Аргылов резко отбросил одеяло и опять направился к чулану.
— Кыча…
Он слегка потеребил край одеяла, но дочь не пошевелилась. Тогда Аргылов осторожно откинул одеяло… Не веря глазам, старик поспешно разрыл постель и ахнул: вместо дочери куча тряпья!
— Сатана, дрыхнешь? Где дочь? Где, я тебя спрашиваю?
Ааныс подобрала сброшенное мужем одеяло и опять накрылась им.
— Ка-кая дочь?
— Сколько у тебя дочерей, стерва?
— Не-не знаю…
— Как так не знаешь? Говори, куда она ушла!
Схватив жену за локти, Аргылов заставил её сесть на постели.
— Не-не знаю…
— Сатанинское отродье!..
Старик с силой отбросил жену к стенке и кинулся в переднюю, свалив на пути скамейку.
— Подымайся, мешок с мясом! — Он сорвал с Суонды одеяло.
Заполошный крик хозяина до Суонды не дошёл — он захрапел пуще прежнего.
— Чурбан, проснись же! — Хозяин схватил хамначчита за волосы и стал мотать его голову из стороны в сторону. — Тьфу, собака!
С трудом заставив сесть его на постели, старик крикнул ему прямо в ухо:
— Дуралей, где Кыча? Куда она подевалась?
Но тут на Суонду напала судорожная зевота — зевал он очень долго, понемногу стал приходить в себя и, увидев хозяина перед собой в одном исподнем, удивлённо взмыкнул.
Аргылов неожиданно вкрадчивым и задушевным голосом шепнул в ухо Суонде:
— Кыча наша попала в беду…
Как от укола шипом, Суонда резко повернулся к Аргылову:
— Ы-ы-ы!
— Ну, долго ещё будешь чухаться? Одевайся!
Они вышли во двор, и скоро по дороге к жилью Охоноса-собосута резво застучали копыта.
Кыча покормила раненого, понемногу, по ложечке вливая ему в рот разогретое молоко и жидкий суп. К её радости, тот исправно глотал, хотя всё время оставался с закрытыми глазами и ни на что не откликался. А Кыча говорила без умолку, чтобы дозваться его, но скорее — для себя. Собственный голос придавал уверенности. Ей казалось, что едва она замолчит, тут же надвинется какая-нибудь беда.
— Вот мы и поели, попили… А теперь осмотрим рану — как она там? Я с собой захватила йоду. Потом перевяжем. Ладно? А вы потерпите. Скоро придут красные, вас положат в больницу, и вы поправитесь. Вы обо мне будете помнить? Встретите меня в Якутске на улице… Нет, лучше придёте к нам в педтехникум… У нас там хорошие ребята… Ой, старая перевязка присохла к ране! Придётся отмачивать… Ну ничего, тёплой воды у нас много.
С головой уйдя в хлопоты, Кыча не расслышала, как подъехали на санях и во дворе заскрипели по снегу чьи-то шаги. Рывком отворилась дверь, и вошёл разъярённый отец. Выронив из рук кыйтыя с тёплой водой, ещё не зная, что делать, она бессознательно кинулась к нарам, где у стены стояла винтовка раненого, уже протянула руку, чтобы схватить винтовку, как на неё обрушился удар, и Кыча упала, больно ударившись головой о топчан.
— Чего там застыл истуканом? Вынеси этого человека и брось в сани!
Суонда, не рассуждая, так же легко, как в прошлый раз, взял раненого, завернул в полушубок и понёс к выходу.
— Не трогайте его! Не трогайте! — Кыча вскочила и стремглав кинулась к двери.
Аргылов перехватил дочь. Не помня себя от горя и гнева, Кыча забилась в цепких руках отца.
— Опять застыл, дурень! Пригвоздили тебя, что ли?
— Суон-да-а!.. — отчаянно вопила девушка.
Громко стукнула захлопнувшаяся дверь.
— Айа-ка-у! — взревел Аргылов, рывком свалил на пол дочь и схватился за укушенный палец. — Ну погоди уж, зверёныш! С такой дикой и поговорю по-дикому!
Он схватил дочь, насильно надел на неё шубу, нахлобучил шапку, выволок её, упирающуюся, во двор и бросил в сани, рядом с раненым.
— Поезжай!
Сани тронулись, но отец не отпускал её, цепко держал.
— Звери вы! Вам не жаль умирающего человека! Куда вы его везёте! Везите и меня туда же — это я его нашла и укрыла!
Никто ей не ответил. Выбившись из сил, в конце концов умолкла и Кыча. Дальше до самого дома никто из них не проронил ни слова.
Остановились возле ворот.
— Езжай в слободу, — распорядился Аргылов, обращаясь к Суонде. — Сдашь его там…
— Меня тоже! И меня везите туда! — крикнула Кыча, крепко ухватясь обеими руками за передок саней.
— Чего стоишь, дубина?! Поезжай!
Аргылов сдёрнул дочь с саней и толчками погнал её к дому. До смерти перепуганная Ааныс встретила их на пороге. Аргылов в последний раз толкнул дочь, и она с размаху влетела в раскинутые руки матери.
— Дуры! С вашими ли куриными мозгами соваться в такие дела? С чего это вдруг вы души не зачаяли в этом русском? Кто он вам — сын ли, брат? За Бэлерия у вас душа не болит. Я вижу! Заелись на готовом, начали с жиру беситься. С собаками у меня и разговор собачий. Я найду на вас укорот, заставлю ходить по одной половице и дышать в пузырь!
Старик втолкнул жену и дочь в их чулан. А утром следующего дня на чёрной половине дома, где жили хамначчиты, Аргылов велел отгородить небольшой закуток и заточил в него дочь. На дверь этой темницы он повесил тяжёлый замок, а ключ опустил себе в карман.
Глава шестнадцатая
За рекой в Павловске Соболев был уже второй день. Он побывал в окопах, укреплённых балбахами, осмотрел пулемётные гнезда, проверил, где поставлены дозоры и как эти дозоры организованы. Половину второго дня он проверял боевую и политическую подготовку бойцов. Начальнику гарнизона было сделано строгое замечание о нерегулярности политзанятий, после чего, пообедав, он в сопровождении бойца выехал за посёлок, чтобы, как он объявил начальнику гарнизона, лично провести рекогносцировку. Соболев едва дождался этого момента. Вначале на радостях оттого, что удачно выбрался из Якутска, он подумывал, не махнуть ли сразу же на восток, но, успокоившись и поразмыслив, решил быть осмотрительным, не вызывать подозрений. В позапрошлом году бывшие царские офицеры из того же, где и Соболев служил, облвоенкомата сбежали в Усть-Маю да сколотили там белые повстанческие отряды. С тех пор к военспецам красные относятся сдержанно. Во имя той же предусмотрительности он, в соответствии с данным ему предписанием, должен был посетить ещё и Маинский гарнизон, но это было уже сверх всякого терпения, да и рискованно. Хорошо, что начальник гарнизона в Павловске оказался дельный человек, остался руководить работами. А ну, как тот, в Маинцах, бросит всё да увяжется за тобой — поди отвяжись! Нет, задуманное надо осуществить сегодня же. Сегодня…
В лёгкой кошевке Соболев и его провожатый выехали на северо-восток и на окраине деревни, где по глубокому снегу разошлись несколько дорог, чуть приубавили бег.
— Эй, куда барда баар? — спросил сопровождающий Соболева красноармеец-якут, обращая к нему своё улыбающееся лицо.
— А куда ведут эти дороги?
— Бу — Якутск, там — на Тыыллыма, вот — на Хобгума, а этот — прямо Амга…
— Езжай прямо!
Рысью пересекли широкую елань и въехали в лес.
— Есть тут наши посты?
— Да. Вёрст один-два отсюда…
— Поезжай! Посмотрим, как там несут службу…
Дорога оказалась на редкость извилистой, меняла направление едва ли не за каждым деревом и за каждой валежиной. Тут и встречного-то увидишь, только столкнувшись с ним нос к носу. Что и говорить, у дикого народа и дороги дикие.
— Стой!
Ушедший глубоко в себя Соболев очнулся, но схватился не за кобуру пистолета, а за левую полу, куда была зашита та драгоценная бумажка! Эраст Константинович чуть не плюнул с досады на самого себя: так в решающий момент можно попасть впросак…
— Это я, Харитон Халыев! — не останавливаясь, крикнул в ответ возница.
— Стой! Стрелять буду!
— Э, не стреляй, догор! Видишь, это я…
С двух сторон на дорогу выскочили два вооружённых красноармейца — русский и якут.
— Документы!
— Начальник. Приехал из города, — шепнул Халыев дозорному.
— Документы!
— Молодцы! Образец бдительности… — натянуто улыбаясь, похвалил Соболев и протянул своё командировочное удостоверение.
Поочерёдно изучив удостоверение, дозорные вернули его владельцу.
— Харитон, надо слушаться приказов. Сказано тебе «стой!», значит, надо остановиться. Смотри, нарвёшься на выстрел.
— Айыккабын, догор! Уж больно ты сердитый!
— «Айыкка» будешь кричать потом, когда пуля ужалит. Дальше поедете, будьте осторожны: там у нас только один пост.
— От имени командования объявляю вам благодарность!
Соболев пожал руки обоим дозорным. Те, отступив на полшага, вытянулись и взяли под козырёк.
— Загордился, на пост его, видишь, поставили, — погоняя лошадь, бормотал по-якутски Харитон. Затем обратился к Соболеву: — Куда барда баар, табаарыс хамандир?
Соболев махнул рукой вперёд.
— Ладно! — Харитон подстегнул коня вожжами. — Полный вперёд!
«Хорошо бы вот так приехать в самую Амгу! — подумалось Соболеву. — Уговорить бы этого парня! Посулить ему денег, одежды, еды…» Соболев стал наблюдать за кучером. Парень, кажется, с виду лишь прост. Неудивительно, если он окажется агентом Чека. Наверняка ещё и комсомолец. Вот из такой-то зелёной зелени как раз и получаются красные фанатики. Нет, пожалуй, этому довериться нельзя. Лучше подумать, как от него избавиться, и скорее, не доезжая поста. Тогда спросят, почему еду один. Скажу, что провожатые чуть приотстали. Должны поверить: документы-то подлинные. А дальше — надежда на коня.
