— Работа действительно хорошая… — пробормотал он. — Но я не понимаю, вы нас пригласили, чтобы показать свои штиблеты?
— Садитесь, господа. — Рыночный властелин вальяжным жестом указал на приготовленные для приглашенных стулья.
— Яша! — вдруг оживился Иволгин. — А я все жду, когда же ты наконец соизволишь обратить внимание на меня, твоего старинного друга! Стою вот и думаю…
— Я тебя заметил, — прервал его Герман Федорович. — Садись. — И снова его внимание переключилось на Образумилова. — Как вас зовут? Простите, запамятовал… Что-то вроде как фисташковое слышится в вашем имени, я не ошибаюсь? А, Аристарх Гаврилович? Прекрасно! А что бы нам, товарищ Аристарх, не двинуть на Кормленщиково наши соединенные силы? Идеология плюс деньги — вот вам и светлое будущее этого знаменитого, но нищего края. Пока это только мечта, но я люблю и умею быстро превращать любую мечту в действительность. Осмотритесь и подумайте: что такое Кормленщиково? Место, куда валом валят просвещенные и не очень люди, чтобы в задумчивости постоять у могилы поэта. На этом можно заработать кучу денег, необходимо только взять все это хозяйство в крепкие руки, обустроить тут все на манер фабрики грез, завести пивные, купальни, аттракционы, вырыть подземелья, где поэт, разумеется в виде куклы, но отменно сработанной, будет пугать любителей острых ощущений, и всякие там бодуары, где он же, механически, но эффективно, удовлетворит любую экзальтированную дамочку…
Упоминание о деньгах произвело на вождя трудового Беловодска сильное впечатление, деньги нужны берущему власть в свои руки всерьез и надолго. Полагая, что сохраняет матерую солидность функционера и дипломата, он между тем улыбнулся с несказанным простодушием и даже облизнул крошечным красным язычком пересохшие губы. Тянуть загребущие руки к Кормленщиково небезопасно, Яша затеял вздорный разговор, однако ведь мечтать никто никому не возбраняет. Мгновенно воспалившемуся воображению руководителя представились колонны бронетанковых войск, пехота и десант, для моментального захвата лавиной катящихся на Кормленщиково.
— Удивительно, удивительно… — бормотал он, грезя наяву.
Однако сомнения не оставляли его. Что такая операция может быть проведена без объявления войны или по крайней мере чрезвычайного положения, казалось ему чистой фантастикой.
— Не понимаю, однако… — проговорил Аристарх Гаврилович нерешительно, — какое отношение ко всему этому имеет наша партия? Что общего у нас с вами, Кащей?
— Нет, для вас я не Кащей.
— А кто? — очнулся, но еще не вполне обрел чувство реальности Образумилов.
— Почему бы нам, толстосумам, не прикрыться вашими посредниками? — сказал Затейщиков.
— Прикрыться? — воскликнул изумленный Образумилов. — Но это значит… действовать от имени нашей партии? от имени трудового народа?
Герман Федорович медленным наклоном головы подтвердил его догадку. Исполняющий обязанности вождя откинулся на спинку стула. Ему было уже так душно и нехорошо, что он утратил необходимую волю, чтобы смотреть на окружающих его людей, и перевел взгляд на небо. Со стороны могло показаться, что он в изнеможении закатывает глаза.
Членов открыв рот слушал этот странный разговор. Наконец он не выдержал и, перегнувшись через стол поближе к дельцу, возмущенно выкрикнул:
— Но это неслыханно! Как вы смеете? Кормленщиково — достояние всего народа, это музей, который охраняется государством, и он не может перейти в частные руки. Даже сама мысль о подобном кощунственна! Я говорю вам это как писатель и как государственно мыслящий человек.
— Заткнись! — рявкнул Затейщиков. — Или я выгоню тебя из-за стола!
— Но позвольте…
— Он прав, — поддержал Членова Образумилов. — Есть святые для всего русского многострадального народа места, и Кормленщиково принадлежит к ним. Сюда неудержимо влечет русского человека в часы раздумий и сомнений. И здесь не место для аттракционов и балаганов. Есть принципы, через которые нельзя переступать. Есть совесть и ее веления…
— Вашим товарищам, — перебил Затейщиков, — иногда предлагают посты в правительстве, в министерствах, и они быстро переходят на другую сторону и перестают быть вашими товарищами. Нечто подобное может произойти и с вами.
— Со мной? Нет! Сговор с узурпаторами власти и виновниками обнищания широких народных масс невозможен, — отпарировал Аристарх Гаврилович, нервно потирая миниатюрные ручки. — Я — Образумилов. Я как был в оппозиции, так и останусь.
— А если представить вас на посту премьер-министра, кому же в оппозиции вы тогда будете находиться? Самому себе?
— Ну, об этом пока и речи нет.
— Как знать… Я могу устроить…
Делец многозначительно улыбнулся карлику.
— В любом случае… в любом случае… — запыхался, тяжело задышал тот. — Да, я хочу сказать… Насчет ваших проектов в Кормленщиково… Я хочу сказать, что народ не поймет…
— Народ? — Затейщиков всплеснул руками и весело засмеялся. — Перестаньте валять дурака! Какое вам дело до народа? А я потому и не прочь прикрыться в данном случае вашими знаменами, чем здесь как раз скорее поймут коммунистическое насилие, чем какое-нибудь другое. Всюду еще полно дураков, верящих в ваши бредни. Но разве верит в них сам товарищ Аристарх, умнейший человек, проницательный политик и бывалый прохиндей? Пора отмести и забыть весь этот марксистско-ленинский хлам, пора создать партию нового типа. Что-нибудь социал-демократическое, национал-социалистическое.
Образумилов встал, бледный и чопорный.
— Я вас выслушал, — сказал он холодно. — Ваши якобы дружеские предложения я начисто отметаю. Я никогда не забуду мать… я о России то есть, о моей родной стране, которая с младых ногтей учила меня одному: будь честен! Других заповедей у нашего народа нет, и я никогда не потеряю голову, чтобы забыть об этом. Ничего полезного вы мне не сообщили. Считаю своим долгом довести до вашего сведения, что я отлично разбираюсь в тонкостях марксизма и умею приспосабливать это вечное учение к новым условиям, а потому никаких других партий создавать не намерен. А теперь разрешите откланяться.
Образумилов спустился с маленького холма, на котором было наскоро, хотя и не без продуманной стилизации разбито кафе для отдыхающего бизнесмена, и решительно зашагал в сторону гостиницы. Его огромные туфли работали как лопасти пароходного винта. Иволгин, все время предыдущего разговора беспокойно ерзавший на стуле, вознамерился было последовать за Аристархом Гавриловичем, однако Затейщиков, который не предпринял никакой попытки остановить карлика, вдруг сосредоточил внимание на банкире, что как будто и сразило того наповал.
— Ты! — выкрикнул Кащей. — Кто-нибудь ткните в него пальцем, чтобы до него дошло, что речь идет именно о нем!
Один из телохранителей с видом жреца, готовящегося принести кровавую жертву своему богу, подошел к Иволгину и резко вонзил палец в его грудь.
— Герман, до меня дошло сразу… — судорожно прижимая ладони к ушибленному месту, прохрипел Иволгин. — Я все давно уже понял… Но не надо, Герман… Герман Федорович, давайте решим наше дело полюбовно, как и полагается старинным приятелям…
— Товарищ! — патетически воззвал Затейщиков, переводя взгляд на Членова. — Я сокрушаюсь, думая о вероломстве вашего друга.
— Я не знаю, что вас связывает с моим другом, — прохладно возразил Членов, — но я должен сказать, как писатель и гражданин, что ваши идеи насчет Кормленщиково…
— История моя проста и поучительна, — бесцеремонно оборвал его Затейщиков, — у меня темное прошлое, и мне надо было отмыть деньги, которые, по милости всяких слабомыслящих чистоплюев, называются грязными. Я пришел к вашему другу, которого в ту пору считал и своим другом, и сказал ему: Паша, вот тебе крупная сумма, начинай дело. Он со слезами на глазах обнял меня и расцеловал. Иудин поцелуй! Не подозревая об этом, я растрогался до глубины души. Наш в ту пору общий друг признал мою правоту и сделал диалектические, как и подобает философу, выводы: да, пусть наша жизнь не задалась, пусть мы барахтались в грязи и крови, добывая себе копейку на пропитание…
Руки Иволгина вспорхнули в протестующем жесте.
— Герман Федорович, — вставил он жалобным голосом, — вы создаете у этого человека неверное представление обо мне. Я никогда не барахтался в крови, мои руки не обагрены…
— … добывая себе копейку на пропитание, зато мы оставим нашим детям достаточный капитал, чтобы они купили себе входной билет в высшее общество. Так ваш друг стал банкиром. Мне же, по ряду прискорбных обстоятельств, пришлось укрыться на лазурном берегу, который отделен от нашего благословенного отечества не одной тысячей километров. И ваш друг решил, что я уже не вернусь и он вполне может присвоить мои денежки. Но я вернулся, я перед вами. Думаю, в первый момент ваш друг напустил в штаны от страха. Но затем успокоился, ведь я не напоминал ему о долге, держался так, будто мы и не знакомы. Его это устраивало, еще бы! Парню пришло в голову, что я теперь достиг такого могущества, что мне как-то и не пристало возиться с ним, маленьким. Идея не совсем беспочвенная. Но сегодня он попался мне на глаза, а атмосфера здесь праздничная, и я понял, что склонен маленько поворошить прошлое.
