Тому свидетельством стихи:
В монастырях буддисты Будду чтут,Даосы – чтут Небесного владыку.Растят монахи дивные цветы,А помыслы у них совсем иные;К паломникам с радушием спешат,Однако все улыбки их притворны.Наставникам вослед ученикиРядятся в шелк и тянутся за чаркой,Обету воздержанья вопрекиЖдут случая, чтоб поиграть с красоткой.Везет родитель милое дитяНаставнику для ублаженья плоти.
Немного погодя, Шоуцин и Шоули накрыли в покоях монаха стол, расставили, как полагается, изысканные яства и деликатесы – жаренные в масле пирожки и крендели, заготовленные с весны соленья и всевозможные овощные блюда. На столе царило изобилие. Лучший чай из молодых лепестков, нежных, как воробьиные язычки, заваренный на сладкой воде, подали в белых чашечках из динчжоуского фарфора.[1597] Серебряные чайные ложки напоминали листики абрикоса.
После чая посуду со стола убрали. Появились вино и огромные подносы, на которых стояли большие тарелки с горячими кушаньями. Были тут куры, гуси, рыба, утки и прочие скоромные угощения. Золотом заискрилось вино в оправленных серебром янтарных кубках.
Когда У Юэнян увидела вино, то решила, что пора собираться в путь, и подозвала Дайаня. По ее распоряжению слуга, отвешивая поклон, поднес на красном лакированном подносе кусок полотна и два ляна серебра.
– Мы не можем вас больше беспокоить, отец наставник, – обратился к Боцаю У Старший. – Примите эти скромные подношения как знак нашей искренней благодарности. И не утруждайте себя, пожалуйста, излишними хлопотами. Ведь уже вечереет, и нам пора начинать спуск.
Ши Боцай засуетился и долго благодарил паломников.
– Я – бесталанный инок, – говорил он. – Пребывая под благодатным покровительством милосердной божественной Матушки, надзираю за обителью Лазурных облаков. Живу только милостью паломников, кои приносят сюда со всех четырех сторон света свои пожертвования. Кого же как не вас, почтеннейшие благодетели, мне и принять. За такое скромное угощение я, право, не заслужил столь щедрых даров. Вы ставите меня в неловкое положение: и не принять их было бы с моей стороны неучтиво, а принять – прямо-таки неудобно.
Он продолжал рассыпаться в благодарностях и долго отказывался принять подношения, пока, наконец, не велел послушникам унести их, а сам начал упрашивать У Старшего и Юэнян остаться.
– Побудьте еще немного, прошу вас, – уговаривал он паломников. – Хоть по чарочке-другой пропустите, дабы я мог хотя бы в ничтожной мере отблагодарить вас за великую милость, вами оказанную.
Внимая его настоятельным просьбам, У Старший и Юэнян пришлось сесть за стол.
Немного погодя подали разогретые блюда.
– Это вино не годится, – заявил Боцай и обернулся к послушнику. Ступай-ка откупорь для почтеннейшего господина У жбан лотосовой настойки. Той, что его сиятельство Сюй, областной правитель, на днях прислал.
Вскоре появился послушник с кувшином подогретой настойки.
Ши Боцай наполнил чарку и обеим руками преподнес ее Юэнян, но та отказалась принять.
– Сестра не потребляет вина, – пояснил У.
– Выпейте, милостивая сударыня, хоть немножечко, – упрашивал Ши Боцай. – Ничего с вами страшного не случится. Приятно разогреться после тягот пути, ветра да стужи.
Монах поднес полчарки, и Юэнян взяла.
– Попробуйте-ка, почтеннейший господин У, что за настойка! – продолжал он, протягивая полную чарку У Старшему. – Каков букет!
У Старший отпил глоток сладкого вина и сразу почувствовал необыкновенный густой аромат.
– Да! – протянул он. – Удивительный, прекрасный напиток!
– Не скрою, господин У, это вино было прислано мне самим его сиятельством Сюем, правителем Цинчжоу, – пояснил монах. – Супруга его сиятельства, их дочка и сын из года в год посещают Великую гору. Молебны заказывают и благовония возжигают. У нас с его сиятельством большая дружба. А их барышня и молодой барин пребывают под покровительством заступницы божественной Матушки. Его сиятельство прониклись уважением ко мне, ничтожному иноку, за мою душевную простоту и скромность, за усердие мое в молитве, за чистоту мою и непорочность. Видите ли, в былые годы казна взимала с обеих наших обителей половину налогового бремени. Теперь же – как нам не молиться за нашего милосердного добродетеля, его сиятельство правителя господина Сюя! – ведь благодаря его докладу с нас были полностью сняты налоги. Так что все доходы ныне поступают в наше собственное распоряжение. Вот почему мы можем чтить милосердную божественную Матушку, а остальное тратить на прием паломников, кои стекаются со всех концов света.
Пока они вели разговор, для Дайаня с Лайанем и носильщиков паланкина было устроено отдельное угощение. Им подавали закуски и сладости, огромные блюда мяса на больших подносах и вино. Они наелись до отвалу.
Да, дорогой читатель! Ши Боцай ведь спрятал в своем логове Инь Тяньси. Вот он и заманил в келью Юэнян, намереваясь отдать ее на поругание Злодею. Вот отчего он так и старался, так и потчевал паломников.
После нескольких чарок У Старший заметил, что вечереет, и стал откланиваться.
– Вот-вот зайдет солнце, сударь, – проговорил Ши Боцай. – Поздновато в путь пускаться. Если не побрезгуете кельей ничтожного инока, заночевали бы лучше у меня. А завтра пораньше и в путь двинуться легче будет.
– Но у нас кое-какие вещи на постоялом дворе остались, – заметил У. – Как бы, чего доброго, не польстился кто.
– Насчет этого можете не волноваться, – заверил его, улыбаясь, Ши Боцай. – Пусть только посмеют прикоснуться! Как узнают, что нашего паломника обокрали, не только постоялый двор – всю округу страх проберет. Хозяина сейчас же в областное управление доставят, выпорют как полагается и грабителя прикажут разыскать.
Услышав такие заверения, У Старший остался. Ши Боцай продолжал наполнять большие кубки. У Старший, захмелев, вышел пройтись и полюбоваться храмами. Ши Боцай сделал вид, что опьянел, и тоже вышел по малой нужде. Послушник Шоуцин с вином в руке отпер дверь и выпустил У Старшего наружу.
Юэнян почувствовала усталость и решила лечь. Ши Боцай тем временем запер дверь спальни, а сам сел снаружи кельи. И надо же было тому случиться!
Только Юэнян легла в постель, как до нее донесся шорох. Вдруг из находившейся за кроватью обтянутой бумагой двери в спальню ворвался незнакомец. Это был розовощекий детина, лет тридцати, с бородкой в три клинышка, в темной головной повязке и лиловой парчовой куртке и таких же штанах.
– Меня зовут Инь Тяньси, – проговорил он и заключил Юэнян в объятия. – Я прихожусь шурином правителю Гао. Давно слыхал о вас, сударыня. Знаю, вы супруга знатного солидного лица, наделены прирожденным обаянием и слывете красавицей. Давно я жаждал встречи, горел желанием лицезреть вас, да не выпадало подходящего случая. И вот сбылась моя мечта. Я несказанно счастлив. Не забыть мне этого момента!
Инь Тяньси схватил Юэнян и стал домогаться ее. Как только могла съежилась, насмерть перепуганная, Юэнян.
– Как вы можете средь бела дня, в мирное время, ни с того ни с сего хватать жену порядочного человека?! – громко закричала она и хотела было вырваться, чтобы броситься к двери.
Но Инь Тяньси не пускал ее.
– Не кричите, сударыня, умоляю вас! – вставая на колени, запросил насильник. – Прошу вас, войдите в мое положение. Сжальтесь надо мной!
– Помогите! Спасите! – напрягая все силы, еще громче закричала Юэнян.
Ее услышали Дайань с Лайанем и стремглав бросились в задний флигель У Старшего.
– Дядя, скорее! Матушка в келье зовет на помощь.
У Старший, ускорив шаг, побежал к келье. Он толкнулся было в дверь, но не тут-то было. Из кельи послышался громкий голос Юэнян:
– Для чего понадобилось хватать паломницу, да еще в мирное время?!
– Сестра, успокойся! – крикнул ей У Старший. – Я тут.
Он схватил камень и разбил им дверь. Инь Тяньси выпустил из рук Юэнян и, прыгнув за кровать, испарился как дым.
А в келье Ши Боцая, надобно сказать, за кроватью был устроен особый ход.
– Не опозорил тебя насильник, сестра? – ворвавшись в спальню, расспрашивал ее брат.
– Не успел. Вон там за кроватью скрылся.
У Старший стал разыскивать Ши Боцая. Но монах спрятался. Чтобы как-то заговорить паломников, он выслал к ним своих послушников. Это вывело У Старшего из себя, и он крикнул сопровождающих, а также Дайаня и Лайаня. Слуги разбили вдребезги дверь и окна в келье Ши Боцая, после чего, охраняя укрывшуюся в паланкине Юэнян, покинули обитель Лазурных облаков.
Они пустились в обратный путь с наступлением сумерек и не останавливались целую ночь. Когда же начало светать, они поспешили к подножию горы на постоялый двор, где рассказали, что случилось.
