Лишь после того, как звонок позвал школьников обратно, Сева остался во дворе один, укладывая ракетки в чехол. Лора рванулась через калитку и налетела на парня фурией.
– Что ты здесь делаешь?!
– А вот и ты. – Сева ничуть не удивился и только радостно сощурился от яркого света. – Две недели продержалась, надо же.
– Не смешно! – Лора грозно мотнула головой, давая понять, что время для шуток закончилось. – Объяснись, а не то я позову охрану и сообщу, что ты вьешься вокруг чужих детей с непонятно какими мотивами!
– Фу, Лора, какие низкие мысли! – надул губы Сева, поглядывая на нее лукаво. – Я тут работаю. А вот что ты здесь делаешь – это вопрос.
– Как это «работаешь»? – озадачилась она. Сева вместо ответа красноречиво подцепил бретели комбинезона пальцами. Невероятно, этот человек менял оболочки, словно хамелеон. И невозможно было сказать, в какой он смотрится выигрышнее всего. Правда в том, что и костюм, и кожанка с джинсами, и рабочий комбинезон шли ему одинаково замечательно. Лора нахмурилась.
– Да трудовик я! Устроился неделю назад. С такой текучкой, как в наших школах, я здесь почти старожил… Знаешь, учитель труда. Столярничанье, сварка…
– Зачем?
– А почему бы и нет? Все лучше, чем по кустам отсиживаться. – Сева кивнул в ту сторону, откуда Лора наблюдала за сыном. Значит, он заметил ее намного раньше. В голове у Лоры мысли набегали, как морские волны, одна за другой, с захлестом, и ни одну не удавалось додумать до конца. Она лишь чувствовала, что все пришло в движение, паническое волнение переполняло ее душу.
– Это ведь все из-за Алеши? – Можно было и не озвучивать вопроса, лимит совпадений Сева Корнеев давно уже превысил. – Оставь его в покое. И меня тоже. Зачем тебе мой сын?
– Мне – незачем. Вопрос в том, почему он не нужен тебе! – откликнулся Сева. И направился прочь по дорожке вокруг школы. Лора опешила, постояла немного и пустилась вдогонку:
– Ты что, больной? Я рассказала тебе, кто я такая! Объяснила, почему не могу с ним общаться. А ты заладил одно по одному, как попка!
– «Кто ты такая», очень интересно. – Сева кивнул. – И кто же?
– Убийца!
Кажется, Лора переборщила. В тишине двора слово прозвучало оглушительно. Его наверняка было отчетливо слышно через распахнутые по случаю теплого майского дня окна классных комнат и кабинетов.
Сева взял Лору за руку и потащил к открытой двери подсобки в торце здания, шепча на ходу:
– Нечего так вопить! Красавица Виолетта, хозяйка кабинета химии на первом этаже, прекрасно слышит. И в меня втрескалась к тому же. Так что не стоит давать пищу ее менделеевскому уму.
Они вдвоем оказались в тесном пространстве подсобки, заставленном дворницкими метлами из красных прутьев, снеговыми лопатами, швабрами, щетками и ведрами, банками с крас-кой, чистящими средствами, губками. На полу шагу было не ступить, чтобы не пережать один из кольцами свернутых резиновых шлангов для полива. Пахло цементом и удобрениями, резко и холодно, и прямоугольник двери, ведущий на согретую солнцем улицу, казался порталом в другой мир. Там чирикали птицы и цвели цветы на клумбе.
– Так что ты там твердила? – Сева резко развернул ее к себе, желая, чтобы Лора смотрела прямо ему в глаза. – Что ты убийца?
– Да, – выдохнула она. Это слово в его устах, относящееся к ней, звучало непривычно и больно.
– Это правда, – безжалостно продолжал он. – Но ты с этим уже ничего не сделаешь. Факт есть факт. Это как война, ее не отменить. Но после войны заключают мирный договор, обмениваются пленными и начинают заново отстраивать города. Почему ты не строишь свой город, Лора? Почему он так много лет лежит в руинах, а ты и не восстанавливаешь его, и не переезжаешь, а только изо дня в день, из ночи в ночь бродишь среди обломков. Черт возьми, Лора, сколько можно? Сколько можно прятать голову в песок? Ты носишься со своим ужасом, как с кладом. А правда в том, что ты так привыкла к терзаниям совести и к вечному наказанию, что избавиться от него тебе уже страшнее, чем продолжать переть на себе этот крест. Весь твой вид говорит «Да, детки, я немало повидала, и у меня есть поводы быть такой депрессивной». Но правда в том, что только подростки так гордятся своими депрессиями. Взрослые люди умеют жить и принимать жизнь такой, какая она есть. А старые люди сдаются и смиряются, и когда ничего тебя уже не трогает по-настоящему, вот тогда накатывается старость. Ты еще не старая.
– Вот уж спасибочки, – пробормотала Лора. Она не понимала, что происходит с Севой. Все это было, если судить по его виду, крайне важно и болезненно для него.
– Со мной уже все кончено… – добавила она чуть слышно.
Глаза Севы наливались грозовой тьмой. Он навис над ней настолько близко, что Лора видела, как, пульсируя, стремительно расширяются его зрачки. Она чувствовала запах его парфюма, древесного и бархатистого, так не сочетающегося с рабочим комбинезоном.
– Нет, не кончено, – покачал он головой. – Ты не старая, ты живая, пока тебя трогает это…
Он взял ее руку в свою и мучительно медленно провел ногтем большого пальца по коже запястья, улавливая грань между болью и ошеломительным, острым и неуместным желанием. Лора перестала дышать.
– …и это… – другой рукой он провел вверх по ее позвоночнику, от самого ремня джинсов до шеи. И несмотря на то что между его пальцами и ее телом была преграда свитера, Лора ощутила каждый миллиметр этого пути.
– …и это, – отпустив ее запястье, Сева тронул пальцем ее губы, будто смазывал невидимую помаду. Лора поняла, что закрывает глаза и вся ждет еще чего-то. Смысл слов улетучивался. Неожиданно, необъяснимо, вдруг все перевернулось…
Но дальше ничего не произошло. Когда она распахнула глаза, ничего уже не понимающая, Сева стоял в шаге от нее, легонько облокотившись на полку. Его взгляд снова был синим и насмешливым, а на губах блуждала улыбка. Лора смутилась и рассердилась, и не знала, куда деть глаза. Их жгло и щипало. Надо было что-то сказать, но на ум не шло ни одного разумного слова.
– Я лишь хочу донести до тебя мысль, – как ни в чем не бывало продолжил Сева, – что не нужно страдать, думая, что ничего не изменить. Прошлое свое ты не изменишь, смирись, посмотри правде в глаза, вылезь ты из песочницы… Не жди ничего. Но если тебе что-то нужно, делай сама или проси помощи, только не сиди и не жди, пока все само утрясется. Не утрясется. Надо действовать, жить и решать. А еще не молчать, а говорить прямо.
В голове у Лоры был такой сумбур, словно пролетел шторм. Обломки чувств, воспоминаний, желаний. Она побрела к двери, не зная, о чем еще говорить, споткнулась о шланг и чуть не расшиблась. Но Корнеев был начеку, он ловко поймал ее и поставил на ноги, предельно отстраненно и корректно, как незнакомку, падающую в автобусе от толчка. Астанина снова, в который раз уже, показалась себе грузной, неповоротливой… Неправильной.
