Хакан Йосып смотрел с высокого (выше только башни минарета) балкона своего великолепного дворца, как плывет по его реке пестрая флотилия Святослава. Множество кораблей…
«Словно опавшие осенние листья», – возвышенно подумал хакан.
Мысли воинов его разноплеменного войска были более прозаичны. Они тоже видели корабли русов, видели, как много этих кораблей, и знали, что не только русам придется умереть в грядущей битве. Это понимали и сытые арабские наемники, и голодные хузары-пастухи. Правда, наемники знали, что их очередь умирать придет последней, а пастухи ничуть не сомневались, что их первыми бросят на прямые северные мечи. Впрочем, собственная многочисленность придавала храбрости и первым, и последним. А также то обстоятельство, что все они будут сражаться конно с пешими русами. Пешему всадника не догнать, даже если под седлом у всадника не кровный арабский скакун, а большеголовая степная лошадка. Так всё хузарское войско в единстве со своим богоизбранным повелителем с неотрывным вниманием глядело на плывущие русские корабли…
И в какой-то момент несметное это войско, одновременно со своим мудрым хаканом, вдруг осознало, что битвы не будет. Лодьи киевского князя миновали Дворцовый город, не свернув. Они продолжали идти прямо, по стрежню, растянувшись почти на десятую долю фарсаха. И так и прошли. Мимо.
Покраснели от гнева красивые глаза хузарского хакана, когда он понял, что русы бегут. Что не высадятся храбрые варяги и их не менее храбрые союзники на итильский берег, где ждет их неминуемая гибель. Побелели унизанные перстнями тонкие пальцы Йосыпа, стиснувшие кедровые перильца. Но никто из ближних не был сокрушен тяжестью гнева повелителя. Сам хакан повелел войску выстроиться на берегу, чтобы немедля обрушить стрелы на высаживащихся русов.
Никак не думал Йосып, что прославленный своей безумной храбростью Святослав струсит. А киевский князь испугался и сделал вид, что вовсе не Итиль является целью его набега. Что ж, не первый раз проплывают мимо хузарской столицы жаждущие добычи варяги. Пусть плывут. А если захотят высадиться еще ниже, в дельте, где множество мелких проток с густыми зарослями камыша и чакана… Что ж, тогда гнев Йосыпа настигнет их там.
Только они не высадятся. Они поплывут дальше, к Гирканскому морю. Хакан пошлет гонцов, чтобы предупредить приморских жителей о разбойничьей флотилии. Пусть отогонят подальше от берега стада и табуны, пусть одна только голая степь с пожухлой от солнца травой да редкие брошенные селения видятся с моря варягам. Хотя вряд ли станут русы размениваться на мелкие хузарские стойбища. Скорее, они доплывут до устья Уг-ру и, возможно, попытаются напасть на Семендер. Но там их уже будут ждать и встретят как подобает. У семендерского кендер-хана будет время подготовиться к встрече. А если русы проплывут мимо и захотят высадиться поближе к великой персидской стене, тогда их не тронут. Пускай высаживаются, пускай идут, куда пожелают. Может статься, что сгинет киевский князь где-нибудь там, в арабских или хорасанских землях. А может, поплывет обратно на кораблях, осевших под тяжестью награбленного, но ослабевший от жестоких битв. И тогда перекроет ему дорогу хузарское войско и добьет. А добычу оставит себе. Так уже было однажды, и ничего не сделал хакану Йосыпу за побитых варягов тогдашний киевский князь Игорь. Теперь же Йосып одной добычей не удовольствуется. Наймет новых воинов: печенегов, угров, арабов – и сам придет под стены Киева.
Так мечтал хакан Йосып в тенистом саду своего великолепного дворца под журчание струй и трели певчих птиц с подрезанными крыльями.
Сразу после прохождения флотилии русов он приказал выслать гонцов и распустить ополчение. Десятки тысяч оголодавших хузар, оторванных от своих полей, садов и пастбищ, отправились по домам, проклиная своего повелителя за бесцельно потраченное время и томясь мыслями о том, что, быть может, в это самое мгновение страшные русы грабят их дома, защищать которые хакан не посчитал нужным. Они знали и то, что по осени, точно так же, как и в минувшем году, придут к ним Йосыповы сборщики и потребуют цареву долю. И наплевать будет мытарям, что бесценное для земледельца время посевной хозяин или арендатор надела провел под стенами столицы.
К большому сожалению хакана, наемников нельзя было распустить так же просто, как ополчение. Они останутся в столице, и Йосыпу по-прежнему придется их кормить.
Ничего, лето пройдет, а осенью и они пригодятся – ободрать Святослава, если повезет. Если же не повезет, наемники помогут выколотить подати из упрямых подданных Йосыпа.
А пока хакан отправил очередное письмо в иудейскую общину Дамаска с просьбой о займе. Расплатиться пообещал осенью, из дани многочисленных народов, подвластных Хузарскому хаканату. Большая часть этих народов уже давно не приносила хакану даже медного дирхема. Но в Дамаске об этом могли и не знать.
* * *
– Скажи, Сергей, разве не прекрасна моя родина? – сказал Машег. Глаза благородного хузарина увлажнились. – Воистину наша река прекрасней священного Иордана! Разве нет?
– Да, дружище, здесь очень красиво! – ответил Духарев.
Он не лукавил. Когда могучее русло Итиля-Волги изогнулось, устремляясь к Гирканскому морю, по обоим берегам его лежала степь. Живая степь, с густыми травами, мелкими речушками и маленькими озерцами во впадинах между холмов. Иногда с кораблей русы успевали увидеть пастухов, поспешно отгоняющих стада подальше от берега, или даже небольшие рыбачьи селения, прятавшиеся в тени ветел. Вдоль правого высокого берега шел караванный путь. Временами он уходил в сторону, огибая возвышенность, затем снова возвращался к берегу. Дважды русы видели караваны: цепочку верблюдов, несколько десятков всадников… Заприметив проплывающие лодьи, караваны останавливались, выжидая: вдруг русы захотят высадиться на берег? Тогда придется развернуть верблюдов и улепетывать в степь. Но купцы не очень-то опасались. Поступь верблюда только кажется медлительной. Человеку придется очень быстро бежать, чтобы не отстать от величавого гиганта.
В общем, приволжская степь была населена даже гуще, чем приднепровская. Но когда русло реки разделилось надвое и началась некочевая Хузария, Сергей понял, почему Машег считает свою родину прекрасней киевских лугов и дубрав.
Сначала повлажнел воздух, в лощинах появились деревья, а вдоль берегов – густотравные луга. Потом вдруг, словно по волшебству, оба берега оделись зеленью садов, на склонах холмов появились виноградники, юрты встали рядом с белыми аккуратными домиками. Воздух сделался терпким и душистым одновременно. Действительно, земля обетованная. Впрочем, обитателей ее наверняка предупредили о приближении грозных русов. Селения опустели. Лишь иногда вблизи берегов попадались маленькие рыбачьи лодочки, стоящие на каменных якорях. Их хозяева полагали себя слишком незначительными, чтобы привлечь внимание русов. И верно, взять с них было нечего. Разве что улов отобрать. Только зачем? Брось в воду крючок с наживкой, досчитай до ста – и вытащишь рыбку фунтов десять весом. А то и осетреныша с руку длиной.
Но по-настоящему оценить красоту Хазарии может только тот, кто увидел ее столицу: по-восточному изящные башни дворца на фоне пронзительно синего неба, минареты, серебристые ивы над берегом и уходящие за горизонт сады. Сады, сады, среди которых совершенно теряются войлочные юрты и невзрачные хижины из камыша и глины.
* * *
Киевский воевода Сергей Духарев стоял у мачты флагмана русской флотилии. Над его головой развевался «пардус» великого князя Святослава. Рядом с воеводой стоял Машег. Прищурившись, хузарин что-то высматривал на балконах и башенках дворца. Скорее всего, самого хакана, своего кровного врага. Наверняка Йосып где-то там. Смотрит сейчас на русский флот, прикидывает… Но до дворца было слишком далеко даже для Машеговой стрелы. И расстояние все увеличивалось: на скамьях мерно взмахивали веслами варяги духаревской дружины. Тридцать шесть человек. Вполне достаточно, чтобы лодья, ведущая на буксире высокобортный насад, даже без помощи ветра скользила вниз по течению со скоростью идущего человека. Сквозь прорези шлема Духарев видел отблески солнца на шлемах воинов, расположившихся на итильских стенах. Стены эти казались совсем невысокими, но Духарев знал и об отмелях, и о том, как метко стреляют хузарские воины.
Войска хакана были не только на стенах. Вдоль всего правого берега выстроились всадники. У большинства не было сверкающих доспехов, но их луки могли выбросить столько стрел, что затмилось бы щедрое волжское солнце. Пожелай русы высадиться – и через полчаса от пятнадцатитысячного войска не осталось бы и половины. Наверное, хакан Йосып очень желал, чтобы русы высадились. Но у русов были другие планы. Духарев улыбался.
