Не ожидавшие встретить такого яростного сопротивления, гитлеровцы начали поспешно отступать. Часть уцелевших немцев тут же залегла в воронках, начала спешно окапываться. Остальные, оставшись без офицеров, дрогнув, побежали назад, оставляя в лощине десятки трупов. Но тут из глубины нашей обороны заговорили орудия и минометы — то, что не успели сделать стрелки, завершили друзья артиллеристы. Первая попытка фашистских головорезов прорваться через нашу оборону захлебнулась.
Нам здорово помогла зенитная батарея, приданная полку и стоявшая где-то в глубине его обороны. Своим огнем зенитчики отсекли противника от железнодорожной насыпи, не дали ему уйти и добивали метавшихся гитлеровцев тут же, в лощине. Мало кому из них довелось на этот раз избежать справедливого возмездия.
Командовал зенитной батареей старший лейтенант Юшин, мой земляк, с которым я совсем случайно недавно встретился. Тот самый Сенька Юшин, с которым мы учились в одной средней школе в Тамбове. Отчаянный еще в школьные годы парень, он и сейчас, невзирая на опасность, принял решение выдвинуть свою батарею на прямую наводку и хладнокровно расстреливал фашистов огнем зенитных пулеметов, бил по ним и бризантными снарядами из орудий, уничтожая минометные расчеты врага. И по наземным целям лихие зенитчики Семена Юшина били так же точно, как по воздушным. Теперь к нескольким сбитым батареей самолетам прибавились еще и минометные расчеты. Роль корректировщика на этот раз взял на себя заместитель командира батареи по политчасти, старший политрук Дмитрий Мартынович Ерофеев, находившийся в этом бою в наших траншеях.
Вот он снова звонит своему комбату, что немцы накапливаются за насыпью для нового броска. Но командир батареи и сам уже отчетливо видит в бинокль, что творится на нашем участке. Короткая команда — и огонь зенитных установок вновь обрушивается на головы фашистов.
И снова пулеметчики роты не дают поднять головы гитлеровцам, снова я вывожу из строя их офицеров и особо ретивых солдат.
С помощью артиллеристов захлебнулась и вторая попытка вражеской пехоты атаковать наши траншеи. И все-таки положение оставалось критическим: у нас не хватало бойцов, выведены из строя почти все командиры, а противник может повторить свои атаки. Сейчас от двух батальонов фашистов добрая половина осталась лежать навечно в этой лощине. А если это была только разведка? Проба своих и наших сил? А вдруг они бросят на нас целый полк? В таком случае мы не устоим. Даже с помощью артиллеристов. Но каждый боец и в мыслях не допускает оставить свои позиции и сдать траншеи врагу. Ведь это значит пропустить фашистов в Ленинград! Оставшиеся без связи с полком, мы все не были уверены, что командованию известно о создавшемся у нас положении и уже принимаются меры по оказанию помощи малочисленному гарнизону. И действительно, помощь пришла почти своевременно. А пока мы снова приводили в порядок свои траншеи и готовились к отражению новых атак противника, которые не замедлили возобновиться.
Через каких-то полчаса, подгоняемые своими офицерами, пополненные ряды фашистов в третий раз ринулись на нашу оборону. И снова они почти вплотную подошли к нам, забрасывали наши траншеи гранатами с длинной деревянной ручкой на конце. Но редкая из них приносила желаемый для немцев результат: мы ухитрялись ловить гранаты на лету или успевали подхватывать их со дна траншеи и швырять обратно. Фашистские гранаты взрывались под ногами своих хозяев…
Перебегая от одной стрелковой ячейки к другой, от одного нашего взвода к другому, я помогал бойцам огнем из своей снайперской винтовки расправляться с гитлеровцами. Одного за другим выводил я из строя офицеров, участвовал в ликвидации острых моментов, возникавших непосредственно у траншей.
Оставшиеся без офицеров немецкие солдаты терялись: никем не понукаемые, они не знали, что им делать — то ли продолжать идти вперед, нарываясь на наши пули, то ли повернуть обратно. И выбирали, конечно, последнее. С замешкавшимися же солдатами наши бойцы и пулеметчики отлично знали, что делать. Они спокойно, на выбор били метавшихся туда-сюда фашистов.
Продвигаясь таким образом по траншее, я очутился на командном пункте роты. Мне хотелось, чтобы командир роты лейтенант Попов разрешил наблюдателям устроиться прямо над насыпью железнодорожного полотна. Это позволило бы нам отлично видеть, что делается в стане фашистов и хотя бы за несколько минут знать о намерениях врага. Но командира на КП не оказалось.
— Он во взводах, — сказал санинструктор Анатолий Князев.
— А связи со взводами нет — порвало, видимо, в нескольких местах, — добавил телефонист Кирьянов. — Где его теперь искать — ума не приложу! — И выскочил за дверь землянки, бросив на ходу: — Пойду искать обрыв, может, и командира отыщу — его «первый» спрашивал…
Через пару минут после его ухода мы увидели с десяток бомбардировщиков противника, приближавшихся к нашей обороне. Сделав над ней круг, они по очереди, камнем падая с высоты, стали пикировать на траншеи.
— Воздух! — закричали наблюдатели. И моментально опустели все стрелковые ячейки — попрятались наши бойцы в своих «лисьих норах».
Мы на КП продолжали стоять у дверей землянки, тоже готовые в любую секунду нырнуть в укрытие, и продолжали наблюдать за событиями, опасаясь лишь прямого попадания бомбы.
От самолетов стали отделяться черные, все увеличивавшиеся в размерах капли, готовые через мгновение превратить в груду развалин наши землянки и уже без того развороченные траншеи. Но страшного на этот раз ничего не произошло: не уверенные, видимо, в обстановке на участке, фашистские летчики сбросили свой смертоносный груз беспорядочно, чуть позади наших траншей. Либо они думали, что лощина и траншеи уже заняты их солдатами, либо сами испугались огня зенитной батареи Сеньки Юшина, но только после двух заходов самолеты ушли восвояси.
Однако стон и грохот все еще стояли вокруг, земля продолжала дрожать и ходила ходуном. Тяжелые ее комья, поднятые взрывами бомб высоко в небо, с грохотом оседали на тот район, где был расположен третий взвод.
Много смертей успел повидать я за год войны, однако одна, сегодняшняя, своей нелепостью запомнилась мне на всю жизнь. На моих глазах во время артобстрела был убит прямым попаданием снаряда старший сержант Петр Деревянко — наш парторг, любимец батальона. Он всегда вовремя появлялся там, где был нужен. Двадцатитрехлетний парень, Петр и в мыслях не допускал, что он погибнет. «Мы еще с вами ничего не сделали для победы над врагом, нам умирать еще рано. Мы еще в Берлине должны побывать», — говорил он бойцам, вселяя в них уверенность в собственных силах. Такую мысль он внушил и мне. Он любил жизнь, любил и понимал людей.
И вот нет нашего Петра… Только что мы с ним разговаривали на КП роты, пережидая бомбежку. Едва она прекратилась, Петр не стал ждать и минуты.
— Я в третий взвод. Там, кажется, ребятам было туго.
Он успел добежать лишь до второго взвода, стоял и разговаривал с одним из бойцов, когда внезапно, следом за бомбежкой, начался артобстрел. Второй снаряд, упавший в расположении взвода, разорвался под ногами Петра.
Когда после артобстрела я добрался до второго взвода, все было кончено: на месте, где стояли Деревянко с бойцом, зияла огромная воронка…
Но горевать было некогда. Война продолжалась.
— Проскочил, укрылся или убит? — беспокоились мы о телефонисте, до сих пор не вернувшемся на КП.
— Не проскочил! — в какой уже раз произнес радист Сергей Аксенов. — Нет связи! — говорил он, продолжая накручивать ручку безнадежно молчавшего телефонного аппарата.
В это время снова задрожала, заходила ходуном земля — это немцы произвели новый артналет на наши траншеи. Под прикрытием артогня, прямо за разрывами своих снарядов, в лощине снова появились фашисты. Что-то горланя на ходу, они быстро приближались, строча из автоматов разрывными пулями. Стоял невообразимый шум вокруг, но на опытных, обстрелянных красноармейцев старания фашистов не подействовали — я видел, как быстро занимали свои места бойцы в стрелковых ячейках.
В пылу наступления за бешеной трескотней своих автоматов немцы не обратили внимания на мои выстрелы им в спину, не заметили и самой землянки, — КП роты оказался теперь у них за спиной, расположенный в насыпи железнодорожного полотна. Они устремились вперед, все еще не теряя надежды покорить недоступные для них русские траншеи. Наш КП и мы трое — я, санинструктор Князев и радист Аксенов — оказались, таким образом, не только отрезанными от роты, но остались еще и без связи со взводами. Подходили к концу и боезапасы: патроны, что были у меня, да несколько гранат — вот и все, чем мы располагали.
— Да… Не густо у нас, ребята, в арсенале-то! Да ничего, выдюжим! Уверен, нас выручат! И не только нас, но и роте помогут! — подбадривал я своих товарищей, да и себя тоже успокаивал. — А КП мы все же удержим!
