Приняв решение, Анастасия заторопилась в адмиральскую каюту, чтобы переодеться. Житель Кафы мог увидеть только богатую восточную женщину, которая по поручению мужа-судовладельца приехала с ним договариваться о поставке канатов в сопровождении двух слуг в чалмах, в кафтанах, перепоясанных саблями. Глафира, услышав приказ, открыла сундук, окрашенный зеленой краской. Нужный комплект одежды всегда хранился там. Бархатная круглая шапочка «фес», планшевая белая рубаха, застегивающаяся у горла на изумрудную запонку, надеваемое на нее платье из зеленого шелка «этери» с треугольным вырезом на груди, красные шальвары, выступающие из-под платья, туфли «папучи» с загнутыми вверх носами, просторная и длинная кисейная накидка «маграма» — все это преобразило русскую путешественницу. Недолго разглядывала она себя в зеркале и отошла от него, очень довольная. Легким движением руки полностью завернувшись в кисейную накидку, Флора превратилась в настоящую жительницу Крыма.
Тут раздался настойчивый стук в дверь. Горничная открыла. На пороге стоял Козлянинов. Вид у него был весьма озабоченный. Но увидев перед собой татарскую женщину в «фесе», с лицом, до глаз закрытым «маграмой», он пришел в такое изумление, что заговорил на втором родном для него языке — английском:
— Who are you? I’d never seen you on my ship…[25]
Ока рассмеялась к открыла лицо:
— Адым Анастасия.
Капитан строго сдвинул брови:
— Зачем, Анастасия Петровна, вы предприняли этот маскарад?
— Собираюсь съехать на берег.
— Не понимаю, что вы будете делать там.
— Отдыхать и развлекаться.
— С мусульманами? — не поверил он.
— Да. Разве они не люди?
— Люди. Только с поврежденной головой. Я не отпускаю вас.
— Не имеете права, — отчеканила она, не задумываясь.
— Запомните раз и навсегда, здесь, на «Хотине», никто и пальцем не пошевелит без моего разрешения. Так что на шлюпку не рассчитывайте. Если только захотите добираться вплавь… Кстати, а плавать-то вы умеете?
Козлянинов, откинув полы белого кафтана, спокойно опустился на стул возле стола и приготовился к долгому разговору. Его последняя фраза прозвучала довольно миролюбиво. Вдова подполковника в некоторой растерянности оглянулась на горничную и велела ей подать угощение: графин мадеры и блюдо с къурабие — песочным татарским печеньем. Капитан «Хотина» налил себе вина.
— Вы не ответили на мой вопрос, Анастасия Петровна, — сказал он.
— Плавать я умею.
— Это хорошо, — продолжал Козлянинов. — дело в том, что капитаны Кумани и Бабушкин доложили мне о замеченной ими небольшой турецкой эскадре. Пока османы не решились приблизиться к крейсирующим здесь кораблям российского Военно-морского флота, но и район Южного берега тоже не покинули. Настораживает присутствие в их отряде двух шебек с черными флагами…
— Шебек? — Она зацепилась за незнакомое слово.
— Шебека — быстроходное, хорошо вооруженное судно с тремя мачтами и косыми, «латинскими» парусами. Обычно ими пользуются средиземноморские пираты.
— Вот оно как, — Аржанова покачала головой. — Да, пиратов из Средиземного моря тут как раз и не хватает…
— Я говорю серьезно.
— А я не менее серьезно вам отвечаю. Никакие пираты не помешают мне совершить поездку в Кафу. Командор, самым настоятельным образом я прошу вас дать мне шлюпку!
— Думаете, ваш наряд их обманет? — Козлянинов коснулся рукой края белой кисейной накидки. — Ничуть! Ведь они прямо-таки охотятся за красивыми белыми женщинами.
— Тот, кто подойдет ко мне с дурными намерениями, не обрадуется! — она гордо вскинула голову.
— Будете защищаться?
— Конечно.
— Какое же оружие вы избрали в качестве защиты? — капитан открыто смеялся над своей пассажиркой. — Зонтик? Шпильки для волос? Или, может быть, маникюрные ножницы?.. А, я забыл! Еще есть такие штучки, чтобы подпиливать ногти. У них очень острый конец, сделаны они из стали. Их удар действительно будет убийственным…
Аржанова давно сидела за столом напротив Козлянинова и слушала его монолог, язвительный и остроумный. Оказывается, мужественный мореход был заядлым пересмешником. Иронические пассажи явно ему удавались, в них сквозила веселая злость. Он увлекался своими рассуждениями и нисколько не щадил собеседницу. В ее лице он тонко издевался над всем женским полом, неприспособленным к жизни, самонадеянным и глупым.
Однако Флора не обижалась на капитана-командора.
В эти минуты она видела его характер почти полностью и находила у Козлянинова немало привлекательных черт: он — не хам, не дурак, не упрямец, близко к сердцу принимает порученное ему дело. Ведь он пришел к Анастасии с рассказом о тех тревожных новостях, какие передали ему командиры «Журжи» и «Корона».
Взволнованную речь командора Аржанова отчасти объясняла тем, что Веселитский, помешанный на секретности, ничего толком не рассказал ему про Флору и ее диверсионно-разведывательную группу, про задачи, стоящие перед ней. Хотя, бесспорно, часть этой информации следовало флагману эскадры раскрыть. Какую именно, старый разведчик так и не определил, поскольку был занят мыслями о своем переводе из Крыма в Киев, отношениях с Шахин-Гиреем, походом от Петровской крепости к Кизи-Керману.
При последней беседе с Козляниновым Веселитский отделался намеками, не совсем ясными. Однако намеки — не приказы. Хотя, вероятно, командир «Хотина», будучи не новичком в военной сфере, кое о чем догадывался. Но теперь, когда столкновение с противником на море становится реальным, надо ли хранить все в строжайшей тайне? Пожалуй, разумнее посвятить капитана бригадирского ранга в детали, вполне очевидные для наблюдательного и опытного человека.
Обет молчания, который Анастасия дала, подписав присягу в кабинете Екатерины Второй в январе 1781 года, диктовал ей строгие правила поведения с людьми, не вовлеченными в работу секретной канцелярии Ее Величества. В один миг эти люди стали бесконечно далеки от нее. Аржанова словно бы очутилась за незримой чертой, которую мысленно назвала «граница неведения».
По одну сторону границы, под сенью государственной тайны, обличенные доверием великой царицы, существовали все они, ею избранные: и Аржанова, и Веселитский, и непосредственный начальник Флоры статский советник Турчанинов, и секунд-ротмистр князь Мещерский, и сержант Чернозуб, а также и многие иные, ей пока неизвестные, исполнители особой монаршей воли.
По другую сторону «границы неведения», точно комарики-поденки в ярком свете дня, суетились тысячи и тысячи особей homo sapiens, ничем, кроме собственных мелких интересов, не озабоченные. Их жизнь, их смерть, их личная удача или неудача не влияли на осуществление высочайше утвержденных планов. Аржанова не презирала людей, распрекрасно живущих за «границей неведения». Просто знала, что тайна им недоступна, и так должно быть всегда…
