нахмурившись, спросил граф.
Рассказ мой был недолог, и когда я закончила спустя несколько минут, его сиятельство в задумчивости постукивал кончиками пальцев по подлокотнику кресла. После покачал головой, вздохнул и накрыл подлокотник ладонью, словно поставив точку в своих размышлениях.
— Позову-ка я нашего мага, — сказал дядюшка. — Придется ему все-таки сделать вам маску. Так будет надежней, хоть и потребует от него затрат.
— Каждая капля его силы бесценна, — возразила я. — Мне подумалось, что я могу съехать от вас, чтобы не подвергать опасности, правда, ума не приложу — куда.
— Так ведь и некуда, дитя мое, — улыбнулся дядюшка. — Более того, я сам не желаю вас отпускать. Да и какой смысл? Вы сами говорите, что признаков волнения в свите не увидели, а герцог более не искал вас взглядом в толпе. Вероятно, он сам решил, что обознался. В любом случае, мы узнаем об этом уже вечером. Если его светлость не явится в поисках вас, стало быть, и переживать не о чем.
Едва успокоенная его словами, потому что они были справедливы — никто не озирался и не искал меня взглядом, я вновь вскинула голову и посмотрела на его сиятельство.
— Думаете, он может прийти?
Граф усмехнулся и кивнул:
— Если уверился, что увидел вас, то — да, вполне может. Он ведь был влюблен в вас, дитя мое, и влюблен безответно. Ничто так не западает в душу, как любовь к женщине, которая осталась недостижимой мечтой. Он не забыл вас к тому времени, когда вы исчезли, потому должен помнить и теперь.
— Ох, дядюшка, — повторила я, зябко потерев ладони.
Его сиятельство потянулся и потрепал меня по коленке:
— Ну-ну, Шанни, успокойтесь. Меня бы больше взволновало, если бы вас заметил Дренг, а то и еще хуже кто-то из свиты, кто желает выслужиться перед монархом. Однако Ришем утаит от короля свое открытие, уже хотя бы для того, чтобы использовать его неведение в своих целях. Но, — граф поднял вверх указательный палец, — если, конечно, он не решил, что обознался. Мы будем молить Богов о том, чтобы решил.
Покивав, я улыбнулась, однако вновь стала серьезной:
— А если его светлость все-таки уверен в своем зрении и зайдет?
— Пусть заходит, — пожал плечами граф Доло. — Последний раз я лично общался с герцогом до вашего исчезновения, но после между нами связи не прервались, как я имел честь вам рассказывать. Деловая переписка между нами сохранилась, как и поздравительные письма. Так что если его светлость заглянет к нам, то я приму его со всем радушием и гостеприимством. Если зайдет разговор о вас, то мы пообщаемся и на эту тему. По его вопросам и по выражению лица мне не составит труда понять, ожидает ли он подтверждения своим подозрениям. И когда он поймет, что говорить о вас мне тяжело и больно, то найдет ответы на свои вопросы и уйдет, уверенный, что ошибся. Не переживайте, дитя мое, и не забывайте, где я провел большую часть моей жизни. Королевский Двор и Тайный кабинет многому учат, а уж притворяться и подавно.
— Вы совершенно правы, дядюшка, — улыбнулась я. — Впрочем, как всегда. Это я что-то стала чересчур мнительна. Да и сама эта прогулка… Даже не верится, что смогла поддаться сиюминутному порыву и совершенно не учла возможных случайностей…
Его сиятельство негромко рассмеялся и задержал на мне теплый взгляд, и я потупилась со смущенной улыбкой.
— Знали бы вы, дорогая, какой была ваша тетушка в пору, когда вынашивала наших сыновей, — ответил граф. — А вспомните, как утешали Амбер, когда той вдруг придумалось, что Элдер охладел к ней, потому что нос ее стал картошкой и живот не влезает ни в одно приличное платье, какое могло бы понравиться ее супругу. Вы тогда с доброй иронией рассказывали мне про эти чудачества.
Вспомнив страдания моей «несчастной» сестрицы, когда она была в тягости, я рассмеялась и покачала головой. Однако уже через пару минут помрачнела и протяжно вздохнула. Граф Гендрик тогда и сам недурно утешал свою впечатлительную жену, моя помощь ему особо и не требовалась. Но кто будет утешать меня, если мне взбредут в голову разные нелепости, вроде носа картошкой?
— Ну вот, — усмехнулся дядюшка. — Осталось лишь захлюпать носом и объявить что-нибудь вроде: «Вы совершенно не понимаете моих страданий, Сейрос! Бездушный и черствый вы человек».
Он опять рассмеялся, явно воспоминая и другие высказывания своей супруги в тягости, а я лишь тускло улыбнулась, и граф замолчал. Дядюшка некоторое время смотрел на меня, а после встал с кресла и протянул мне руку. Ответив ему удивленным взглядом, я все-таки вложила свою руку в раскрытую ладонь и поднялась на ноги. Его сиятельство привлек меня в себе и с отеческой нежностью погладил по волосам. Но вместо успокоения я ощутила и вовсе острую жалость к себе. Не сдержавшись, я захлюпала носом, и дядюшкины объятья стали крепче.
— Всё непременно будет хорошо, Шанни, — сказал его сиятельство. — Верьте мне, как верили всегда. Я просто знаю, что у вас не может быть иначе. Вы ведь любимица Богов, иначе как бы вы оказались не в Бегренсе, а в Белом мире, где вас ожидали долгие столетия?
— Ах, дядюшка, — всхлипнула я, не в силах остановиться.
— А знаете, дитя мое, я ведь тоже ревновал вас, — неожиданно сказал граф, и я, отстранившись, в изумлении посмотрела на него. Он стер с моих щек слезы и кивнул: — Да-да, дорогая, вы не ошиблись. Я и сейчас, признаться, ревную.
— Но к кому? — озвучила я свое недоумение.
— К вашему отцу, разумеется, к Эйверу Тенерису, — его сиятельство усмехнулся. Он протянул мне платок. Я шмыгнула носом и благодарно кивнула. Слезы, только что щедро лившиеся по щекам, высохли. — Да, Шанни, порой я негодую, думая, отчего же вы не родились моей дочерью. Это ведь несправедливо, согласитесь. Эйвер совершенно иного склада, чем мы с вами, однако произвел на свет девицу, на которую в пору равняться всем мужчинам нашего рода.
— Я не девица, — ответила я.
— Но ведь были ею, — возразил глава рода.
— Бы… ла, — прерывисто вздохнув после пролитых слез, согласилась я и опомнилась: — Дядюшка, как вам не совестно говорить о мое девичестве. Это же неприлично.
— Хм… — озадачился его сиятельство. — Я не вносил уточнений, это вы сами заговорили…
И я отмахнулась в возмущении:
— Довольно же, дядюшка, мне право неловко говорить о таком.
— Но я и не собирался… — начал было граф, но так и не продолжил. Он в задумчивости потер подбородок, потом хмыкнул и произнес: — Однако мы собирались звать
