родился на свет. Пойдем, я уложу тебя в постель. Маленьким девочкам нельзя так долго не спать… Помни, кто посмеет тебя кому-то отдать… пусть даже он будет правителем, я сотру его с лица земли вместе с его державой!
Последние слова он сказал громко и отчетливо. Кузя взвизгивала и повисала на его руке. Он пронес ее к дверям, открыл пинком, он тоже Его Величество, потому может называть Светлану на «ты» и по имени, открывать двери ногой и чесаться при народе.
Кузю уложил, укрыл одеялом и почесывал ей, как Хрюнде, спину. Кузя повизгивала от счастья, так и заснула с широкой, как у лягушонка, улыбкой на детской рожице. Он отступил в тайник как раз вовремя, чтобы услышать топот ног по ту сторону двери. Через щель видел, как вошли вслед за Светланой трое мужчин, один из них Макитр, остальных раньше не видел. Светлана бросилась к Кузе, мужчины осмотрелись, он слышал их злые непонимающие голоса, потом гурьбой выбежали.
Светлана поцеловала Кузю. Лицо тцарицы было бледным и печальным, а на чистом лбу пролегла первая морщинка. Кузя во сне порывисто вздохнула и обняла, не просыпаясь, шею старшей сестры. Светлана снова поцеловала, тихонько сняла с себя детские ручонки и одну повернула розовой ладошкой Кузе под щеку. Кузя довольно засопела.
– Мрак, – прошептала Светлана, – таинственный и загадочный…
В глазах ее были боль и странное выражение, которое Мрак никогда раньше не видел. В сердце предостерегающе кольнуло. Он отступил, повернулся и пошел, ничего не видя, ударяясь о все камни, выступы, пока один прямой удар в лоб не бросил на колени.
Он потряс головой, вспомнил, что сейчас нет надобности выбираться из подземного хода наружу, а потом еще и нестись на коне или в личине волка, вернулся, на ощупь отыскал среди шероховатых камней единственно гладкий. Ноздри уловили запах Кузи и аромат тела Светланы, от которого у него раньше рвалась душа и болело сердце.
Задержался на миг, ибо в черепе вдруг ослепительно вспыхнуло: а не потому ли бежит, что ведьма нагадала ему скорую смерть, если выронит хоть одну слезу, если начнет страдать… Прислушался к себе, помотал головой. Нет, просто не хочет снова оказаться тем… нет, не дураком, но даже в святое место нельзя заходить дважды. Один раз – это красиво. Попытаться второй раз… да, такой заслуживает, чтобы его сердце разорвалось. Или ему разорвали.
В следующее мгновение он шагнул на ковер своей исполинской спальни. Здесь горят все светильники, из распахнутых окон врывается чистый свежий запах ночи. С постели приподнялась и смотрит обвиняюще Хрюндя.
– Да люблю я тебя, люблю, – сказал Мрак. – Ну что уставилась? Я ж чуть-чуть отлучился! Что, совсем нельзя твоему папочке отлучиться?
– Нельзя, – сказала Хрюндя и прыгнула ему на грудь.
Он сбросил одежду, за окном блеснуло, словно стремительно пронеслась серебристая рыбка. Хрюндя тут же начала вырываться, пришлось отпустить на пол, где она тут же придирчиво переворошила всю одежду: не прячет ли ее лакомства, пришлось дать ей по толстому заду, а одежку сунуть в комод.
За окном блеснуло снова. С неба падал настоящий дождь из серебра, что уничтожит всякую нечисть, очистит мир. Тяжелые капли блестели, разбрасывали блики, весь мир блестел, искрился, серебро сыпалось длинными плотными струями. Он замер от видения чуда, ибо ночь черна, как грех, в небе ни звезды, а серебряные струи возникают прямо в черноте и устремляются к земле.
Серебряные струи разбивались о серые камни сторожевых башен, крепостных стен, на широких каменных плитах уже крохотные лужи, там подпрыгивают бойкие капли в надежде снова взлететь в черное небо, лужи растут, выплескиваются за края плит и устремляются в щели, пропитывая землю.
– До чего же красиво, – сказал он. – Сколько раз попадал под дожди… под такие же точно!.. а только сейчас заметил, что это красиво.
В серебряных струях замелькали серебряные крылья. Яркие и настолько блестящие, что он не сразу заметил, что на этих крыльях носятся и кувыркаются под дождем странные существа, блистающие, как осколки льда или горного хрусталя.
Наконец он различил полупрозрачных человечков со сверкающими, как у стрекоз, крылышками, что от дождя не намокали, а только блестели ярче. Он крикнул, помахал им рукой. В серебряных струях трудно было рассмотреть их лица, но ему показалось, что его заметили, кто-то даже помахал в ответ. Они кружились в танце, словно мотыльки вокруг огня. Серебряные крылышки и серебряные тельца сверкали, как и капли, настолько похожие, что Мрак иногда переставал их различать в потоке серебра.
Один подлетел к окну, прокричал тоненьким голоском:
– Приветствуем тебя, повелитель!..
Мрак помахал рукой:
– И вам привет, сереброкрылые.
– Раз уж ты видишь нас, – прокричал человечек, – то я от имени цветочных эльфов приглашаю тебя посетить наш Праздник Света!
– Спасибо, – ответил Мрак. – А что, другие вас не видят?
За окном прозвенел смех. К человечку подлетели еще и еще, кто-то крикнул серебряным голоском:
– Здесь ты – первый!
– И когда же праздник? – спросил Мрак.
– Через десять дней, – ответил первый человечек, – мы прилетим за тобой!
– Спасибо, – ответил Мрак. – Буду.
Хрен буду, напомнил себе. Через десять дней здесь будет сидеть уже прежний тцар.
Десятый день
Даже на ложе поваляться успел малость, на радость распрыгавшейся на нем Хрюнди. Потом в дверь постучали, он дернул за шнур, изволяя разрешить войти. Вдвинулись Аспард и Манмурт, оба с постными лицами, строгие и застывшие. Манмурт первый заулыбался, ибо тцар, что так отбивается от нагло бросающейся на него жабы, – не тот тцар, что смотрит на звезды.
Он протянул руки к Хрюнде, посюсюкал, и жаба, к удивлению и ревности Мрака, преспокойно пошла к придворному, позволила взять себя на руки.
– У нас в саду есть любимая тропка, – пояснил Манмурт. Он бросил быстрый взгляд на Аспарда. – Я отпускаю ее прыгать без всяких поводков, а она за это не убегает.
– Смотри, убежит – голову снесу!
– Не убежит, – заверил Манмурт. Он снова посмотрел на Аспарда, попятился к дверям. – Там, в саду, вдоль стены еще человек двадцать стражей. Враз изловим.
– А-а-а…
– Она это понимает, – закончил Манмурт, – и не убегает. Пойдем, чудовище!
Он торопливо унес Хрюндю, только сейчас Мрак увидел, что Аспард все еще стоит у порога, весь вытянувшийся и застывший, словно проглотил кол и боится пошевелиться.
– Ага, – сказал Мрак. – Это уже становится привычно. Неужели снова?
– Опять, Ваше Величество, – ответил Аспард в отчаянии. – Он… сумел.
– Но… как? – выдохнул Мрак. – Ты ж сам расставлял стражу! И в той комнате, где кувшин, кого-то прятал…
– Ничего не понимаю… –
