Потом следует труднопредставимый момент, Чарльз зачитывает список авторов и книг. Кейт не сразу вычислила, что, видимо, беседа из-за чего-то прервалась. Фрэнсис позвонила или произошло что-то подобное. Она вышла из комнаты, предложив в ее отсутствие взглянуть на книги, которые могли рассказать о ней. Ведь он за этим и пришел — узнать о ней как можно больше для будущей статьи.
«Множество книг о женщинах», — говорит Чарльз себе и магнитофону. Он зачитывает массу имен и названий. Затем слышится звук открывающейся и захлопнувшейся двери. Фрэнни возвращается, извиняется за длительное отсутствие и сообщает, что был звонок (значит, это действительно так), от старого друга с Гавайев. Они несколько дней пытались связаться, но из-за разницы во времени, составляющей шесть часов, как ей кажется, возникали трудности со связью.
Уловила? Гавайи. Важный момент.
Важный, потому что после чтения списка книг и до того момента, когда открылась дверь и вернулась Фрэнни, была долгая пауза. Кейт представила, что в это время Чарльз мог водить носом кругом, рассматривать картины… Или карту с дырочкой, висящую на стене.
Все это приобрело смысл, когда Кейт дошла до пленки, датированной (в неестественной для Чарльза манере) девятым октября.
— Я поняла, что наша последняя встреча должна действительно стать последней, — начала Фрэнни. — И удивлена тем, что снова вижу вас.
— Я был в Карвилле.
— Где?
— Фрэнсис, ради Бога. Карта висит на стене, кто угодно может увидеть и заинтересоваться.
Ясно? Карта.
— Никто до сих пор ничего не замечал.
— Я заметил.
— Карвилля на карте нет. Он чертовски маленький.
— Булавочная дырочка не слишком маленькая. Вы воткнули булавку в карту, которую вам подарили на день рождения, когда вам исполнилось двенадцать лет. Или что-то подобное. Признаю, вы сами подтолкнули меня к ней, я заинтересовался.
Ясно? Прокол.
— Но почему Карвиллъ?
— Потому что я знаю.
— Знаете? Ничего особенного вы знать не можете. Кто-то вам объяснил. Кто?
— Вы. Карта. Хейл Мохалу.
— Что?
— Когда я брал у вас первое интервью, вы сказали, что кто-то вам звонит «по вопросу о Хейл Мохалу».
Он имел в виду звонок с Гавайских островов. Хейл Мохалу — это больница возле Гонолулу.
— Пациенты Хейл Мохалу должны были переезжать в более современную больницу. Но кое-кто остался в знак протеста против переселения… Я поднял материал. Есть документы на этот счет, а также фактически доказано, что вы состоите там на учете.
— Я состою на учете во всяких больницах. Не забывайте, что мой отец был врачом. Больницы меня интересуют. Я на учете в роддоме, но не беременна, в психиатрической больнице, но не сумасшедшая…
— Но у вас есть кое-что общее с пациентами в Хейл Мохалу.
Кейт представила, что он подходит к ней, протягивает руку, пытается быть не таким агрессивным, сглаживает возникшее отчуждение.
Он говорит:
— Фрэнсис…
— Не трогайте меня!
Дальше развивается какая-то безобразная сцена. Кто-то вламывается в дверь. Кейт представляет, что этот кто-то подслушивал снаружи, был готов к чему-то плохому. Как пишут в пьесах, появился некто по имени Билл.
— Полно, Билли, — голос Мак-Алистер звучит почти весело.
— Вы кричали. Простите. Я…
— Я могу еще закричать, Билл. Могу орать, рвать и метать. И плакать. Почти наверняка буду плакать. Но эта сторона вашего характера, благодаря которой вы так преданны, видите, слышите, думаете за меня… в этот раз вы должны все игнорировать: слезы, крики и сломанную мебель. Наверняка будет сломанная мебель, а когда все закончится — забудем начисто все, что происходило.
— Фрэнсис…
— Пожалуйста!
Кейт представила, как Билл пятится к двери, неожиданно, но послушно, поскольку у него есть все качества, о которых говорила Фрэнсис, и, возможно, даже больше, чем она себе представляла, поскольку снова звучит ее голос:
— Бедный Билл. У него было такое блестящее будущее.
— Никто из-за этого не лишился будущего.
— О? Разве это не попадет в газету?
— Я ничего не написал…
— Значит, вы планируете специальную газету в стиле Джеральдо Риверы?
— … и ничего писать не собираюсь, и не собирался…
— Не забудьте жуткие фотографии.
— … никогда.
— Мои фотографии придется подделать…
Здесь, по мнению Кейт, Фрэнсис, должно быть, вытянула руки и рассматривала их, поворачивая перед собой.
— У меня пятна едва заметны. Я только зимой применяю косметику для рук, когда пятна проступают немного сильнее.
— Вам надо бояться Карен Оберн. Она засекла меня в Новом Орлеане.
— Только там, или она знает о Карвилле?
— Если бы она последовала туда за мной, ей пришлось бы плыть в лодке.
— Вы добирались на лодке?
— Не столько из-за конспирации. Мне хотелось увидеть — насколько возможно — как это место выглядело тогда…
Последовала пауза и движение, Кейт представила, как Чарльз подходит к книжной полке и из-за других книг достает одну, поскольку голос Фрэнсис зазвучал удивленно и почти оскорбленно:
— Боже, вы здорово покопались тогда!
— Она была спрятана и вызвала любопытство. «В начале девяностых годов прошлого века, — принялся читать Чарльз, — Контрольная Комиссия Луизианы сдала в аренду на пять лет эти четыре акра земли с довоенным[9] особняком, в состоянии плачевной заброшенности… Любопытствующим местным жителям говорили, что место оборудуется под „страусиную ферму“».
— Только мы прячем больше, чем просто головы, — сказала Фрэнни и засмеялась сухо и натянуто.
Кейт слушала, как ее бывший любовник Чарльз читает дальше:
— Однажды ночью, тридцатого ноября 1894 года, первый контингент из восьми пациентов, которых до того времени изолировали в «чумном доме» Нового Орлеана, был погружен в угольную баржу (им запрещалось путешествовать пароходом) и перевезен под покровом темноты по Миссисипи к новому месту…
— Где вы нашли угольную баржу? — спросила Фрэнсис несколько игриво.
— Я нанял маленький рыболовный катер.
Потом почти с ностальгической тоской, а, может быть, игривости у нее и не было, только настоящее искреннее любопытство, Фрэнни сказала:
— Я ехала в Карвилль на поезде. Мне хотелось попасть туда и, вместе с тем, оттянуть прибытие… Вы спрашивали, что я делала в семьдесят втором году? Вы тогда знали, да?
— Я знал, что вы не жили в то время в Водяной Мельнице. Встретился с Хью Спенсером.
— С кем?
— С человеком, снимавшим ваш дом.
— А, с художником. Господи, да вы — настоящая кровавая ищейка. Мне надо еще немножко пошуметь для Билла. Он, наверное, удивляется, почему вдруг так тихо. Я сама не понимаю, почему так тихо? Рушится вся моя жизнь.
— Фрэнсис, я не знаток в медицине, но провел достаточно времени в Карвилле, поговорил с врачами и пациентами, знаю, что ваше состояние безвредно.
— Называйте вещи своими именами, Чарльз, а не «ваше состояние», потом попытайтесь снова произнести вашу фразу. Моим противникам достаточно только услышать, что я провела в любой больнице восемь месяцев… Врачи вам не сказали, что я у них была?
— Нет. Они принесли клятву.
— И я. Укреплять закон. И нарушила ее.
Затем неожиданно лукаво она спросила:
— Если вам не сказали, то как вы можете быть уверены?
— Ваше фото было в «Стар».
— Где? О Господи, больничная газета. Как я не подумала? Фото с настоящим именем?
— Фрэнсис Клиффорд, капитан женской сборной волейбольной команды, получает приз от товарищей.
— Псевдоним. Девичья фамилия матери… Так ты — шантажист, Чарльз? Это твой мерзкий план?
— Фрэнсис…
— Ты сказал, что ничего не будешь писать.
— Нет. Ни одной минуты об этом не думал.
— И никому не сказал?
— Нет.
— Тогда зачем? Ты же мог остановиться, когда узнал, что я лгала о Водяной Мельнице? Зачем ты продолжал преследовать меня? Чего ты хотел? Денег? Власти? Ну, уж не секса же с…
— Я преследовал потому, что кто-то другой все равно сделал бы это. Я не единственный репортер, который тобой интересуется. Когда ты вплотную подойдешь к вопросу о политическом будущем, любопытных станет еще больше. Эта книга, эта карта, твоя связь с Хейл Мохалу, Водяная Мельница — ключи, указатели направления, другие тоже смогут разобраться.
