Где-то за дверью тихонько лязгнула цепь. Потянуло сквозняком, и свет камина колыхнулся. Цепь звякнула громче, уже в комнате.
– Доброе утро, – раздался голос Дианы.
Она выплыла из-за моего плеча – в запахе лаванды и еще чего-то свежего, но чуть горьковатого, как грейпфрут.
Только что вымытая, свежая и душистая. Расчесанные волосы, влажные и прямые, чуть стянутые широкой заколкой, казались еще чернее – нити оникса. Между этой блестящей чернотой волос и густой тьмой бархатного халата лицо и шея казались почти перламутровыми. Кожа чистая и тонкая, почти светится изнутри. Такая бывает у детей, у которых впереди вся жизнь…
Рука болела все сильнее, я отложил пилку.
– Мой господин?
Старательно вздернутые брови. Она внимательно изучала меня.
– Не уверен, что такое уж доброе, – пробормотал я.
Я тоже всматривался в нее. Жадно пытался найти под этой перламутровой кожей, за этими блестящими живыми глазами тень той боли, что была там вчера… Хоть что-то, что разбило бы это невыносимое ощущение ее физического совершенства, кажется вечного, неподвластного времени.
И бесценного. Досталось кому-то другому. Тогда как мне…
Но ничего я не мог разглядеть. Ничем не мог утешиться. Диана была так же спокойна и предупредительна, как всегда. Словно вчера и не было ничего.
Слишком глубоко она запрятала это в себя. Глубже, чем я мог разглядеть.
Хотел бы я знать, чего еще я не могу разглядеть в ней – и уверен, что раз не вижу, то этого и нет…
Диана нахмурилась, глядя на стол передо мной:
– Что это?
Я молча кивнул ей на противоположный конец стола, поднялся и пошел на кухню. Принес остатки нарезок, стараясь держать поднос левой рукой, а правой только придерживать.
Диана опустилась на стул, но глядела не на нарезки.
– Что-то случилось?
Я поставил перед ней поднос с тарелками, завернул в тряпицу пилку, пули, подпиленные и целые, и пошел к дверям.
– Влад?
– Ну что еще?
– Вы уходите? Мой господин не желает сегодня заниматься?
– Ваш господин назанимается сегодня всласть, но это будет не с вами и не в шутку.
Я оставил ее сидеть удивленной, а сам вышел на крыльцо.
Светало, воздух был холоден и влажен. Небо бледное, но не того безнадежного оттенка, который я боялся увидеть. За ночь почти очистилось, остались лишь легкие облачка.
Хороший знак? Или шутники боги решили дать мне увидеть солнце не через одеяло облаков, а радостным, слепящим шаром – таким, каким я его люблю, – в последний раз?..
Я залез в машину, достал из бардачка Курносого. От первого же соприкосновения с металлом иглы затанцевали с новой силой, заставляя меня чувствовать каждый удар пульса, подталкивавший десятки жал, чтобы куснули злее. Я поспешно перекинул револьвер в левую руку.
Достал из багажника сумочку с тряпочками и смазкой и почти бегом вернулся в дом. В одной рубашке я продрог, а иглы в руке впитывали холод, наливались льдистой силой, вгрызаясь в руку все глубже…
Воздух в столовой показался мне теплым и влажным, как в парной. И даже боль замешкалась и затихла.
Диана встретила меня внимательным взглядом. К нарезкам она так и не притронулась.
Я положил Курносого на стол. Раскрыл сумку.
Она молча глядела, как я раскладываю масляные тряпочки. Как чищу Курносого. Переводила взгляд с моих пальцев на шеренгу патронов с подпиленными пулями.
– Прорва слуг… – наконец пробормотала она. – Но здесь не хватит на прорву, и слугам чернолунной хватило бы обычных пуль… Вы нашли еще одну белолунную? Решили начать с нее?
– Целых двух сразу. Но, надеюсь, мне не придется разбираться с ними сегодня. Как и с прорвой остальных слуг и прислуги.
– Остальных?.. Белолунные – в слугах? – не поверила Диана. – Две белолунные?
– Ну жабы не жабы… – Я пожал плечами. – Так, жабки, мне почему-то показалось… Хотя ваша Карина с ними водилась.
– Карина была с ними?..
– Встречалась. А что?
Диана уставилась в стол. Вцепилась в край столешницы. Я видел, как побелели ее пальцы.
– Возле больницы? – спросила она.
– Да… Откуда вы знаете?
Откуда она-то может знать про морг и больницу?!
– Ох, Карина, Карина…
– Вы тоже там были?
– Там – это где? А впрочем, теперь уж неважно… Ох, Карина… что же ты мне-то ничего не сказала, дура упрямая…
– Что они готовили?
– Готовили? – рассеянно повторила Диана. Подняла глаза на меня, но едва ли видела.
– Зачем они крутились вокруг больничного морга? Что за ритуал они готовили?
– Ритуал?.. – повторила Диана, глядя сквозь меня, и по ее лицу расползалась невеселая усмешка. – Какой ритуал? Ловли блох оравой? Ну какой там мог быть ритуал…
– Но… Целая пристройка возле морга… Она же туда возила мальчишку… Что они собирались сделать с трупами?
– Они? – переспросила Диана. – Карина ничего не собиралась с ними делать. А две ученицы… То же, что и искони делают подмастерья врачевателей с телами умерших…
Я нахмурился, пытаясь понять, перекладывая ее замысловатые слова в понятное. А когда понял, что она имела в виду, потряс головой.
Да нет… Нет, не может быть… Неужели она хочет сказать, что…
– Так они учились?.. – пробормотал я. – Просто учились?..
Диана глядела в стол, нахмурившись. Забыв про меня.
– И чему она их учила? – спросил я.
Я слишком хорошо помнил те тела в морге, чтобы просто так ей поверить.
Нераспотрошенные. Целые.
Тела, которые я бы не решился назвать трупами.
– Чему?.. – пробормотала Диана, опять не здесь. Пожала плечами, едва ли замечая. – Чему и все белолунные учатся… Всему – и одному… Подступиться к главному, единственно важному, но ведь для этого нужно знать и уметь все прочее… – Она пожала плечами: – Ритуал…
– Какой именно?
На миг ее взгляд прояснился, она увидела меня, брови удивленно приподнялись.
– Ну настоящий, разумеется. Очищения… – Она прищурилась, глядя на меня. Усмехнулась чуть досадливо и брезгливо. – Чтобы просто зарезать на алтаре ягненка или первых пятерых, пока привыкаешь к алому омовению и готовишься взять свою шестую – зачем для этого белолунная высшей ступени?.. Для этого вообще никто не нужен. И лучше, чтобы никого не было рядом, когда отдаешь первых пятерых… Чтобы никто не видел твою слабость… Чтобы потом не терять друзей…
Она замолчала, забредя далеко в воспоминания.
А я сидел, глядя на нее и все еще не веря ей.
Если все, что было там, всего лишь учеба… Трупы. Мальчишка, превращенный в…
Я вдруг понял. Понял, почему он стал таким. И те трупы…
Подмастерья врачевателей…
Выходит, не Карина его так отделала. Не она. Те две молодые. И трупы тоже они…
Но чему же они учились? Что было целью этих неумелых попыток? Врачевать? Но жабы могут остановить кровь или убить кого-то и походя, без всякого ритуала. Без купания в крови мальчишки, без всего…
А она сказала, что первые пятеро, после ягнят, – это еще не ритуал? Лишь подготовка? Привыкание?.. Выходит, купание в крови под взглядом козлиной морды – это не главное? Главное – что-то еще? Очищение, она сказала. Настоящий ритуал. Для которого нужна белолунная высшей ступени…
Я оскалился.
Жаба! Не белолунная высшей ступени, а опытная жаба.
Они умеют убивать одним касанием. Они умеют выжить, когда другие бы умерли – простреленные или проткнутые несколько раз. Но если все это лишь побочные выгоды, случайные находки на пути к главной вершине…
Удивительнее всего было то, что я почти не удивился, когда сообразил, что знаю. Знаю, что это за вершина, подниматься куда учатся жабы, а потом помогают забираться паучихам…
Знал. Я ведь уже знал, верно? Просто не хотел верить.
Те фотографии…
И холмики! Число холмиков. Господи, ну очевидно же! Очевидно! Как же я раньше-то не понял, а главное – Старик! Он-то как не понял!
Мне выть хотелось от досады. Старик! Он же почти подобрался, совсем чуть-чуть не дошел!
Так вот почему так странно, сколько бывает холмиков на задних дворах их гнезд! Вот как это связано с их возрастом! С возрастом, который будто ограничен… Вот почему их возраст – верблюжьим горбом, в котором вместо воды – холмики… Сначала растет, а потом – будто обрывается.
Не обрывается он. Замирает. Может быть, даже сползает обратно…
Деда Юра, ах деда Юра! Ну как же ты этого не понял! Ты ведь все видел, ты ведь мне все это объяснил, как оно есть, и только самого главного – почему это так – не разгадал…
А может быть… Не понял, потому что не догадался? Или потому что не хотел поверить?
Он и в мое предчувствие не верил, будто его нет и быть не может, хотя я-то знаю, что уж чего может быть реальнее…
Я посмотрел на Диану. Такую реальную. Такую молодую.
Сколько же тебе лет, сука? Выглядишь ты молодо, если тебе в глаза не заглядывать. И двадцати пяти не дашь. Но сколько тебе на самом деле, чертова ты тварь?
Она глядела в камин, но едва ли видела огонь, едва ли видела хоть что-то. Язычки огня играли в ее карих глазах, и что-то злое проступало в ее лице.
