— Что, на тот свет собралась? — беззлобно спросил он и ударил ее по щеке.
Оля в изнеможении опустилась на пол.
— Сколько суток не ела?
— Четыре… пять… — пробормотала она.
— Дура… — Он снял трубку, набрал. — Полина Андреевна? Здравствуйте. Значит, сегодня мне нужно. Да. Значит, пожалуйста, поезжайте туда как можно скорее, приготовьте прямо сейчас. А мы минут через… сколько надо вам? Давайте через час. Да. Спасибо.
Оля сидела на полу.
— Иди туда. — Бурмистров кивнул ей на два кресла возле журнального столика.
Она встала, пошла, села.
Бурмистров присел на угол стола, скрестил руки на груди.
— Где была?
— Мы путешествовали с мужем.
— Замуж вышла?
— Да.
— Что последний раз ела?
— Я… не помню… лобстера.
— Неплохо… Дура. Ты смерти моей хочешь?
— Нет… — прошептала Оля, в изнеможении откидываясь на кресло, и сладкие слезы потекли по ее щекам.
— Свинья, ну, свинья… — качал голой головой Бурмистров.
Без стука вошел довольный человек в белом пиджаке:
— Бориска, все тики-так!
— Чего? — хмуро буркнул Бурмистров.
— Они берут тридцать налом и восемьдесят под гарантию банка. А Хохол еще нароет у своих лохов двадцать — двадцать пять.
— А Лапин?
— А чего нам теперь Лапин? Он сам хапнул рублевый, сейчас полоса такая.
— Но он же у них теперь гарант.
— А что ему, хуем землю рыть? — широко заулыбался человек и покосился на Олю. — Резона нет. Пусть Малахов слепит новый договор, и все.
Бурмистров пожевал губами, глядя в паркет.
— Знаешь… вот что. Я с батей сам перетру. А ты пока запусти Женьку, да?
— Понял. — Человек вышел.
Бурмистров набрал номер.
— Олесь, трэба помиркиваты. Нет, сейчас. Давай, у трубы. Ага. Все, я выехал.
Он вышел из кабинета.
Едва за ним закрылась дверь, новый приступ сладких слез снизошел на Олю. Она беззвучно плакала, откинув голову на прохладную и мягкую кожу кресла. Благополучное возвращение к Лошадиному Супу наполнило ее измученное голодом и страхами тело сладким маслом нежности, которое она уже не боялась расплескать.
— Это нэ… это нэ… — повторяла она, как ребенок, смеялась и плакала.
Бурмистров вернулся через час — довольный и веселый.
— Поехали!
Опухшая от слез Оля встала.
— Плакала? — заглянул он ей в глаза.
Она кивнула.
— Это хорошо! — усмехнулся он и открыл дверь. Внизу их ждал большой черный джип с шофером и охранником. Оля с Бурмистровым сели сзади. Джип выехал на Садовое и понесся.
«Опять к Курскому», — поняла Оля.
Там, в сталинском доме с самой высокой в Москве аркой она ела невидимое последние полгода. Еще она знала, что в этом доме когда-то жил академик Сахаров.
Бурмистров смотрел в затемненное окно. Его гладко выбритая голова, невзрачное лицо, мутные глаза, суетливые руки, — все было родным.
Оля вдруг поняла, что она по-настоящему счастлива.
«Слава Богу, что он меня простил, — вздохнула она полной грудью. — А если б нет? Что тогда делать? Пусть бегут неуклюже пешеходы по ужас!»
— Да… — вдруг вспомнил Бурмистров, достал мобильный и стал набирать номер.
Водитель резко вильнул, обгоняя машину, мобильный выпал из рук Бурмистрова на пол.
— Извините, Борис Ильич, — пробормотал шофер.
— Уволю, Вася, я тебя на хер! — Бурмистров с улыбкой посмотрел под ноги.
— Я найду, — с удовольствием наклонилась Оля.
Она впервые в жизни увидела близко мобильный телефон. Это добавило еще одну маленькую порцию счастья. Заглянув под сиденье, она заметила его. С подсвеченным циферблатом, словно невиданное ночное насекомое из далекой тропической страны, мобильный лежал возле красивых ботинок Бурмистрова. Оля полезла туда и с тихим восторгом коснулась тонкой, костистой щиколотки Лошадиного Супа.
«Умный и нежный», — подумала она.
Вдруг раздался звук, словно машина въехала в сухое дерево, и высохшие ветки застучали по кабине.
— А! — громко сказал водитель.
Джип резко вильнул, Оля повалилась ничком, прямо на ботинки Бурмистрова.
И снова сухие ветки застучали по машине. И мелко посыпалось стекло.
Машина опять вильнула, визгливо затормозила и очень медленно поехала. Красивые ботинки Бурмистрова стали сильно пихать Олю.
«Зачем он?» — подумала она и стала подниматься.
Машина очень медленно ехала.
Оля подняла голову, оглянулась.
Десятки узких солнечных лучей пронизывали полумрак кабины. В лучах клубилась пыль. Оля глянула и не сразу поняла, что солнце пролилось в аккуратные круглые дырки.
Чудовищно размозженное лицо Бурмистрова пучилось кровавыми пузырями, руки мелко дрожали, ноги дергались, как у куклы. Шофер с пятью маленькими отверстиями в шее и плечах, содрогаясь, навалился на руль. Охранник с вырванной скулой и торчащей сквозь безрукавку ключицей откинулся к окну.
Оля смотрела.
Машина проползла немного, стукнулась о парапет и замерла.
Ноги Бурмистрова успокоились.
Абсолютная тишина повисла в кабине.
Но что-то двигалось.
Оля перевела взгляд.
Брызги мозга Бурмистрова ползли по темному стеклу.
Оля нащупала ручку двери, нажала, дернула и вывалилась из джипа.
«Ровное…» — прижалась она щекой к спокойному пыльному асфальту.
И сразу же стали тормозить машины, захлопали дверцы и пошли ноги.
«Это не родное…» — посмотрела Оля, встала на четвереньки и неожиданно для себя быстро побежала, пригибаясь и зажав рукой рот.
Она неслась по какому-то переулку на полусогнутых ногах и вспомнила, как в третьем классе они с Ленкой Коптеевой так бегали наперегонки от барбариса до ворот и обратно, а Ленка рычала, когда отставала.
«Татьяна Доронина…» — посмотрела Оля на полноватую женщину, несущую перевязанные рулоны обоев.
Женщина проводила Олю хмурым взглядом.
— А милиция? — спросила Оля и остановилась.
В левой руке она сжимала мобильный, правой придерживала висящую на плече сумочку.
— Ноль два? — спросила она и стала набирать на мобильном.
Но он все время или гудел, или молчал.
«И что теперь?» — Оля посмотрела на садящую в окне серо-белую кошку.
Кошка лизала лапу.
— Пошли, пошли, пошли… — Сунув мобильный в сумку, она быстро зашагала дальше по переулку и через некоторое время оказалась на Чистопрудном бульваре.
«Попить надо», — взглянула она на ларек, подошла, купила пластиковую бутылочку кока-колы, на ходу стала отвинчивать красную крышку. Из-под крышки забила розовая пена. Остановившись, Оля посмотрела на пену, и дремавшая последние сутки смертельная тяжесть ртутью поднялась из желудка по пищеводу. Олю вырвало желчью. Бросив бутылку, она добрела до лавочки, села.
— Умер, — сказала она, и весь мир сжался.
Ей вдруг стало все видно в мире. И все было тяжелое и мертвое.
— Там есть, — осипшим голосом прошептала Оля, вспомнив про квартиру с невидимой едой.
Она встала, дошла до метро, поймала машину и в оцепенении доехала до дома с самой высокой аркой. Поднялась на лифте, нашла ту самую квартиру, позвонила в дверь. Открыла невысокая пожилая женщина со спокойным добрым лицом:
— Здравствуйте! А у меня уж давно все готово.
Женщину звали Полина Андреевна, она помогала Бурмистрову в подготовке кормления, но всегда уходила до начала процесса. Оля вошла в большую прихожую.
— А где Борис Ильич? — Полина Андреевна пошла на кухню.
— Он… сейчас… — Оля заглянула в столовую.
Там стоял все тот же стол, сервированный на одного. Блюда с едой не было.
— А я жду, жду! — громко заговорила на кухне Полина Андреевна. — Думала, он отменил! Но тогда бы позвонил, да?!
Оля пошла на кухню. В голове у нее пела сухая пустота. Сердце жадно и тяжело билось. Полина Андреевна что-то убрала в холодильник, закрыла его и заметила стоящую в дверях Олю:
— А?
Оля молча вошла, жадно шаря глазами.
— Вы что-то ищете? — спросила Полина Андреевна.
— Где еда?
— Какая еда?
— Моя.
Полина Андреевна смотрела с улыбкой непонимания:
— А… тут только яблоки в холодильнике да кефир. Помыть вам яблоко?
Оля в упор посмотрела на нее. Полина Андреевна замолчала и перестала улыбаться.
Оля заметила на кухонном столе что-то накрытое полотенцем. Подняла полотенце. Под ним было то самое фарфоровое блюдо, из которого Лошадиный Суп накладывал невидимой пищи. Но в блюде была просто пустота.
Оля заглянула в холодильник. Там лежали яблоки, лимон, две пачки маргарина и начатый пакет с кефиром. В морозилке был только лед.
Оля стала открывать шкафы, выдвигать ящики.
Но ее пищи нигде не было.
Ужас охватил Олю. С позеленевшим лицом она застыла посреди кухни.
Полина Андреевна осторожно отошла в угол кухни.
