израильская ракета, убившая двоих конвойных – можно засчитать за экскурсию…
Миниатюрная ладошка Михаль безотчетно устремилась ко рту, вдруг округлившемуся, но неким усилием дозорная «Моссада» совладала с собой, поправила жабо. Алекс грустно улыбнулся, то ли вспомнив, как ухватился за хвост удачи, у коей с рождения в фаворе, то ли так снисходя к женской слабости.
– Продолжай, продолжай, Алекс… Есть, что послушать, – оборвала микро-паузу смотритель истины.
– Да, собственно, это всё, не считая моих впечатлений о Яхья Синваре и Мухаммеде Сахиме, с кем вел переговоры, ну и моем повторном аресте, когда девятнадцатого меня вернули с полдороги в Синай, чего объяснить не выходит… Остальное от русского крота из Сдерота, меня сдавшего, вы знаете…
– Подожди… что ты хочешь сказать? – резко поправила челку Михаль. – Перемирие с Хамасом – твоя заслуга?
– Ты сейчас к кому обращаешься: мало осведомленному в тайнах большой политике обывателю – моя естественная ипостась или политологу – ипостась благоприобретенная? – уточнил блуждающий форвард закулисы.
– Как тебе больше нравится… – воспользовалась женской привилегией – игнорировать острые углы сущностей – Михаль.
Алекс усмехнулся, похоже, своему риторическому маневру, казалось, в попытке заболтать допрос. Затем задумался, прежде задержав на Михаль липкий, неясных аллюзий взгляд, для него нехарактерный – ее плечи чуть вздрогнули. Изобразив развернутыми ладонями маету сомнений, откликнулся:
– Пробежимся по узлам конфликта на момент моего дипломатического десанта в Газу… Держа в уме палестинские марши у разделительной полосы годичной давности – индикатор либерализации политики Хамаса – огневой цикл нынешнего мая долгим быть не мог и, по ощущениям, исчерпывался без всяких покушений извне. При этом удивило меня, насколько глубоко русские внедрились в Газу, но, пообщавшись с верхушкой Хамаса, понял, что у террористов любые союзы весьма условны – слушают, по большей мере, себя, предпочитая уступкам рывок на небеса шахида. Как бы то ни было, средства воздействия у русских на Газу, весьма реальные, есть – и это факт, но который, полагаю, не стоит переоценивать. И последнее. В сложившемся раскладе моя кандидатура переговорщика-миротворца – держим за скобками взрывпакет моего израильского гражданства – была лучшей из всех возможных: внешне – сам по себе, типа частный детектив закулисы, стало быть, отрицательным рейтингом не отягощен, житель региона, на своей шкуре его познавший, и вишенка суперкоктейля – ярый критик израильского гегемонизма, левее «Шалом ахшав». Прямо таки восходящая звезда политической эстрады…
Михаль сморщилась от едва сдерживаемого смеха, будто в разрез брутальной материи повестки, и двумя изящными движениями ладони дала знать: продолжай, не обращай внимания. Понимающе взглянув на визави, Алекс продолжил:
– Подвожу итог. Вне всякого сомнения, инициатива Кремля – катализатор сворачивания конфликта, который, смешно сказать, спустя неделю и без русских уперся бы в стену ресурсов. Мой вклад, имейся таковой, прояснится не раньше публикации Яхья Синваром мемуаров, разумеется, доживи он до старости и не отрекись вконец от своих корней – дипломированного филолога. И, конечно же, случись Газу накроет революция, которая вскроет архивы. Так или иначе, очевидно одно: я подспудной тектонике решения однозначно не помешал, стало быть, фоновым образом ему способствовал. Тем самым, сэкономил своей стране – Израилю – столько-то десятков, а то и сотен миллионов… На свой процент я, патриот и, и судя по призванию, естественный вдохновитель идеалов, не намекаю, как и на правительственный орден… А от немедленной отмены ареста, реверансов извинений и оплаченного такси домой не откажусь… Одна оговорка: готов массив своих наблюдений в Газе, минута за минутой, расписать, в неформальной, вне допроса обстановке. Ресторан – на твой выбор…
Черты Михаль обабились, теряя шарм гранд-дамы, знающей себе цену, но держащейся рамок европейской приветливости. Алекс напрягся, сообразив, что не только брякнул глупость, но и вышел за жесткую демаркацию прав арестанта, пусть угодив в воронку влечения. Михаль, будто в растерянности, потянулась под стол, после чего смиренно сложила руки на столе, устремляя взгляд в окно в самоустранении.
На скрип распахиваемой двери хронический заложник, оказалось, не только геополитических страстей, повернулся. Увидев знакомого охранника, опешил: допрос-то, как и разбуженный основной инстинкт, не минули и экватора…
– Одень-ка, Давид, на этого плейбоя наручники, – озадачила силовой эскорт агент, оказалось, не только женских чар, но и дисциплинарных обременений.
– За спиной или к обеим поручням стула приковать? – уточнил смущенный охранник, при конвоировании Алекса из «Аялон» уже попортивший себе немало крови (приказ-то был без наручников, отвечал при этом за подследственного головой, да и транспортировка не в спецтранспорте, а в обычной легковушке).
– Нет, Давид, как обычно. Бабским угодникам и первого предупреждения хватает… – отстраненно, вновь глядя в окно, сориентировала силовой эскорт гранд-дама.
– Может, остаться? – робко предложил конвойный.
– Третьим? – резко повернувшись, хохотнула Михаль, вгоняя обоих мужчин в легкий ступор. – Иди уже…
Михаль споро листала сотовый, казалось, в порыве вычленить нечто, ей известное, но требующее проверки. Будто не справившись, небрежно вернула гаджет в сумочку. Перевела на объект дознания неясный, лишенный намеков взгляд и как бы между прочим спросила:
– Скажи мне, а почему ты так часто меняешь женщин?
– А собственно, откуда… Ах, да, «Моссад» поднял в банке данных судебной системы мои брачные контракты. Их хватает… – мгновенно откликнулся Алекс, вернувшийся из хлябей интимных переживаний в свою дежурную ипостась – болезненной недоверчивости к любым разрывам шаблона. Подумал: разводит, воспользовавшись твоей влюбчивостью, берегись…
– Просто люди твоего пошиба, для которых духовное превалирует над обыденным, как правило, ищут надежный тыл, а не костер страсти. Это единственное, что в твоем паззле не складывается… – глубокомысленно, будто впрямь собирая мозаику «Алекс Куршин», изрекла дознаватель человеческих и не очень тайн.
– Себя саму ты понимаешь? Вот главный паззл! Не решив его, копаться в потемках чужой души столь же бессмысленно, как угадывать дату конца света… – переводил стрелки дознания в подземелье подсознания, а может, футурологии Алекс.
– Да, чуть не забыла – еще одна неясность, интересная, скорее, мне самой: как вышло выучить иврит так глубоко? Хоть грамматика иногда хромает, язык нередко искусственен – так не говорят, но словарный запас гораздо шире моего, уроженки страны… Кстати, на каком языке ты с Яхья Синваром говорил? Любопытно… – филигранно вывела подопытного к нужному разделу дознания Михаль.
– На каком? Конечно, на иврите, – встроился, не колеблясь, в столь искусно поданный ракурс Алекс, казалось, не прочувствовав подкопа.
– Что ты говоришь?! – подбодрила подопытного к саморазоблачению дознаватель.
– Я начал на английском, предложив как альтернативу русский в попытке откосить от израильского гражданства, но под прессом стукача-всезнайки века – Его Величества Интернета – на навязываемый язык согласился, – констатировал с грустью в голосе блуждающий лингвист.
– Ну, это мы знаем… – глядя на подопытного в упор сообщила Михаль. Конкретизировала: – И то, что ты вдруг всплыл в Газе, и то, что за тобой русские, и даже об
