что, какой-то бедняга вручную долотом долбит? Моя наивность удостоилась улыбки. Мне объяснили: есть специальный станок. Даже показали его – чертовски большой агрегат, приводимый в действие шестью ослами, вращающими мельницу, хотя обычно крупные каменоломни в центре города используют энергию воды. Семидесятифунтовый каменный шар – каждый час: идеально круглый, ничем не отличимый от собратьев, ваш за смешные деньги…
Я сказал им, что подумаю. И не соврал – думал я об этом много. Но, размышляя уже 15 лет, я пришел к выводу, что я появился на этой земле не для того, чтобы чинить людям неприятности. Я – строитель мостов. Правда, время от времени по этим мостам проходят карательные отряды, в целях истребления врагов Империи, или чтобы доставить еду и воду убийцам, или передавать им сообщения, в ту и другую сторону – крутишь мысль как веретено, и она становится тонкой и размытой, и ты на самом деле никому не причиняешь вреда, просто делаешь переход через реку проще, ничего в этом плохого нет. Так что я подумал об этом, решил, что подумаю еще, и занимался другими делами. До сих пор.
До момента, когда я взмахнул красным флагом.
На счет, может быть, «три» ничего не произошло, и я подумал, что этот полоумный Стилико все испортил. Затем что-то привлекло мое внимание, что-то очень далеко, какая-то изогнутая линия в воздухе, дугообразный силуэт. Удара рычага катапульты о раму я еще какое-то время не слышал – по какой-то причине слух намного медленнее, чем зрение.
Солдаты, выстроившиеся в тройную линию в двухстах семидесяти пяти ярдах вниз по пологому склону, тоже увидели это. Они рассмеялись, когда снаряд грохнулся оземь на прискорбно коротком, казалось бы, от точки стрельбы отдалении. Смеялись, когда снаряд подпрыгнул – один раз, другой. Ну а потом, когда сто пятнадцать семидесятифунтовых каменных мячей стали врезаться в них на высоте головы, ломая шеи и кости в первом, втором и третьем ряду, стало не до смеха. Склон, хотя бы в силу того, что он – склон, а не равнина, придавал нашей атаке скорости и мощи: семьдесят фунтов, катящихся немного быстрее, чем человек может бежать, имеют большой импульс, требуется чертовски много остановок, чтобы его погасить. Кости на это не способны, равно как и шесты для палаток, повозки, привязанные лошади, плоть, кровь. Ничто не может остановить его, пока земля не выровняется или не начнет забирать вверх, а к тому времени…
К тому времени, конечно, люди Стилико дали еще один залп.
Я услышал, как рядом со мной Нико выругался. Лисимах смотрел так, словно только что увидел Воскрешение, самое удивительное, что он только мог представить в своих искренних мечтах, кровожадный дикарь. Что до меня… Не думаю, что вы могли бы понять. Я часто работаю с массивными грузами – пребывающими либо в движении, либо в подвешенном состоянии. В мою бытность капитаном меня назначили ответственным за безопасность. Это была моя работа, моя ответственность – следить, чтобы привязи не ослабли, чтобы никого не придавило, не убило, не искалечило. По большей части я справлялся с обязанностями хорошо, но случались проколы – все по моей вине, я не отрицаю, по моей ужасно глупой вине. Я видел людей, раздавленных до состояния фруктовой пульпы. Видел острые концы костей, распарывающие кожу и мышцы. Видел и обезглавленных лопнувшей цепью, и убитых ударом плохо закрепленного троса, видел, как моим подручным тяжелые бревна ломали хребты точно былинки – и те после этого еще жили какое-то время, хотя на их перекрученные тела было просто страшно смотреть. Я был в ответе за соблюдение техники безопасности – нельзя обвинить дерево, камень или веревку. Мне говорили, что я ничего не мог поделать, что у каждого своя голова на плечах, – и даже когда я сам себя доводил до веры в эти слова, в конечном счете это не имело никакого значения. Такому никто никогда не должен позволять случаться. И уж точно не делать такое намеренно…
– Флаг! – кричал Нико. – Зеленый флаг, твою мать!
Я совсем забыл об этом. Он выхватил его у меня из рук и помахал над головой. Дурацкий зеленый флаг. Все мои мысли занимало осознание содеянного. А каменные шары все сыпались и сыпались. Вся равнина впереди пришла в движение – одни люди бежали как сумасшедшие, другие пытались бежать, очень многие не двигались вообще. И я не мог вспомнить сигнал для прекращения огня (потому что его как такового не было – мы ведь так не планировали прекращать) и не мог остановить этот ужасный несчастный случай, который случаем вовсе не был. Но Нико взялся размахивать зеленым флагом – и поначалу я не уловил смысла в его действиях, а потом вспомнил. Вторая фаза.
Из маленькой круглой ясеневой рощицы вырвались колесницы. В каждой, крайне тщательно спроектированной под специфические нужды, находилось по два бойца – один правил, другой вез с собой пятнадцать дорожных багров, заткнутый скрученным отрезом ткани глиняный кувшин, полный масла для заправки ламп, и светильник.
Дорожный багор – это длинный (примерно четыре фута) стальной прут с крюком на конце, диаметром в полдюйма. Вы наверняка видели такие штуки, просто не знали, как они называются. В основном мои ребята используют их для межевания, но вообще-то они довольно универсальные и пригождаются даже для традиционной забавы подвыпивших инженеров – бросания багров: кто угодил точно в межу, тому наливают за счет проигравших до конца попойки. Дальше чем на пятнадцать ярдов эту штуку никак не бросить, ибо она тяжелая, но, если бросить ее с хорошей точностью – она без особого труда прошьет насквозь лист стали толщиной в полтора миллиметра. Или доспех.
Я знал, что ошибок не избежать – компактные фаэтоны, сработанные для атаки, оказались слишком уж легкими и хрупкими. На моих глазах три экипажа перевернулись, не доехав до вражеских палаток. Но остальным удалось-таки удержаться. Как только они заехали в лагерь, люди стали высыпать из-под пологов – и были сметены баграми с пути.
Палаточный барьер был успешно преодолен – еще две осадные колесницы, потеряв управление, сошли с пути и разбились в щепки, – и атакующие наконец достигли осадной башни. Замелькали тут и там вспышки желтого света, горшки взлетели в воздух, чтобы разбиться о каркас укутанной шкурами постройки. Уцелевшие фаэтоны развернулись и помчали назад к роще.
Какое-то время я был практически уверен, что пламя на осадной башне погасло или не смогло разгореться толком; но вот – словно бы огромный оранжевый бутон расцвел в ночи,
