Языковые барьеры
Точно так же, как и при действиях на Востоке, не хватало переводчиков и на Западе, несмотря на то, что среди добровольцев было достаточно таковых. Все они происходили из более высоких общественных кругов, у которых до 1917 года были немецкие, французские и английские воспитатели. Поэтому они могли оказать помощь в общении не только, с немцами, но позже и после взятия в плен с англичанами и американцами. Однако проблема языкового взаимопонимания все же возникала весьма серьезно, и нам при наших поездках приходилось непосредственно с нею сталкиваться.
Вот случай, который мог завершиться трагично. Мы ехали в трех машинах по высокому берегу вдоль Ла-Манша и при слабом свете фар увидели военный пост и часового в немецкой форме. Он остановил нас и спросил пароль, которого мы не знали. Поэтому я просто передал ему наши бумаги, в которых часовой, очевидно, ничего не мог понять. Тогда я спросил его по-русски: «Ты говоришь по-русски?» и наконец получил нужный ответ: «Да!».
Нужно ведь представить себе такое положение: одинокий часовой проверяет чужих для него солдат ночью на вражеской территории. Этот часовой в немецкой форме понимает только русский язык и может читать только по-русски. Он с трудом выучил немецкий пароль, а тут вдруг появляются три машины, и седоки этого пароля не знают! Я бы на его месте уже стал не дожидаясь, стрелять…
Кто же в Германии еще до начала войны хотел изучать русский язык? Следовательно, мы зависели от переводчиков. Среди них были специально обученные и даже дипломированные переводчики, кроме того — свободно говорившие по-немецки и по-русски прибалты, некоторые родившиеся и выросшие в России немцы, и в конце концов так называемые «фолксдойче», то есть немецкие колонисты, жившие в России. Что касается последних, то и с ними были затруднения. Хотя они с радостью хотели принять участие и стремились уйти из Красной армии и переброситься на немецкую сторону, но беда была в том, что они плохо говорили и по-немецки, и по-русски. В частной жизни это было не так трагично, но при передаче боевых приказов, особенно в сражении, этот недостаток мог создать и смертельную опасность. Даже лучший переводчик становится бесполезным, если переведенные им приказы не понимаются частью из-за грохота в бою. Поэтому было бы обязанностью командиров частей и обслуживающего их немецкого персонала овладеть несколькими фразами разговорного языка, чтобы в отдельных случаях не через переводчика, а непосредственно немецкие начальники могли отдать приказание.
Еще одно замечание к руководству русских батальонов включенных в состав больших немецких частей. Только в редких случаях оно было в русских руках в сотрудничестве с несколькими немецкими офицерами связи. Были батальоны, в которых все офицеры были немцами, бывало, что батальоном командовал немец, а ротными командирами были русские или немецкие фельдфебели. При наличии 72 батальонов почти невозможно определить — каков был состав настоящего руководства каждой части. При современном учете также нельзя дать положительную или отрицательную оценку. Это, однако, не исключает того, что тот или иной состав руководства мог оправдать себя. Власов с самого начала указывал на то, что советская сторона может быть побеждена только русскими под русским же начальством. При этом он считал необходимым участие немецких штабов координации с целью достижения не только тактических, но и особенно важных стратегических успехов.
В задачи парижского штаба добровольческих отрядов в рамках штаба «ОВ Запад» входило обслуживание русских добровольцев и в духовной, культурной и материальной областях, поскольку эти задания не выполнялись немецкими учреждениями. Парижский штаб обладал гораздо большими возможностями в штабе «ОВ Запад» доставать в оккупированных областях нужные предметы, как например, книги, фильмы, футбольные мячи, шахматы и музыкальные инструменты для снабжения частей. Также проявлялась весьма успешно инициатива по созданию хоров и оркестров.
Особенно успешным было сотрудничество эмигрантских организаций разных народностей, которые существовали во Франции и Германии. Такого рода помощь была, вне всякого сомнения, нужна, чтобы не допустить одичания русских добровольцев. Немецкие части, расквартированные уже 3–4 года во Франции, отряды организации Тодт и подобные вспомогательные или строительные отряды являли собой в этом отношении, то есть в одичании людей, страшный пример. К моменту прибытия добровольческих частей на Запад десант еще не начался, и никаких военных действий, если не считать случайных воздушных налетов и редких нападений французских партизан, не было. При этом нельзя забывать, что безделие является зародышем всех грехов, и, конечно, не только среди штатских.
Нужно поставить себя в положение этих частично еще очень молодых людей. Их семьи покинули их еще в Советской России. Или, поскольку их родные при немецком отступлении из России взяли их с собой, этих русских штатских отделяли в Германии или уже в Милау и направляли в рабочие лагеря. С этого момента они подчинялись немецкому Рабочему фронту (Deutsche Arbeitsfront), во главе с др. Робертом Лейем, и им пришивали на рукав ненавистную нашивку «Ост», и они зачислялись в категорию людей второго класса.
Само собой разумеется обслуживание охватывало и медицинскую и санитарную область, к этому присоединялась и организация домов для отпускных. Ведь поездки к родным были невозможны. Как курьезную подробность упомяну тут жалобу одного французского мэра города, который обратился к Жиленкову: «Простите, господин генерал, почему вы запрещаете вашим солдатам посещать дом терпимости принадлежащий одному французу? Ведь он не пожалел расходов, как только узнал, что целый батальон будет расквартирован в его городе, и старается к трем имеющимся уже девицам прибавить еще трех». На это Жиленков через переводчика ответил: «Русский не хочет стоять в очереди перед каморкой, в которой он за так называемую любовь должен платить. Для любви ему нужна другая обстановка: благоуханная сирень, поющий соловей и звуки балалайки…»
Разные страны, разные обычаи! Таких «особых событий» было несколько за время нашей поездки, или нам о них рассказывали. В одном батальоне доброволец даже избил француза. Когда этот француз узнал, что у него в доме гостит русский, он, естественно, подумал, что тот — коммунист. Все, что хозяин поставил на стол в виде закусок и напитков, было поглощено, но разговор никак не налаживался. Тогда француз достал скрипку и стал наигрывать «Интернационал», в надежде обрадовать гостя. Однако гость, выпивший несколько стаканов вина, возмутился, разбил скрипку и стал бить своего хозяина, который не мог понять — за что? Ведь русский доброволец уже давно перестал быть коммунистом.
Исключительную благодарность добровольцев, переведенных на Запад, заслужил один человек, который с исключительно бюрократической изворотливостью делал все человечески возможное для того, чтобы улучшить судьбу, а с этим и боевую готовность добровольцев. ОКХ, назначая подполковника Ханзена начальником оперативного отдела Парижского штаба, сделало очень удачный выбор, так как в обязанности штаба не входили задачи боевых действий, и они ограничивались лишь консультацией и обслуживанием добровольческих частей. Ханзен с исключительной энергией набросился на эту деятельность, что сразу же стало сопровождаться успехами. Особенно его надо благодарить за то, что он без пропусков вел свой личный дневник. Он смог сохранить свои записи и после войны, и теперь они служат немногим историкам как исключительный источник для этой темы, касающейся деятельности штаба и подчиненных ему добровольческих частей в период с осени 1943 года до ликвидации штаба весной 1945 г.
Ханзен никогда не скрывал, что он не был боевым офицером, поэтому его хроника часто содержит личные соображения, что, конечно, не уменьшает ее значительности.
Сколько же времени еще будет продолжаться этот обман?
Жиленков, конечно, полностью использовал свое короткое пребывание в Париже. Ведь он перенес и боевую страду, и военный плен, был молод, хорошо выглядел и к тому же был в генеральской форме.
Тут мне вспоминается забавный случай. Русские эмигранты приветствовали Жиленкова, устроив банкет в одном из самых лучших ресторанов. Жиленков сидел во главе богато накрытого стола. Среди примерно тридцати гостей только барон Клейст и я были в немецкой форме. Основной темой разговоров за столом были, как обычно, борьба на Востоке и освобождение России. Я знал склонность Клейста выступать, говоря по-русски. Поэтому меня и на этот раз не удивило, когда он постучал ножом по стакану. Когда наступила тишина, он поднялся, повернулся к генералу и произнес следующие слова: «Господин генерал, шествуйте на Восток сами, а мы при этом будем за вами следить!» Тут он замолчал из-за взрыва хохота присутствующих: и на этот раз Клейст перепутал два русских слова. Он хотел сказать «следовать», а вместо этого сказал «следить», и так как все знали, что Клейст был связан с немецкой разведкой, то такая замена слов вышла особенно забавной.
