стол. – Это только форма, да и то… изменения скорее внутренние.
Так мне во всяком случае объясняли.
Сила извне направляется в организм и меняет его. Временно, само собой. Кости, мышцы… хорошая ищейка может сутки бежать по следу. Правда, потом упадет и сдохнет, поэтому очень хорошие ищейки стараются бегать быстро.
Я была чертовски хорошей.
Но случай не тот.
– Нюх тоже обостряется. Пожалуй, он лучше человеческого, особенно когда имеешь дело с одаренным. В этом и суть. Мы улавливаем силу. След ее. И чем лучше нюх, тем более слабый след способны взять. Я могла пройти по тому, который недельной давности.
– Дар закрыли?
– Да нет, скорее, сама попала… Маг последний, которого я взяла, сильным был. Из старого рода. Ну и приложил чем-то… Выжить выжила, мы же крепкие, а вот нюх начисто отбило.
Так что пользы от меня будет немного.
Разве что…
Нет, это… это даже не безумие. Хуже того. Я покачала головой, прогоняя неудобную мысль. Но она не захотела прогоняться.
Глава 15. Пятерка кубков
«Некий Прохоренко В., селянин, представ пред судом по обвинению в многоженстве, не стал отпираться, равно же раскаиваться в совершенном преступлении. Но, обратившись к присяжным, сказал, что лишь исполнил долг свой пред людьми, ибо война забрала многих мужчин, а потому женщины молодые и здоровые не имеют иной возможности познать семейное счастие, кроме как вступив или во связь греховную, или в порицаемую законом…»
«Поленицкий вестник»
В участок Бекшеев все же заглянул. И был встречен мрачным взглядом Сапожника, который устроился у самой двери, вытянув ноги в проход. И сдвинул их нарочито медленно, при этом на Бекшеева глядел выжидающе.
Злить пытается?
– Где в грязь вляпался? – поинтересовался Бекшеев, потому как ботинки Сапожника покрывал толстый слой рыжей глины.
– Да тут…
– Этот?
– Спит, – Сапожник качнул головой, – притомился.
И снова глянул, ожидая.
Ну да… княжич не выглядел настолько уставшим, чтобы уснуть в камере.
– Приходил кто?
– Сомов. – Сапожник потянулся. – Требовал отпустить.
– А ты?
– А я человек маленький, – улыбка стала широкой, – мне что велено, то и делаю. Велено стеречь, я и стерегу. Прочее же пущай с начальством решает.
Глаза у него серые, ясные. А в них насмешка. Над Бекшеевым?
– Хорошо.
– Отпустишь?
– Куда? Тем более если спит человек. К чему тревожить.
Кивок.
И ноги убираются с прохода. А сам Сапожник опять потягивается, нарочито медленно. Снова странно. Форму он не носит, а этот пиджачишко из темно-рыжего сукна смотрится будто с чужого плеча. Лацканы засалены, рукава не лучше. Рубашка синяя измята, и пуговичка верхняя оторвалась.
– Поговорим? – предложил Бекшеев. – Если желание есть.
– Нету. Но ты же не отстанешь?
– Не отстану.
– Папенька послал?
– Нет.
– Точно? – Легкий прищур.
– Силой клянусь. Я тут по другому делу. И… парня убили. Знаешь?
Осторожный кивок. И Сапожник поднимается, очень медленно, текуче.
– Все-таки убили?
– Убили, – подтвердил Бекшеев, вглядываясь в лицо.
Одутловатое. Пухлые щеки. Мягкий подбородок. Веки оплыли так, словно Сапожник пил несколько дней кряду. Но не отпускает ощущение, что это тоже маска.
– Не тут. – Он убирает руки в карманы и горбится, отчего нелепый пиджачок поднимается горбом. – Мое почтение матушке.
– Вы знакомы?
В деле этого не было. Но Сапожник кивает. Пауза недолгая, в два удара сердца.
– Вытянула, – нехотя говорит он. – Помогу чем смогу.
Он идет, слегка подволакивая правую ногу.
– Колено, – поясняет, хотя Бекшеев не задает вопросов.
А на улице сумерки. Быстро тут. И похолодало ощутимо. Ветер налетел, пронизывая пальто насквозь. Вот тебе и шерсть лучшего качества. А вот Сапожник накинул на плечи куртенку, тоже грязноватую, явно поношенную, и сказал, глядя снисходительно:
– Одежку б тебе сменить. А то загнешься раньше времени.
– Сменю, – пообещал Бекшеев, сдерживая дрожь. – Куда идем?
Здание участка располагалось на пересечении двух улиц. Этакая башенка в три этажа. Серый камень. Ни колонн, ни барельефов, только все тот же местный плющ с сизоватыми, словно инеем покрытыми ветвями.
– Тут недалече.
Сапожник и вправду весьма бодро пересек пустую улицу, чтобы втиснуться в узкий проход между домами. И там уже вывел в… сад? Если и так, то весьма заброшенный.
Зато лавочка имелась.
– Садиться не советую, – предупредил Сапожник. – Задницу отморозишь, а госпоже целительнице потом возись.
И опять обидно.
Как с мальчишкой, право слово. Может, в этом и проблема, что видят в нем именно мальчишку, решившего поиграть в большое начальство. Ну да, для них Бекшеев – чужак.
Тот, кто не был.
Не видел.
Не…
– Злишься? – с каким-то болезненным интересом спросил Сапожник.
– Злюсь.
– Маг?
– Аналитик.
Скрывать смысла нет, Зима все одно скажет своим. А если так, то завтра все будут знать. Если уже не знают.
– Сослали? Или сам?
– Сам. После болезни. Или в отставку. Или вот. Что это за место?
– Да так… старый дом. Я живу. – Он мотнул головой. – Тихий. Очень. Дом не люблю, а тут вот дышится.
И он сделал глубокий вдох.
А потом вовсе куртку сбросил на скамейку. Следом и пиджак отправился. Бекшеев молча наблюдал, ожидая продолжения. На землю мятым комом полетела рубашка. И только оставшись в нательной майке, Сапожник успокоился.
– Штаны не будешь?
– Приступы. Долго… тяжело в помещении. Начинает казаться, что стены давят. Давят и давят… Тебя когда-нибудь хоронили живьем?
– Нет.
– Повезло.
Что там было такого, в его жизни? Спросить? Или… нет, еще не время.
– Думаешь, кто из наших Мишку? Славный паренек. Добрый. Тут войны почти и не было… – Сапожник повел плечами.
В саду темно. Ни фонарей, ни окон, луна и та ныне слабая. Но все одно видно, что плечи Сапожника покрывает сеть мелких шрамов. Будто… будто кто-то вырезал на теле узоры.
– Думаю. – Бекшеев оперся на трость.
А дышалось и вправду легко. Свободно. Чуть примораживало, и воздух от этого мороза сделался звонким и отчего-то сладким.
Его хотелось пить.
И холод не мешал.
– Шею ему сломали. Кто-то, кого он подпустил близко. Тебя подпустил бы?
– Не уверен. Меня… опасался.
– Почему?
Сапожник поднял руки и потянулся, выгнулся до хруста в костях.
– Чуял. Чутье у мальчишки имелось.
– У него деньги нашли. Три рубля.
– Много. – Состояние Сапожниковых давно исчисляется миллионами. Хотя по нему и не скажешь. – Для наших мест, – уточнил Сапожник. – И для него. Яжинский их крепко в кулаке держал.
– И денег бы не дал?
– Не на глупости.
– Что за глупости?
Недолгое раздумье. И все же Бекшеева сочли годным, чтобы сказать:
– Видел его. В лавке. Хомутовой.
– Поясни.
– Держит. Тут. Не из первых, но лавка чистая. На Малой Рыбацкой. Мыло хорошее. Гребни. Шпильки.
