Браконьеров не оказалось. Зато в ольховнике встретили целую армию черепах. Издали черепаха похожа на перевернутую сковородку.
Подъезжаешь поближе — у сковородки появляется голова, и почти сразу за этим: бух! — брызги, круги по воде. Будто и не было черепахи. Но вот на пне еще одна сковородка, вот сразу три.
И еще, и еще. Тратим на черепах несколько пленок. Одновременно стараемся угадать, почему именно тут собрались черепахи. Рыбья икра?
Егерь улыбается и правит челночок к песчаному берегу:
— Смотрите.
На желтом песке — следы, будто валенком прочертили. Черепахи ходят в разведку. Прогреется песок — вся бронированная армия полезет на берег. Роет черепаха яму в песке. Аккуратно одно за другим кладет яйца. Польет кладку водой с панциря, примнет песок и опять на бревно греться. Черепахам невдомек: в это самое время на берегу лисица роет песок. Но, конечно, не все яйца находит лисица. В сентябре из песка в воду поползут странные существа ростом не более трех копеек. Так пополняется армия черепах.
Сейчас прямо по нашему курсу на пне дремлет не иначе, как сам бронированный генерал — огромная, потерявшая бдительность черепаха.
Изловчаемся и берем в плен генерала. Потом в плен попадается маленький, размером с блюдце, сержант.
Покидаем ольховник и просекой, похожей сейчас на строгий канал, плывем к Сосновому озеру. На лодку садятся передохнуть пайки и комарики. То и дело из-под самого носа с шумом взлетают утки. На всплывшей куче валежника замечаем яйцо. Утиное. Гнезда нет. Обронила утка яйцо.
Сороки, нагнув головы с веток, усердно ищут что-то в плывущем мусоре. Еще ниже, на самом мусоре, дергает хвостиком трясогузка. А вверху над зеленым дымом летает странная птица.
Плавно поднимается вверх, потом круто падает и когда падает — блеет барашком. Это бекас. У птицы нет голоса. Барашком блеют тугие перья хвоста.
Еще три взмаха веслом, и егерь подносит палец к губам. Сосновое озеро. Бобровое царство.
И так и сяк лежат в воде срубленные зубами деревья. Тихо скользит над озером черный коршун. Тихо плывет челнок.
Осенью егерь сложил вдоль озерного берега плотики из крупного хвороста. Сейчас плотики всплыли. Для бобров они стали чем-то вроде спасательной станции. Первый плотик. Не дышим.
Бобриха и два годовалых бобренка. Бобрята лежат, как дети. Раскинули лапы. Один подставил солнышку брюхо и, кажется, — вот-вот начнет всхрапывать. Бобриха лежит с краю плота. Делаем поворот, выбираем место для съемки. Щелчок. Для бобров этот звук показался, наверное, пушечным выстрелом. Бобрята, не просыпаясь, прыгнули в воду, бобриха задержалась на полсекунды. Зато теперь мы услышали пушечный выстрел. Бобриха ударила по воде широким, как наше весло, хвостом. И сразу со всех сторон, со всех плотиков: бух! Бух! Это сигнал по бобровому царству: опасность!
Единственный бобр не подчинился сигналу. То ли уж очень старый бобр, то ли никак не проснется, то ли мы ему показались нестрашными.
Подплываем. Как человек, трет глаза передними лапами, нюхает воздух. Один из нас наклоняется, проводит рукой по бобровому меху. Это бобру не понравилось. Прыгнул, ударил хвостом.
Звук — оглушительный. Залиты брызгами и объективы, и глаза. Вытираемся и только потом замечаем: старый бобр вынырнул, уселся в развилке дуба, грызет сосновый прут. Бобрам половодье — одно удовольствие.
* * *
А каково барсукам, оленям, лосям, енотам, куницам, лисам, зайцам, ежам. Лес залило, а вокруг леса — поля. Гудят трактора, ходят люди.
Есть в лесу высокое, заросшее дубами и осинами место. В любую воду тут остается сухой островок. Любой зверь в первый же год жизни находит это сухое место. И каждую весну, когда плывет над водою зеленый дым, звери живут на острове дружной колонией.
…Лодка около острова пополнилась пассажиром. С пенька сняли отрезанную от всего мира беременную ежиху. Ежиха сначала свернулась в колючий шар. Но голод не тетка. Плавленый сыр, положенный рядом, заставил ежиху высунуть нос. Поела, поискала, где спрятаться.
По душе ежихе пришлось место рядом с канистрой бензина.
Высадку двуногих на острове сразу заметили. Самым первым, наверное, заметил лось.
Он с настороженным любопытством наблюдал из-за осинника, как мы, хлюпая сапогами, тащили лодки по мелководью, как несли в берете ежиху и рюкзаки с черепахами. Кто-то опрометчиво закурил, и, видно, этот запах больше всего напугал зверя. Тут мы его и увидели. Он бежал против солнца по мелкой воде. Огромный зверь. Длинные ноги вышибали брызги белого серебра. И сразу в лесу послышался свист. Свистела пятнистая олениха. Остров насторожился.
На поляну выскочило большое стадо оленей. Отдельно самки. Отдельно рогатые женихи. Страх подгоняет — бегите! Любопытство держит на месте. Самки кинулись в чащу. Самцы застыли и не меняют позы. Один держит поднятой переднюю ногу, другой круто назад заломил голову. У трех из восьми по одному только ветвистому рогу.
Начало мая — самое время терять рога. К осени вырастут новые. А теперь не потерять бы еще и голову — очень уж настойчиво подходят эти двуногие, наводят черные трубы. Свист — и на поляне остались только следы, желтые листья и синие звезды подснежников. Чернеют остатки от стога сена, светлой ледяшкой сверкают остатки от глыбы соли. Сено и соль егерь осенью перевез на поляну. Зимою все пошло в дело. Сейчас олени теряют рога, но и рога пойдут в дело. Рога съедят мыши и зайцы. Решаем не оставлять зайцам. Попробуем сами рога отыскать.
Кладем на поляне новую глыбу соли. Наставляем объективы и, вздрагивая от хруста веток под сапогами, идем по обетованной суше…
Два отощавших за зиму енота бредут, как пьяные, обнюхивают каждую кочку, каждый листок. Замираем. Черный нос зверя упирается в носок сапога. Безмерно удивленная морда поднимается вверх. Енот моментально соображает — опасность! И… прикидывается мертвым.
Лежит, вытянув лапы, и, кажется, даже не дышит. Подруги и след простыл, а он лежит. Мы беззвучно хохочем и пятимся. Енот открывает глаз, вскакивает. По шуршанию листьев берем направление и скоро находим барсучий дом.
Барсуки уже много лет живут на самом высоком месте земли. Не меньше десятка нор. Квартира большая — барсуки ничего не имеют против, если ленивый енот завладеет на время какой-нибудь старой норой. Вот еноты и завладели.
У одной из норок следы совсем свежие. Конечно, это наши знакомые сидят сейчас под землей и ждут, пока мы уйдем.
Ходим по острову… Заяц проковылял. Куница прошла по веткам. Новое стадо оленей. Гнездо орлана-белохвоста, огромное, на огромном дубу. Большой, в человеческий рост, муравейник. И на каждой поляне — обязательно журавли. Каждый год в заповедник возвращается более сотни воспетых всеми поэтами птиц. Сейчас они разбились на пары. Мы замерли — может, придется увидеть знаменитые журавлиные танцы? Нет, осторожные птицы заметили нас. Разбегаются, полетели. Громко, протяжно кричат.
Достаем книжечки — сразу записать крик. Не получается. Нельзя передать буквами крик: тревога, и грусть, и радость — все вместе. За этот призывной крик люди с очень давних времен любят и берегут птицу.
К вечеру мы нашли оленьи рога, правда, вместе с белым оленьим черепом — в лесной драке погиб великан или свалили оленя зимние снег и морозы. На самый нос ставим в лодку рога, беремся за весла. Объезжаем остров кругом, внимательно смотрим, нет ли следов браконьеров, и берем курс на лесную избушку. Кричат журавли. Журчит на быстринах вода. В одном месте поднимаем весла и замираем.
— Соловей?
— Соловей.
* * *
Опять было утро с зеленым дымом. Мы сломили прутики вербы. Вчера листочки были с ноготь мизинца. Сегодня — с ноготь большого пальца. На сухом дереве на том же суку сидел дятел. Вода замерла на высокой отметке и, кажется, приготовилась отступать. Мальчишки картузами ловили майских жуков. Посреди двора на старых санях мы укладывали рюкзаки. Ежиху выпустили. Она проворно побежала в канаву, но встретила вдруг незнакомого черного зверя.
Зверь замяукал, ежиха фыркнула. Оба смутились и кинулись в разные стороны.
Мы присели перед дорогой. Старались запомнить звуки. Шмель. Лошадь жует старое сено. Трактор за лесом. Синицы. Дрозд. Зяблик.
Самолет. Плеск рыбы. Чьи-то шаги по листьям. Пчела. Журавли. Голос: «Степа, тебе письмо…»
Не перечесть звуков. Самый сильный — гуденье трактора…
…Это счастье — среди полей увидеть остров земли, оберегаемый человеком. Человеку нужны хлеб, молоко, мясо, уголь, железо. Человеку дают их Труд и Земля. Но есть на земле ценности, которые не измерить ни рублем, ни метром, ни килограммом. Это гордость за красоту земли, на которой родился. Это ощущение радости бытия. Это встречи с бесконечным многообразием жизни. Ценности эти питают душу, делают человека благородным и сильным, и преданным земле, по которой он ходит. Вот почему надо беречь среди наших полей, наших лесов и заводов полоску заповедной земли. Невелика у Хопра такая полоска. Сорок километров в длину, в ширину всего десять. Но радостно встретить такую землю, рассказывать радостно и знать, что есть она, эта земля, — тоже радость.
