– Я вам устрою сотню интервью, мадемуазель. И сотни фотографий с фронта. Ужасные зверства британской военщины, заколотые штыками младенцы, изнасилованные женщины. Тупая чванливая британская солдатня, измывающаяся над попавшими в плен французскими добровольцами. Фото приложим. Особенно над французскими, ибо бритты считают себя расой потенциальных повелителей Франции. Да, так и говорят. Кстати, тут есть еще репортеры?
– Да, но они надо мной смеются.
– Перестанут. Все всем расскажу, но вам предоставляю право на эксклюзив. А хотите книгу написать?
– Хочу! – Баронесса на меня смотрела, как обезьяна на удава. – Я все хочу…
– Всего не гарантирую, но попробую. Завтра встретимся в это же время, здесь же. У меня будет уже кое-какой материал. Кстати, какую газету вы представляете? И вообще, вы можете гарантировать, что ваши репортажи будут напечатаны?
– Газету «Ле Фигаро». Напечатаны будут. Папа́, если я попрошу, заставит. А можно хоть чуть-чуть прямо сейчас!!! – Франсуаза схватила меня за руку.
Я посмотрел на часы и вздохнул:
– Можно, только коротко. Пишите: «Один из добровольцев, сражающихся за свободу республик, показал мне письмо английского улана Арчибальда Мак-Мерфи, в котором он своей жене подробно описывает, как добивал раненых по приказу своего командира полка…»
Я ушел, оставив Франсуазу в полной прострации. Да… вот так… Жуткая чернуха, конечно, но при том не лишенная некоторой правдивости. На войне все средства хороши. Надо будет – переодену кого-нибудь из своих в британскую форму и сфотографирую его с поддельным трупом несчастного бура. Или с десятком трупов. И подпись: «Милая Мери! Я сегодня добил пикой своего десятого бура». Не знаю, как это сработает, но сенсацию разнесут все европейские газеты. Надо будет привлечь остальных журналистов и организовать массовый поток информации. Письма британских солдат, фотографии, интервью с жертвами британской военщины… Млять, только когда всем этим заниматься? Может, привлечь кого-нибудь: сам я ничего не успею.
Расставшись с баронессой, я понесся наметом к коменданту. Баумгартнер встретил меня как своего старого друга и сразу же попытался напоить ромом. Едва удалось отбрыкаться, после чего мы определили места блокпостов в городе и режим патрулирования. А еще я договорился об использовании полигона на свое полное усмотрение. Пообещав коменданту как-нибудь надраться с ним до полной невменяемости, понесся в пансион. Туда уже должна была вернуться экспедиция из лагеря бандитов. И вернулась…
Полторы тонны динамита, триста винтовок Маузера, почти триста тысяч патронов, двести пар отличных сапог.
– Сто ящиков консервов. – Ла Марш повертел в руках здоровенную жестяную банку. – Откуда у них это все? Американские вроде.
– На складах веселились. – Я решил, что как раз пришло время навестить чинушу из департамента и поставить его в известную позицию. Нет, это черт знает что: так грабить – и ни с кем не делиться! А придется, ибо мне деньги нужны. Не о себе радею, за державу обидно. – Что там дальше?
– Шляпы форменные, бочки с подковами и ухналями, седла в комплекте – сорок штук… – Ла Марш черкнул карандашом в блокноте. – Шесть бочек спирта.
– Шляпы раздать личному составу, – незамедлительно проинструктировал я. – Единообразие в форме – основа любого воинского подразделения. Спирт – под охрану, допускать к нему только по моему личному приказу. Что дальше?
– Почти сотня винтовок системы Мартини-Генри, патроны к ним… – Ла Марш запнулся. – Много… еще не успели пересчитать. И…
– Около пяти тысяч фунтов в банкнотах и монетах. – Шнитке шлепнул об стол внушительную пачку. – Мальчишка знал, где главарь хранит свою захоронку, и показал нам.
– Личный состав знает об этом?
– Нет, только мы с Адольфом, – Ла Марш самодовольно прищурился, – и Степан Наумофич.
– Для чего я сейчас это спросил? – Мне показалось, что капралы не так меня поняли. – Наумыч, ты как думаешь?
– Гм… – крякнул Шнитке. – Ну-у…
– У вас какие-то свои планы, мой капитан? – попробовал догадаться Ла Марш.
– Да неча народец в искус вводить, – спокойно прокомментировал Степа. – Деньга может такой морок навести, что, ей-ей, и батяню своего порешишь. Поделить, канешно, можно, а воевать кто будет? Разбегутся же, ей-ей.
Я перевел капралам слова Степы и добавил:
– Я претендую из этих денег ровно на свою долю, и ни пенсом больше. Думаю, вы тоже. Но раздавать народу эти деньги считаю неразумным. Все случится, как сказал Степан Наумович. Кто у нас тогда воевать будет? Лучше им установить небольшое ежемесячное жалованье да на эти деньги поправить экипировку.
– Еще чего – раздавать, – фыркнул Шнитке. – Тут этот прохиндей Марко сегодня полностью очистил отрядную кассу. Мы даже к нему в долги влезли.
– Полностью согласен, нечего раздавать. – Ла Марш энергично кивнул. – Свою часть отделим, остальное – в резерв и пополнить отрядную кассу. Мы все правильно поняли капитан, не сомневайтесь.
– Вот и хорошо, – немного успокоился я. Денежные вопросы – они такие вопросы… не одну теплую компанию сгубили.
– Но это еще не все. – Шнитке с Ла Маршем вышли из комнаты и затем с трудом втащили внутрь небольшой, но, судя по всему, очень тяжелый сейф. – Тут еще вот такая хрень. Но про него все знают. Тяжелый, зараза.
– Ого, – я крутнул колесико на градуированной шкале сейфа, – так вот запросто не откроешь.
– Скубент, – лаконично высказался Степа. – Ентот шельмец чего хошь пропалит-продырявит.
– Точно!
– Герр капитан, ну мы будем фотографироваться или нет? – В кабинет ворвался Марко. – Фотограф уже почти час ждет. – Интендант ради такого случая даже волосенки свои расчесал и напомадил.
– Иди сюда. – Я поманил его рукой. – Еще раз ворвешься без стука – пристрелю собственной рукой, скотина. Понял?
– Понял, герр капитан, – сконфузился интендант. – Больше не повторится.
– То-то же. Идемте, господа, запечатлеем себя для истории.
Запечатлели, а потом я в приватной беседе с фотографом, американцем Сэмом Дулитлом, выяснил, что он совсем не против подработать. А если речь будет идти о том, чтобы каким-либо образом причинять вред британцам, то готов работать бесплатно, лишь за компенсацию расходных средств. А прохиндей Марко заявил, что может за очень малую денежку подделать любой почерк. И вообще, очень любит сочинять письма…
Дальше распределили деньги, а затем я приказал загрузить в фургон все винтовки Мартини-Генри, Ли-Метфорда и боеприпасы к ним – поедут сейчас к Папаше Мюллеру на продажу, – а сам направился к лаборатории Веника.
Вениамин сидел на табуретке в позе роденовского «Мыслителя» и неотрывно смотрел на чугунную бомбу, лежавшую на верстаке. На меня не обратил никакого внимания. Совсем.
– Вениамин Львович?
– Как?! – Веня внезапно яростно стукнул себя ладонью в лоб. – Как соорудить из нее мину? – и заорал: – Черт! Черт! Черт!
Я осторожно подошел к верстаку:
– Вениамин Львович, вы не будете против, если я вам объясню?
Веня небрежно махнул рукой, типа: валяй, все равно не сможешь.
Я взял карандаш, начертил простенький чертежик и сунул его под нос Вениамину.
– Дальше, надеюсь, не надо объяснять? Все необходимое я завтра закажу в механических мастерских.
– Ну-у… – Веник почесал затылок, – это, конечно, просто… э‑э‑э… Но я хотел пойти другим путем, более оригинальным.
– Не сомневаюсь. Но нам сейчас не до оригинальности. Сколько ты сможешь за три дня сделать бутылок со своей сгустительной смесью? Помощников выделю. И еще, давай подумаем над ракетой в ее зажигательном варианте. И вообще, тебе предстоит поработать взломщиком. И это… есть на примете одна красотка.
К Мюллеру удалось вырваться совсем под вечер, засиделся в лаборатории, но зато, если студент не подведет, завтра уже можно будет кое-что испытать. Сейфом Веня пообещал заняться «как только – так сразу», в общем, когда руки дойдут. Ну и ладно, хотя меня уже просто распирает от любопытства.
