враг проявил не такую уж чтобы настойчивость, но методичность.
И эта пошаговость давала повод думать, что завтра русские планомерно довершат дело в заливе, и уж на следующий… возможно, последующий день явятся к Эллиотам.
Или вообще не явятся? Дозоры и сигнальщики брандвахты ни разу не заметили появления вражеских разведчиков близ архипелага. Это давало некие надежды, но и подозрения – с чего бы?
Сама позиция «Эллиот» – россыпь островов, с неизвестными промерами глубин, разноплановыми линиями минных и боновых заграждений, оправданно считалась японскими стратегами более сложной, запутанной целью, нежели тот же Талиенванский залив.
Конечно, у них и мыслей возникнуть не могло, что у Рожественского окажутся весьма подробные планы минно-артиллерийской обороны островов. Планы (добавим лирики), когда-то потом выложенные безжизненными цифро-фотографиями в мировую сеть интернета и просочившиеся порталом сквозь года (года ли?) обратно к живым, реальным местам действия.
Однако долой лирику непознанных загадок, вернёмся к этим самым «местам действия».
Если уж по-честному, Катаока был уже словно загипнотизирован неизбежностью потери и этой позиции, которую всегда и по праву считал временной… действительно что «стоянкой». Даже те батареи, рассредоточенные на некоторых островах группы, были рассчитаны на отражение не более чем миноносцев. Выстоять против крупных кораблей с последующей высадкой десанта они были не в состоянии. А большие контраргументы – закованные в броню калибры сэнсэя Хэйхатиро – ныне находились в ремонтных доках… за вычетом тех, что возлежали на дне.
Упрямство.
Именно за собственное упрямство держался вице-адмирал, не желая терять оперативный форпост, стоивший стольких усилий. Держать и, будучи под боком у противника, продолжать досаждать ночными диверсионными рейдами к Порт-Артуру.
– И когда-нибудь на земле предков в нашу честь…
Нет… не договорил, не довёл мысль, ступив на зыбкую почву сиюминутных слабостей и долга. Выбирая последнее – долг, строя планы, уже заглядывая вперёд, оценивая ходы поэтапного отступления. Где первые решения свелись пока к простому – не оставлять тихоходные транспорты и обеспечители в ловушке островного внутреннего бассейна, а увести, укрыв в отдалённых материковых бухточках, вплоть до устья Ялу, а то и вовсе отправить к Чемульпо. Другие, понёсшие повреждения боевые корабли, без всякого сомнения, должны уйти на ремонт в метрополию.
Спешно составленный приказ для капитанов транспортных судов убежал телеграфным кабелем на Эллиоты. Сейчас же требовалась организация и вывод из залива назначенных судов.
Дожидаясь ответных докладов о готовности каравана, Катаока тяжело привалился в кресле – сон шёл, сон валил с ног, но спать категорически было невозможно, нельзя.
* * *
А не отпускающая ночь растянулась на долгие напряжённые часы, двигаясь скрыто и явно к короткой сумбурной стычке прорыва кораблей из залива.
Успели ранее по-тихому уйти авизо «Яэяма» и крейсер «Хасидате». Погодя основным караваном на большую воду вышли два транспорта и вспомогательный крейсер. Следом… неповоротливый утюг «Чиниен» вдруг напоролся на мину!
Звук подрыва всполошил засевшие на островах вражеские батареи!
Вспыхнули, очертились дуги осветительных ракет, озарило вспышками, обоюдной пальбой, неразберихой. Просевший забортной водой «Чин-иен» встрял на мели, перегородив фарватер, вынуждая повернуть остатки судов обратно, оставив в дрейфе подбитый пароход-угольщик.
«Чин-иен» ближе к утру сумели стащить, вывели – ушел, кренясь, назад в залив.
Теперь судьба его – лечь на дно в бухте Хунуэза… само собой такие глупости, как завтрашний бой окончательно повреждённого броненосца, не обсуждались.
Корабль затопили.
Совершенно вымотанный Катаока отбыл одним из миноносцев, уверенный, что пауза в сутки-двое у него будет.
Ошибался.
Уже назавтра в дымке рассвета брандвахта Эллиотов углядела пятитрубный крейсер – вне всякого сомнения «Аскольд».
В дымке рассвета…
С самым рассветом у Ха-сян-тау уже громыхали орудия – прямо с ходу происходила встречная высадка русского десанта и японских подкреплений.
Высокие ваканты (экипажи, скачки, рауты, вояжи…)[42]
Неожиданно и ожидаемо решалось многое…
Обязательно подняв вопросы касательно Тихоокеанского региона… затронув в том числе среднеазиатские противоречия… и непосредственно теснясь и толкаясь в границах старушки Европы.
Две встречи, три фигуранта.
Что их единило? Кровь, родство, статус, положение!
Вообще при взгляде на все европейские высшие круги, переплетённые родовитыми матримониальными связями, королевскими, князе-графьёвскими фамилиями, так и просится на злой язык сравнение с выставкой породистых четвероногих. Когда они, разодетые, увешанные медалями достоинств и наград, с бантиками-ленточками, горделиво и важно взирают с фотографий… иль со старых исцарапанных лент кинохроники.
Верша миром и судьбами народов – приближённых, служивых, разночинных и остальных нижестоящих яко дворняжьих подданных.
А сами-то – на поводке…
Наш рассейский Николай, даром что самодержец, никогда особо и не был свободен в выборе позиций – ему помимо профессионалов-министров приходилось в довесок лавировать во мнениях и самомнениях великих дядьёв.
И вот, может, только в последнее время государь император обрёл вместе с информационной составляющей, в дополнение к своему тихому тактичному упрямству, хоть какую-то жёсткость во взглядах и решениях.
И то – как сказать.
Вторым лицом намечающихся событий вышагивал Вильгельм II.
Весьма одиозная фигура. Казалось бы, своенравная и не подотчётная во внешней политике, однако исключительно точечно «кастрируемая» рейхсканцлером и статс-секретарём, вздумай кайзер увлечься, поставив личное отношение выше политических соображений.
Эти фон-господа (фон Бюлов и фон Рихтгофен) во время морского ваканта двух монархов оставались в стороне, тем не менее прекрасно понимали цели раута – какие вопросы будут стоять на повестке[43]. Более того, они уже давно планировали подобную встречу, заготовив тезисы… разложив всё по пунктам… на айнс, цвайн, драй!
Следующей и третьей стороной выступал Эдуард VII.
К тому (этому) времени роль «короны» в управлении британским государством была уже несколько принижена. Сам король в приватных, а с некоторых пор почти заговорческих беседах со своим давним дружком Фишером мрачно признавался: «…премьер-министр практически не советуется со мной». Но в целом Уайтхолл расчётливо из-под пенсне взирал на личные связи Эдуарда, используя монарха для предварительного установления контактов. Уж затем к переговорным процессам подключался статс-секретарь… Последние подписи были за премьер-министром.
* * *
А мир шёл своим последовательным курсом, события следовали с выстраданной необходимостью логикой, согласно хронологической колее.
Однако новые вводные (это и «Ямал», и иное соотношение сил в русско-японской) встряхнули цепочку последовательности, меняя, смещая графики, заставив торопиться, завертев быстрей процессы.
По сути, Вильгельм ехал с тем же, что в другой бы раз назвали «Бьёркским договором». Сей проект был инспирирован уже помянутыми фон-господами с целью обезопасить Германию с восточных границ, случись конфликт с Англией. А возможно и с Францией. И должен был состояться (договор) совсем скоро – в 1905 году, в июле. Так что в этом случае разница по датам вырисовывалась небольшая.
