Он легко собрал свои пожитки в маленький чемоданчик — уже привык к неприхотливости и к неожиданным поворотам судьбы. Но годы сделали свое. Четвертый десяток человеку пошел, а у него — ни дома, ни семьи, ни постоянной надежной работы. Мысли все чаще возвращались к столь позорно покинутой им Родине — чем и кем бы мог стать к этому времени он на родной земле? Да нет, нельзя ему возвращаться. Сам, добровольно стал эмигрантом, сам обрек себя на эту жизнь никому не нужного человека.
Самолет совершил посадку в Бонне.
Опять — ФРГ, куда ему еще податься?
Но в ФРГ оказалось не просто получить работу. Экономический бум шел на убыль, к эмигрантам отношение стало прохладным. В паспорте должно быть разрешение полиции — только тогда эмигрант имел право обратиться на биржу труда.
Чиновник долго вертел в руках его паспорт человека без подданства — кажется, готов был попробовать на зуб, как фальшивую монету, и вдруг с размаху влепил на нужной странице жирный оттиск штемпеля.
— Считай, что тебе повезло!
Ему действительно повезло. Поколесив по разным городам, начиная с Мюнхена, он обосновался в Гамбурге, где по частному объявлению устроился шофером и экспедитором на одном из подсобных предприятий торговой базы. Но место оказалось ненадежным. Пришлось вернуться в Мюнхен.
Старинный город, являвшийся столицей Баварии, где бессменно в течение десятилетий правил Франц Иозеф Штраус, председатель христианско-социального союза, жил своей обычной жизнью, в которой много было тайн и преступлений. В одной торговой базе его взяли шофером — развозить по списку заказанные богатыми гражданами покупки…
По старой памяти завернул однажды на Арабелла-штрассе, и не нашел свою бывшую «контору» на старом месте, хотя знакомое здание охранялось теми же американскими охранниками. Радиостанция «Свобода» переехала в другое здание из стекла и алюминия, заново отремонтированное и окруженное кирпичным забором и металлическими сетками с колючей проволокой — под одну крышу с радиостанцией «Свободная Европа». Теперь этот шпионско-диверсионный центр именовался РС—РСЕ, т. е. радиостанции «Свобода» и «Свободная Европа». Первая ведет вещание на языках народов СССР, вторая одурманивает своей клеветнической программой народы других социалистических стран Европы. Строгое разграничение функций…
Оно раскинулось на большой территории — это общее здание РС—РСЕ, став особой приметой Английского парка. С некоторой робостью шагнул Райму через центральный вход в огромный холл. Потом он стал бывать тут часто, даже подрабатывал. Познакомился с созданной недавно эстонской редакцией. Ее руководитель, приехавший из Швеции некий Террас, рассказал Райму, как бывшему сотруднику РС, о заботах своей редакции.
— В штате всего пять человек, а работать приходится очень много, — жаловался он бывшему соотечественнику. — Ежедневно программа рассчитана на 45 минут, но где взять свежую информацию, когда никаких связей с Эстонией у нас нет. Используем советские газеты, эмигрантские издания эстонцев в Канаде и Швеции, прокручиваем нашу программу по нескольку раз в сутки…
«Да, невесело вам живется! — подумал Райму, выслушав очередные излияния Терраса. — Хоть и в новом здании…»
Гнетущую обстановку, неуверенность сотрудников — неамериканцев в завтрашнем дне на РС—РСЕ Райму увидел невооруженным глазом. Даже в маленькой эстонской редакции он не обнаружил ни спаянности, ни дружбы. Как-то особняком держались помощник Терраса Пеэтер Ристсоо и диктор Рихо Месилане. Почти вслух говорили о непорядочности, аморальности пьяницы и бабника Яана Пеннарта, возглавлявшего в то время прибалтийские редакции. И хоть действовали эти редакции под началом одного человека, но на контакты друг с другом не шли — каждый помнил только свои интересы. «Сидят, как крысы вокруг рождественского пирога», — подумал Райму, убедившись, что на мюнхенской радиокухне стало еще хуже, чем пять лет назад.
Жизнь его в «свободном мире» явно не складывалась. Не складывались отношения с новыми приятелями — случайными знакомыми по вечерним «прогулкам», появились долги. За бутылкой виски все становились щедрыми, а после вытрезвления объявляли жесткие, нереальные сроки уплаты ссуд. Да еще угрожали расправой, если не рассчитаешься своевременно.
Вновь и все чаще стали приходить мысли о возвращении на Родину. «Никому здесь не нужен, ни одной близкой души».
Вернуться тоже было не просто. Понимал, что нашкодил. Простят ли ему его тринадцать лет «сладкой» жизни на Западе, его сотрудничество с врагами Советского Союза? А если осудят, то сколько дадут?
В груди застревал холодок. Что лучше — влачить жалкое существование никому не нужного эмигранта, дрожать перед неизвестностью — будут ли завтра работа и хлеб, или отбыть положенное за «ошибки молодости» и потом жить среди своих и на своей, родной земле?
Вспомнился химический заводик в пригороде Парижа, где «вкалывал» иногда по десять часов в сутки. Странные все-таки порядки у капиталистов: за воротами тысячи людей, согласных на любую работу, а здесь выжимают соки с утра до вечера из тех «счастливчиков», с которыми заключен контракт.
Если вернется на Родину — что ему будет? Придется ли еще труднее, чем на парижском заводике? Больше пяти лет, наверное, ему не дадут, а это уж как-нибудь переможет, отработает.
Бродя по дальним кварталам Мюнхена, наткнулся однажды на русскую колонию. Да-да, тут проживает много русских — древних старичков и старушек из «бывших», удравших из России после Октябрьской революции, и их многочисленных потомков.
Райму пытался заговорить с группой парней, собравшихся в сквере. Они удивленно смерили его недоброжелательными взглядами, возмущенно затараторили по-немецки.
— Я — русский, из Советского Союза, — тыкал он себя в грудь, пытаясь заинтересовать окружавшую его компанию молодых повес. — Эстония — есть такая республика.
И вдруг понял, что эти русские парни не знают русского языка!
А дни летели.
На РС появились новые редакции и отделы, радиостанция, как и РСЕ, как «Голос Америки», теперь официально финансировалась из государственного бюджета США — до 80—100 миллионов в год, но ключевые посты здесь по-прежнему принадлежали офицерам ЦРУ и невидимые нити еще крепче связывали здание в Английском парке Мюнхена с Вашингтоном, Нью-Йорком, столицами натовских государств. Отдел по изучению аудитории и эффективности передач под именем «бюро Ралиса» переместился в Париж, его филиалы были в Риме и Лондоне, а сотрудники шныряли по причалам и улочкам Гамбурга, Амстердама, Лиссабона, куда заходили суда из Советского Союза и других социалистических стран и где можно было натолкнуться на потенциальных предателей и отщепенцев, столь милых сердцу деятелей ЦРУ — подлинных хозяев РС—РСЕ.
