столкнула с ним нос к носу. В его глазах сейчас я видела лишь желание растоптать, вернуть себе власть над теми, кого он считал своими рабынями. Мы должны были ему ноги целовать за то, что он нам дал.
И мы целовали, фигурально выражаясь. Но таким, как он, всегда будет мало восхищения и мало благодарностей. Они любят лизоблюдов и лизожопов, как его нынешняя жёнушка-эскортница!
— И откуда, позволь узнать? В живодёрне зарплату подняли? — продолжал издеваться он, топя бешенство в очередном бокале виски, который наполнил снова.
— Верну, — сквозь зубы бросила я и метнулась к выходу.
Только взялась за ручку двери, как услышала:
— Уйдёшь — лишу наследства.
Надо было уйти, но я взъелась.
— Передашь богатства жене, она найдёт себе после твоей смерти нового любовника.
Надо было уйти раньше. Я смотрела ему в глаза и чувствовала себя последней тварью. Некоторые слова лучше не произносить.
— Соня беременна. У меня скоро будет сын, — произнёс он слегка растерянно.
— Поздравляю тебя! — открыла дверь и выбежала на улицу.
Глава 13
На следующей неделе меня никто не тревожил. Я радовалась этой передышке, даже согласилась подменить напарницу и набрала три ночные смены.
Чтобы не думать и не сидеть в одиночестве. Подруги у меня были, приятельницы тоже, но я бы не хотела с ними обсуждать отношения с отцом, и уж, конечно, связь с Ледовским.
И в своей надежде, что он придёт ещё раз, старалась не признаваться даже себе. Он не придёт, мы окончательно разошлись, мы разные, мы живём в разных мирах и видим друг друга через прозрачное стекло. Иногда оно пропадает, он протягивает мне руку, и я даю ему свою, наши пальцы соприкасаются, наши тела танцуют танец страсти, и вот уже мне хочется верить, что всё возможно.
Либо он перейдёт на мою сторону, либо я переберусь к нему. А потом приходит отрезвление: не будет ни того ни другого. Ничего из того, чего я боюсь и желаю одновременно.
— О чём задумалась? Отпуск не пошёл впрок? — медсестра Люба, лет на семь меня старше, была любопытной, но беззлобной. Мы с ней часто дежурили вместе.
— Нормально прошёл.
— А куда ездили, если не секрет?
— В Беларусь.
После моего исчезновения на работу по электронной почте в отдел кадров пришло заявление на очередной отпуск. Это так Ледовский предусмотрел, чтобы паники не было.
Позвонили моему отцу, тот подтвердил мой отпуск по семейным обстоятельствам. Конечно, на работе подумали, что я просто зарвавшаяся и взбалмошная богачка, которая абсолютно не считается с графиком отпусков. Я объяснять ничего не стала. Пусть считают, некоторые стереотипы не переделать.
— Пойдёмте чаю попьём? — Люба была одной из немногих, кто относился ко мне без предубеждения.
— Пойдём. У меня бутеры есть.
— Вы какая-то другая стали. Мужчину себе нашли. Простите, что я вот так, без обиняков, можете не отвечать, но у меня глаз намётан. Три развода за плечами, как никак!
Я предпочитала отмалчиваться и отделываться полунамёками. К счастью, это было несложно: Люба была болтушкой.
Подробности своих разводов она рассказывала с удовольствием. С неким оттенком гордости: первый муж оказался пьяницей, второй — драчуном, третий — почти идеал. «Только баб любил», — вздыхала Люба.
К одной из соперниц третий муж и сбежал, с тех пор она недолюбливала всех женщин разом. Кроме некоторых, по её собственному признанию.
А вот когда к нам приходили мужчины, она делалась сама воздушность и любезность!
И вот сейчас, когда в половине двенадцатого ночи к нам позвонили, она встрепенулась, подобралась, как услышавшая звук трубы к атаки боевая лошадь. Тряхнула гривой, ой, нет, копной светлых волос — и отправилась к полуночному посетителю.
Наша ветклиника обслуживала разных людей. Цены были не сказать, чтобы очень дорогими, хотя в некоторых районах можно было найти подешевле. И всё же мы ценились за добросовестное отношение к питомцам клиентов.
Поэтому ночные визиты с раненым зверьём были не редкостью. Я и сейчас обрадовалась визитёру, не пришлось отвечать на допрос Любы о новом мужчине. Говорить о нём совсем не хотелось, напротив, мечталось забыть. Присвоить себе воспоминания о нём, но нашей случайной связи, о сексе, самом умопомрачительном, который я могла себе вообразить.
И я затолкаю эти воспоминания в пыльный шкаф памяти, чтобы потом, в одиночестве, редко, когда мне будет тошно от собственной правильности, доставать их и перебирать, как изъеденный молью пушистый воротник. Дотрагиваться до меха, вспоминая его прикосновения. Я оставлю себе иллюзию, что он тоже меня запомнил.
А я со временем совсем перестану узнавать его тяжёлый ледяной взгляд…
— Елизавета Евгеньевна, тут вас спрашивают, — Люба выглядела притихшей. Чего с ней почти не бывала. Так она дама бойкая, за словом в карман не полезет.
Значит, в приёмной ждёт недовольная посетительница. С ними по уставу ветклиники Люба предпочитала не связываться.
— Иду. Она там одна.
— Где? — удивилась было медсестра, но тут же поняла, о ком я. И совсем с лица спала. — Там мужчина. Он вас спрашивает, говорит, чтобы вы срочно вышли.
— Я его боюсь. У него такой взгляд, будто сейчас по горлу ножичком чик. — Люба заговорила шёпотом, а я всё не двигалась с места.
Ноги не слушались, руки затряслись. А в голове теснились мысли, одна хуже другой: это он, конечно, он, больше некому. Он снова нашёл меня, но зачем? Опять увезти в другую страну? Не поеду.
Как не поехать? Как ему не подчиниться? Даже если рядом нет амбалов в чёрных костюмах, я всё равно пойду за ним. Буду себя оправдывать страхом, обстоятельствами, много чем, но пойду. Из любопытства. Нет, снова вру. Врать пошло, а я вру. Всем вру и самой себе.
— Но я рядом буду, вы не бойтесь, если что, тревожную кнопку нажму.
К счастью, моё замешательство Люба истолковала по-своему.
— Он один?
— Нет, Елизавета Евгеньевна. С ним бультерьер молодой. У нас вроде недавно не был, я бы запомнила.
