А в Смольном дальше все шло так, как только и можно было ожидать… Выкинутый и оскорбленный министр внутренних дел тут же обрушился с обвинениями… на ЦИК и на Военно-революционный комитет за помехи, чинимые Керенскому, за «самоуправство», выразившееся в самовольном передвижении войск и судов. При этом он оперировал с документом, которым только что путал его Керенский в Зимнем дворце. Но документ оказался подложным…
Затем по обыкновению говорили лидеры фракций – Либер, Мартов, Каменев. Говорили знакомые нам речи. А в заключение выступил Церетели, конечно, посрамивший оппозицию: ибо он, как всегда, был победителем в борьбе с буржуазией. «Керенский, – говорил лидер большинства, – мог бы нанести нам удар, если бы оставил нас без правительства. Но на каких бы принципах ни была создана власть, она создана и способна бороться с контрреволюцией. Цензовые элементы (вы слышите, читатель, благородного вождя?) удалены по нашему желанию. И мы должны сказать, что это правительство мы будем поддерживать».
Это говорил человек, которого часом раньше его собственные «живые силы» выкинули из Зимнего дворца со всеми его «идеями» и со «всей демократией» в придачу.
После речи Церетели была огромным большинством принята его резолюция, где говорилось: в настоящем трагическом положении необходима «сильная революционная власть, способная осуществить программу революционной демократии и вести деятельную борьбу с контрреволюцией и внешним врагом. Такая власть, созданная демократией и опирающаяся на ее органы, должна быть свободна от всяких компромиссов с контрреволюционными цензовыми элементами»…
Это предпосылки, и мы видим, что они не так плохи. Но вот выводы: «ЦИК постановляет: 1) немедленный созыв съезда всей организованной демократии и демократических органов местного самоуправления, который должен решить вопрос об организации власти… 2) до этого съезда ЦИК предлагает (вы слышите? они предлагают!) правительству сохранить свой теперешний состав и приветствует первый шаг его – провозглашение демократической республики, рассчитывая, что оно будет вести в тесном единении с органами революционной демократии решительную борьбу с контрреволюционными заговорами; 3) ЦИК находит необходимым, чтобы правительство действовало в тесном контакте с Военно-революционным комитетом; 4) ЦИК требует от демократических слоев не поддаваться провокации и с полной выдержкой ожидать решения демократического съезда, воздерживаясь от самочинных выступлений». И наконец, ЦИК обещает новому правительству энергичную поддержку…
Все ясно. Комментировать не стану.
Может быть, читатель помнит, куда и зачем мне нужно было удалиться с половины этого заседания… С отрядом матросов человек в двадцать пять Авилов, Гржебин, я и еще несколько близких сотрудников двинулись из Смольного в типографию «Нового времени», чтобы выпустить нашу газету. Отряд расположился частью у ворот, частью близ помещений, нам необходимых: ведь в этой типографии мы только печатали, матрицы изготовлялись в нашей собственной – на Шпалерной. Задача была в том, чтобы от полноты власти Пальчинского охранять стереотипную и ротационную…
Очень спешили и волновались, но все же запаздывали. Стереотипы были готовы только около четырех утра. Генерал-губернатору, если он желал пресечь наши злодеяния, уже пора было присылать свои вооруженные силы… Но вот стереотипы уже в машине, вот машину уже пускают.
Мы все собрались около, поминутно выбегая проверять посты. Противника не видно. Все мы и нововременские рабочие в возбуждении и азарте: если и помешают, то хоть бы тысячу отпечатать и разнести по городу, из принципа…
Пущенная машина остановилась. Бумага рвется, и еще, и еще раз. Незадача! Переменяют бумажный вал, но не налаживается, казалось, долго, долго… Но вот колеса завертелись, посыпались сложенные номера «Свободной жизни» от 2 сентября. Их охапками подбирают работницы и уносят.
Уже светло. Газетчики уже столпились у входа в ожидании своих порций… Вот тысяча, вторая, пятая, десятая, и дальше, и дальше. Вот уже семь часов. Колеса все вертятся, дружно, без помехи. Газета вышла…
Отряд больше не нужен, его отпустили и стали расходиться сами. На углах газетчики уже оделяли прохожих нашей газетой, где все было на своем месте и было по обыкновению « подчеркнуто» то, что следовало. Пальчинский, как и надо было ожидать, не сунулся со своей полной властью. Впрочем, генерал-губернатор получил отставку того же 2 сентября.
Так было ликвидировано корниловское «выступление»… Бутафория Зимнего дворца сохраняла свой прежний характер; буржуазия по-прежнему наступала, стремясь закрепить докорниловские, послеиюльские позиции и превратить свою формальную диктатуру в реальную. Клика Керенского, Терещенки и Кишкина по-прежнему имела целью ликвидировать всякое влияние организованной демократии и установить диктатуру капитала… А Смольный, «звездная палата», советское большинство по-прежнему предавали революцию в руки буржуазии.
Воссозданный на мгновение единый революционный фронт они немедленно разорвали – ради своей мещанской идеологии, в силу своего классового положения между молотом и наковальней. Правда, законный брак мещанства с крупной буржуазией был расторгнут корниловским ударом. Но фактическое сожительство было продемонстрировано всенародно в день окончательной ликвидации корниловского эпизода. Вся наличная реальная сила и власть, принадлежавшая Совету, была снова положена к ногам контрреволюционной плутократии.
Вопрос, однако, в том, что это была теперь за сила и какое употребление могли сделать из нее бонапартята Зимнего? Вопрос заключается именно в этом…
Увы! Необъятные силы Совета, попавшие в руки лидеров-мещан, они уже позорно промотали… ЦИК меньшевиков и эсеров одряхлел, пребывая в старческом маразме и до корниловщины. Он попустительствовал контрреволюции именно тем, что развеял по ветру свою силу и разложил ее в своем самоупразднении. А вместе с тем он обессилил и разложил вообще государственную власть, которая могла возродиться только на новых основаниях.
Теперь же, после корниловщины, у «звездной палаты» уже ничего не осталось за душой, кроме избитых фраз и жалких резолюций. Из них клика Керенского не могла сделать нужного употребления. Из них она не могла создать вожделенной диктатуры плутократии… Будет ли восстановлен законный брак крупной и мелкой буржуазии, или не будет, но не в пример тому, что было в мае, теперь Совет уже не принесет прежнего приданого. Оно общими усилиями промотано до конца.
Но и других источников нет для создания реальной диктатуры плутократии. Если их признаки явно обозначились после июля, то их рассеяла корниловщина. Пусть наступает Зимний, пусть изменяет Смольный. Пусть стоит грязное болото на том месте, где была некогда великая революция. Мы увидим, что это не страшно и не надолго…
И Зимний, и Смольный остались на своих местах и на своих позициях после корниловского похода. Но это только внешность, это – поверхность, которая не должна скрывать от нас существа дела. Огромный толчок, данный Корниловым справа, окончательно выбил революцию из атмосферы «июльской» реакции; он отбросил ее далеко влево и двинул далеко вперед.
Январь-май 1921 года.
Книга шестая
Разложение демократии
1 сентября – 22 октября 1917 года
Период от ликвидации корниловщины до победы Советской власти (с 1 сентября по 1 ноября 1917) был первоначально описан мною в одной книге. В процессе печатания пришлось эту – шестую – книгу ввиду слишком большого ее объема разделить пополам. По содержанию это вполне возможно и удобно. В седьмую книгу выделен октябрьский переворот и его «артиллерийская подготовка». Но, к сожалению, не в пример предыдущим книгам, здесь не вполне выдержана хронология: подготовка к Октябрю описана мной начиная с первых чисел месяца, тогда как в настоящей (шестой) книге Предпарламент описан до самого начала восстания. Для читателей, имеющих намерение прочитать все написанное мной – от корниловщины до конца, – такое расположение материала, конечно, не представляет никаких неудобств. Для тех же, кто интересуется специально октябрьским переворотом, выделение седьмой книги имеет свои выгоды.
19 сентября 1922 годаАвтор
1. После корниловщины
Поверхность и недра. – На другой день. – Мобилизация «низов». – Порождения корниловщины. – Избиения офицеров в Выборге. – Министры снова апеллируют к ЦИК. – ЦИК уже бессилен. – Урок Троцкого. – В Петербургском Совете. – «Кризис президиума». – Поражение «звездной палаты». – Tu l'a voulu[151]
… – Перерождение Смольного. – Рост большевизма. – Сдвиг советского большинства. – У эсеров. – У меньшевиков. – Бесплодные потуги Дана. – «Самая глупая газета». – Среди мартовцев. – Кризис меньшевизма. – «Компромисс» Ленина и «программа» Зиновьева. – Брожение в ЦИК. – Слова и дела верховного советского органа. – Дело о роспуске военно-революционных комитетов. – Рабочая милиция. – Кто же спасет буржуазию?Кто будет писать историю, а не мемуары, подобно мне, тот, изучая послекорниловский период, должен будет устремить свое главное внимание на процессы, происходившие в недрах народных масс. Остальное было эфемерно, преходяще и бесследно. Остальное было полно «драматизма», но лишено всякого исторического значения. То есть, точнее, все остальное было не больше как рамкой, фоном, на котором развивалась революция. Притом рамка эта была не нова. Фон этот был все тот же старый фон капитуляций Смольного и контрреволюции Зимнего. «Работа» правительства и ЦИК была «совокупностью обстоятельств», сопутствующих и, если угодно, содействующих бурному движению к Октябрю. Но эти сопутствующие обстоятельства уже не были определяющим, решающим фактором.
