ явно не устроит.
— Не знаю, — повторила Кристина и, заговорщически улыбнувшись, добавила: — Наверное, пока нет.
* * *
Несмотря на обилие людей, в главном зале было тихо. Слышался лишь звон посуды, журчание разливаемого вина и редкие перешептывания. И если ниже соли ещё можно было наблюдать какое-то оживление, то на помосте царил истинный траур.
София не поднимала лица, невидящим взглядом смотря в тарелку, но так ничего и не съела: просто ковыряла проперченные куриные крылышки двузубой вилкой. Младшего брата молодой баронессы на тризне по барону Волберту не было, поэтому высокое хозяйское место занимала сама София. Кристина сидела по правую руку от неё, лорд Штейнберг — по левую.
Девушка дала знак налить ей вина. Опьянеть ей, конечно, не хотелось, но вина разливали анекрские и даже южношингстенские — видимо, остатки запасов оккупантов Даррендорфа, большинство из которых уже болталось на виселицах во внутреннем дворе. Поэтому Кристина не смогла удержаться и осушила кубок залпом. Все слова о покойном давно были сказаны, все молитвы вознесены, и порция вина, выпитая леди Коллинз, была не первой.
Кристина окинула помещение взглядом. Она бывала здесь и раньше, однако родным зал ей не казался. Он был небольшим — в Эори главный чертог раза в два больше. Под низким потолком висела тяжёлая медная люстра, из всех свечных ячеек на ней занято от силы три четверти. На каменных шероховатых стенах — полотна с разнообразными гербами, на полу — свежий тростник. Большой очаг жарко пылал, факелы чадили, а люди скорбно молчали.
— Миледи, — неожиданно позвала София тихим сипловатым голосом. — Я подумала над вашим предложением…
— Так быстро? — удивилась Кристина. Она ждала ответа от молодой баронессы самое раннее — после окончания войны.
— Да, а чего ждать? — сдержанно усмехнулась София, отрезая маленький кусок курицы.
Кристина почувствовала прилив облегчения: эта усмешка явно далась девушке легче, чем все предыдущие. На похоронах она вела себя вполне сдержано и пролила ровно столько слёз, сколько того требовал этикет. Леди Коллинз стало жаль её ещё больше, чем прежде.
— Просто понимаете… — Баронесса отложила нож и вилку, потянулась к своему наполовину наполненному кубку, но вдруг отдёрнула руку. — Я всю жизнь хотела выйти замуж…
— По любви? — догадалась Кристина. — Знаешь, отчасти я тебя понимаю. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что каждая девушка хоть раз в своей жизни мечтала о любви, о доблестном рыцаре, который…
— А барон Хельмут ведь рыцарь? — зачем-то поинтересовалась София, и её бледные осунувшиеся щёки тронул слабый румянец. Штольц сидел на самом краю стола, и девушка иногда поглядывала на него, он же ловил её взгляды и улыбался, как деревенский дурень.
— Разумеется, — улыбнулась леди Коллинз и, стараясь скрыть своё недоумение, отпила ещё вина. София хотела было последовать её примеру, но снова передумала. — Почему тебя это интересует?
Штольц, конечно, проявил себя как настоящий герой (Кристина едва не поперхнулась вином, осознав, что никогда бы так не подумала раньше), но упаси Бог влюбиться в такого самовлюблённого гордеца, который, помимо всего прочего, не брезгует лагерными девками и считает своим долгом поспорить даже с самим Господом и при этом выиграть спор.
— Ну… Ведь это же он меня спас от Эйкина… От хейлинского бастарда.
— Мы, кажется, не об этом говорили, — легко усмехнулась Кристина. — Я в твоём возрасте тоже мечтала о любви, но в итоге меня постигло лишь разочарование. Твой дядя, барон Маттиас, был намного старше меня, когда я вышла за него. Помню, как мне было страшно, больно и…
Девушка запнулась. С одной стороны, мысли об её покойном муже не вызывали в ней ничего, кроме уважения к барону Даррендорфу: он всегда был добр с ней, не относился к ней как к ребёнку или хуже того — посудомойке или даже шлюхе, хотя она слышала, что некоторые мужья бывают именно такого мнения о своих молодых жёнах. Но с другой… Кристина вспомнила день своей свадьбы. Вспомнила, как она шла по холодной, тёмной (или это ей просто казалось?) замковой церкви Эори, чувствуя, как ложатся ей под ноги осколки всех её девичьих грёз. Это всё портило.
— Но ты не бойся, — Кристина попробовала улыбнуться ободряюще, — Оскару всего двадцать шесть, у вас всё будет совсем по-другому.
— Я надеюсь… — пролепетала София, вздыхая.
Да уж, не стоило ей этого говорить. Не стоило разочаровывать. Судя по лицу молодой баронессы, она приняла своё грядущее замужество как неизбежную и незавидную участь, хотя Кристина дала ей право выбора. Всё-таки замужем ей будет лучше. Безопаснее, в конце концов. Маленький глава дома, каковым и являлся Роэль, — настоящее проклятие, и Софии придётся нелегко. Поэтому ей и Роэлю нужен защитник, особенно в столь нелёгкие времена. Девушка должна это понимать.
Кристина взглянула на Софию. Та выглядела усталой и буквально убитой горем, но, видимо, держалась изо всех сил: хрупкие ладони сжаты в кулаки, челюсти стиснуты, взгляд упрямо устремлён в одну точку. Видно было, что ей не хотелось тут находиться, но этикет требовал, чтобы хозяйка оставалась в зале, пока все гости не разойдутся. Тем временем за окнами стемнело, в помещении становилось прохладнее, да и количество присутствующих всё уменьшалось и уменьшалось.
Кристина отпила ещё вина, откусила немного мяса и тихим голосом предложила:
— Может, тебе стоит поспать? Когда ты последний раз нормально отдыхала?
София смутилась и отвела взгляд.
— Ещё до прихода завоевателей, верно? — продолжала расспросы Кристина. — Иди, отдыхай. Я могу занять твоё место.
— Правда? — В голосе девушки зазвенело нечто, напоминающее радость. — Тогда я… я, наверное, схожу к брату. Он никого, кроме меня, видеть не хочет… Доброй ночи.
Она раскланялась, сначала Кристине, затем лорду Штейнбергу, и выскользнула из зала. Леди Коллинз увидела, что курица на тарелке молодой баронессы так и осталась нетронутой, и велела отнести ужин в спальню Софии. Затем она пересела на её высокое место, давая слуге знак снова наполнить кубок.
Вино, крепкое, неразбавленное, позволяло ей смотреть на вещи проще. Иногда даже с его помощью можно было ненадолго забыться и заглушить болезненные мысли и воспоминания. Воспоминания о том, что она и только она виновна в смерти отца. Что повела себя крайне неразумно, вызвав Анабеллу на дуэль и убив её. Что была недостойной дочерью и совершенно не готовой к правлению глупой девчонкой. Эти мысли резали разум и душу, словно острое лезвие меча, но, тем не менее, они были правдивы. В конце концов,
