– Куда прёшь, придурок?! – немедленно отозвалась на этот манёвр стоявшая неподалёку пригожая регулировщица и тотчас принялась дуть с неистовостью в свисток.
Водитель остановил бронемашину, Никольский открыл дверь и предъявил девушке «вездеход» с грозной подписью. Пока та знакомилась с документом, политрук Капустин металлическим голосом объявил:
– Характер указанного в предписании содействия заключается в том, что вы, сударыня, обязаны поехать с нами.
– Ой, нет, – взвизгнула «сударыня», взглядом напуганной лани скользя по мундиру Никольского. – Не нужно меня увозить, пожалуйста, у нас ведь тоже задание… Очень важное…
Вася Капустин немного понаблюдал, как взволнованно поднимается и опускается под гимнастёркой девичья грудь, а затем «смилостивился»:
– Хорошо, но в таком случае прошу подробно указать, как нам лучше срезать путь к штабу фронта.
Разумеется, просьбу выполнили в наилучшем виде, и вскоре бронеавтомобиль, бодро рыхля гусеницами степь, устремился к Волге. В течение следующего часа машине дважды пришлось форсировать какие-то неглубокие, гнилые речушки, раз она чуть не застряла в болоте, но, с матами и прибаутками, шофёру всякий раз удавалось выруливать из дорожных передряг. Трясло ужасно – деревянные «агитболванки» обходились с пассажирскими филеями безо всякого почтения.
– Что там, в этих листовках? – кисло спросил Герман.
Капустин метнул на него подозрительный взгляд, но тут же сообразив, что текст листовок предназначен для врага и, следовательно, не составляет военной тайны (как, впрочем, и конструкция снарядов), протянул небольшой листок бумаги.
– Вот образец. Составлено так, чтобы каждому гитлеровцу до самого сердца доходило, до самой его поганой печёнки! Товарищ Хрущёв лично сочинил, а я перевёл.
На листке по-немецки значилось: «Солдаты и офицеры Вермахта! Многие тысячи ваших товарищей уже полегли на подступах к Сталинграду. Теперь оставшимся в живых пора узнать: Сталинград – ваша могила! Здесь вы все умрёте! Единственный способ остаться в живых – сложить оружие. Всем сдавшимся в плен Советское командование гарантирует жизнь. Сдавайтесь – или умрёте! Сталинград – ваша могила!»
Внизу под текстом был оттиснут чёрный могильный крест.
Герман поднял глаза от текста, следивший за ним политрук спросил:
– Что скажете, товарищ…э-э?...
– Профессор! – быстро подсказал Никольский.
– Товарищ профессор, – согласился Капустин.
«Неизвестно как для сердца и печёнки, но для задницы эти снаряды точно представляют немалую опасность, по крайней мере, моей заднице синяк обеспечен», – подумал Герман, вслух же сказал:
– Написано с душой, этого не отнимешь! Но, насколько я знаю немцев, они нипочём не станут прислушиваться к Советскому командованию, ведь это для них командование противника. По мне, так уместнее бы в листовке напомнить слова весьма почитаемого в Германии деятеля – канцлера Бисмарка. Те слова, какими он предостерегал против войны с Россией… Точно не помню, но в общих чертах могу подсказать…
– Я помню, – взяв у Германа листовку, глухо отозвался Артюхов. – «Превентивная война против России – самоубийство из-за страха смерти».
– Почти то же самое, что в листовке…, – почесал затылок политрук.
– Смысл один и тот же, но подпись другая, – сварливо напомнил Артюхов. Выглядел археолог ужасно. Похоже, давешний воздушный бой и нынешняя близость к линии фронта пагубно повлияли на него, лишив крепости духа и стократ усилив свойственный каждому страх смерти.
«Поди ж ты, в Москве петушился, сабелькой помахивал и залпы зениток его не пугали, а тут взял и раскис! – с горечью подумал Герман. – Эх, взять бы их на пару с Каранихи, да отправить назад. Стоп, почему на пару? А меня, что ли, не нужно отправить? Ведь сам тоже сейчас боюсь до колик. А Никольского с Капустиным не надо? А красавицу Розу? А всех тех, кто сейчас там, в Сталинграде, бьётся с врагом? Решено, хватит терзать себя жалостью! На войне как на войне, жизнь и смерть – понятия второстепенные. Думать же надо о вещах первостепенных».
Между тем, гром канонады с каждой минутой нарастал. Вдруг в её монотонность влился отдалённый прерывистый вой, будто черти в аду при помощи азбуки Морзе решили передать депешу людям.
– Что это? – встревожено, спросил Артюхов.
– А-а, так вы впервые на передовой! – определил Капустин. – То-то вид у вас, смотрю, бледный. Но не пугайтесь, дорогой товарищ, это наши «катюши» фрица долбят. Реактивные миномёты такие. Хар-рошая штука, вот только фрицу чевой-то не нравится!
Вася весело рассмеялся, а уличённый в малодушии Артюхов поспешил напустить на себя нарочито бравый вид, для чего расправил плечи и выпятил грудь. Бравости профессору хватило ненадолго, аккурат до следующего артиллерийского выстрела.
Перевалив через холм, бронемашина въехала в большой населённый пункт. Там, на тесных улочках, Герману стала понятна важность задания девушки-регулировщицы и её товарок. Воинские строи и техника двигались с нескольких направлений на запад, навстречу же им направлялось множество беженцев со скарбом, и гнали большие массы скота. Трудно представить, какое столпотворение могло случиться, если бы эти потоки никто не разделял и не регулировал. Да что там говорить, всё движение просто встало бы, и воюющий правый берег тщетно ждал подкреплений.
Машина остановилась, и Вася возвестил:
– Ну вот, приехали, станция вылезайка, здравствуй дорогая бабушка! А если серьёзно, то добро пожаловать в хутор Ямы. Здесь придётся расстаться, мне срочно в политотдел, так что дальше уж вы сами.
На это заявление последовала весьма бурная реакция со стороны Каранихи. Услыхав слово «Ямы», он поинтересовался, о чём идёт речь. Когда Герман пояснил, что это название населённого пункта, индус посерел лицом и выдал:
– Разве можно называть человеческие деревни именем бога смерти[79], брат?
Герман рассмеялся, и разъяснил другу суть его ошибки, однако тот всё равно остался в растерянности:
– Прошу тебя, брат, давай поскорее покинем это место!
Выйдя и потянув носом прогорклый воздух, Никольский удовлетворённо изрёк:
– Политрук штаны надел и с…л в политотдел. Нам же надлежит прибыть совершенно в другой отдел. В особый!
Особый отдел фронта располагался в большом полуразваленном деревянном сарае. Видимо, раньше этот сарай служил для хранения рыбацких сетей и прочей снасти. Теперь же вокруг строения всё обтянули колючей проволокой, а стены на полфасада завалили мешками с песком. На входе торчал часовой. Поведя в сторону прибывших пистолетом-пулемётом с дисковым магазином, он вежливо поздоровался:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
