Анна оделась с невероятной быстротой и уже через две минуты босиком выбежала вслед за ним. Сбросив грязное и измятое белье, она нацепила на себя первый попавшийся ей под руку костюм: рубаху и белые сатиновые бриджи, принадлежавшие, очевидно, какому-нибудь испанскому гранду — скорее всего, теперь уже мертвому. Бриджи внизу были снабжены вычурными бриллиантовыми застежками, которые болтались и хлопали ее по голым икрам, так как в спешке она не успела их застегнуть. Рубаха, которую она натянула, доходила ей чуть ли не до пят, поскольку прежний владелец ее был, по-видимому, крупным мужчиной, и выглядела на ней чем-то вроде ночной сорочки. Однако, боясь, как бы Тич не вернулся прежде, чем она успеет одеться, Анна подвернула рукава выше локтей, а подол затолкала в бриджи, затянувшись по талии широкой полосой зеленого шелка, которую она оторвала от валявшегося рядом толстого рулона. Теперь она чем-то напоминала маленького пузатого турка.
Настил палубы накалился. Горячий, словно из печки, воздух дрожал над палубой, и ярко-синее море сверкало и переливалось под дуновением легкого бриза, теплого, как дыхание ребенка. Волосы Анны, высохшие и кое-как расчесанные при помощи гребня с выломанными зубцами, который она обнаружила возле зеркала в каюте Тича, сияли, словно золото Ацтеков.
Сотня пар глаз уставились на Анну. Загорелые моряки с грубыми обветренными лицами приветствовали ее появление хриплыми возгласами, похожими на крики диковинных птиц, рассевшихся на реях. Никогда еще Анне не приходилось видеть таких высоких мачт, как на «Мщении». Они вздымались ввысь, толстые, словно могучие деревья, и превращались вверху в едва различимую черточку, которая, казалось, сливалась с небом. Немыслимое переплетение рей, канатов, талей и блоков, казалось, увеличивалось с высотой. И с каждой мачты, с каждой реи на нее глазели грубые, загорелые, налитые кровью и ромом лица пиратов.
— Хо! — воскликнул Черная Борода, окинув оценивающим взглядом костюм Анны. — Хм… — проговорил он, склонив на сторону свою огромную голову. — Пожалуй, я научу тебя еще кое-чему, а не только стрельбе из пистолета, — черт побери мою душу, если не так!
Анна смело расхохоталась и храбро протянула руку к одному из его пистолетов. Тич долго не раздумывал об установке мишени; рядом с ним на палубе валялся пустой бочонок из-под рома, и он резко поддал его ногой. К своему собственному изумлению, Анна увидела летящий в воздухе бочонок и ощутила в руке сильную отдачу от выстрела прежде, чем сообразила, что спустила курок.
Дикий хор голосов перекрыл звук пистолетного выстрела, воплями, выражая свой восторг и одобрение, а Тич засиял от удовольствия.
— Ого! — воскликнул он, хлопнув себя по ляжке. — Наповал! Клянусь преисподней, наповал!
Пират в распахнутой цветастой рубахе скользнул вниз по вантам и повис в нескольких фунтах над головой у Анны.
— Эй, капитан! — крикнул он. — Отправьте ее к нам на бак, капитан Черная Борода! Мы живо обратим ее в нашу веру!
Ответом был оглушительный хохот его приятелей, от которого птицы тучей сорвались с рей и закружились над кораблем.
Анна залилась краской, а Тич, довольно улыбаясь, произнес:
— Ну, разве не отличные ребята — твои корабельные товарищи, а?
Прежде чем Анна успела собраться с мыслями, чтобы ответить, смех и кошачьи вопли смолкли, и до нее донесся сдавленный крик марсового с фок-мачты:
— Эй, на палубе, э-хой! Военный фрегат на горизонте! Похоже, что «Скарборо», капитан!
— Стекло! — рявкнул Тич; улыбку словно ветром сдуло с его лица. Он схватил поданную ему подзорную трубу, зажал в зубах прикрепленный к ней кожаный ремешок и принялся торопливо карабкаться вверх по вантам, все выше и выше, пока не стал казаться снизу не крупнее чайки-поморника. У Анны закружилась голова, когда она наблюдала за его маленькой фигуркой, раскачивавшейся на фоне неба. Голос Черной Бороды доносился сверху, хриплый от волнения и расстояния:
— ..»Скарборо»… готовься… с обоих бортов… калить ядра!..
Он начал спускаться, скользя по вантам, наощупь привычно отыскивая опору среди рей и канатов. Тич тридцать лет прожил среди корабельных мачт, и до сих пор редко кто мог сравниться с ним в искусстве карабкаться по вантам. Но все же, достигнув палубы на квартердеке, он слегка запыхался.
Израэль Хендс с дюжиной более пожилых пиратов, которые то ли по старшинству, то ли по личным качествам составляли нечто вроде военного совета при Черной Бороде, уже собрались на палубе, ожидая его. Лица их выражали целую гамму оттенков, от возбуждения до полнейшего безразличия, за которыми эти люди привыкли скрывать свои истинные мысли и чувства.
Хендс заговорил первым:
— Собираетесь драться, капитан? С линейным кораблем?..
В душной жаре, стоявшей на палубе, лицо предводителя пиратов покрылось крупными каплями пота, но губы его сложились в жесткую усмешку, злую и напряженную от только что принятого рискованного решения.
— Разрази меня гром! — прорычал он. — Мне уже надоело бегать от него, как побитому псу! Да, я собираюсь драться!
— Но капитан, у него на борту…
Голос Тича возвысился до громоподобного рева, чтобы подавить всякие попытки возражения:
— Мне наплевать, что у него на борту! Да будь я гол, как Сатана, я все равно дрался бы с ним! Один!.. Эх вы, сосунки! Да разве я когда-нибудь подводил вас? Слушай меня: раскалить брандскугели в печках!
В следующие полчаса своеобразная дисциплина пиратского судна полностью вступила в свои права, регламентируя подготовку корабля к предстоящему сражению. Линейный фрегат британского флота был обнаружен слишком поздно, чтобы избежать стычки, но для подготовки к бою времени было вполне достаточно. Люди, слишком своевольные, чтобы подчиняться чьим бы то ни было приказам, кроме приказов Черной Бороды, разбежались по местам и скоро занялись своим привычным делом. Матросы из орудийной прислуги, пропитанные ромом, словно губка водой, которые за минуту до этого безмятежно возлежали на твиндеке, загорая под лучами солнца, проникавшими сюда сквозь открытые пушечные порты, теперь деятельно и энергично готовились к бою. Койки, гамаки, матросские мешки, матрацы — все это закладывалось в сетки, окружавшие орудия, для защиты если не от самого снаряда, то по крайней мере от щепок и обломков, которые будут яростно разлетаться в разные стороны во время обстрела. Больные и не успевшие еще оправиться от недавно полученных ран пираты беспрекословно превратились в исполнительных матросов, живо бегая с кожаными мешками, наполненными синеватым порохом, сгибаясь под тяжестью снарядов и ядер, которые они носили из крюйт-камеры в холщовых сумках, переброшенных через плечо, подтаскивая к орудиям из печей на нижней палубе раскаленные добела шипящие брандскугели. Лучшие стрелки разобрали мушкеты, и за каждым из них встал подручный с патронами, пыжами и запасными кремнями, предоставив себя во временное подчинение своему товарищу в качестве оруженосца и заряжающего.
