ярко её освещало всем своим блеском. Она всю её охватила взглядом и повернулась к сыну.
– Дитя моё, – сказала она, – в жизни случается, что из самого чистого неба неожиданно бьют молнии. Такая сегодня ударила в тебя и меня. Мужественно приготовься к великой и решительной перемене в жизни. Ты уже не ребёнок. Моё решение нерушимо; то, что тебе объявляю, будет и должно быть, хоть будет мне стоить слёз. Ты потеряешь мать… я еду, чтобы больше не вернуться, – должна!
Евгений был почти ошарашен. Спыткова говорила дальше:
– Я не вышла замуж за твоего отца, я была предназначена другому. Мне приказали отдать руку… я послушалась воли отца. В течение нескольких лет я исполняла мои тяжёлые обязанности, будучи ему послушной и верной… Сейчас я свободна. Человек, жизнь которому я отравила, несчастен; нужно спасать его от гибели. Иду, куда зовут меня сердце и долг! Я разоружаю врага Спытков, освобождаю вас от мести. Мой наречённый – каштелянич Якса.
Евгений вздрогнул.
– Матушка! – воскликнул он.
– Не говори ничего, – сказала Спыткова, подходя и целуя его в лоб. – Этому не поможешь, слёзы и уговоры не помогут. Процесс о Мелштынцах, которым он угрожал тебе, окончен. Вот бумаги. Не заберу отсюда ничего. Всё, что мне завещал твой отец, отдаю тебе и возвращаю; в одном платье отсюда выйду, как пришла; даже эти драгоценности, – прибавила она, срывая с пальцев кольца и цепь с шеи, и кладя их на стол, – не пойдут со мной. Моего маленького приданого хватит. Ничего не хочу. Дитя моё, прости меня! – и она упала перед сыном на колени.
Евгений испугался, задрожал.
– Ты ещё так молод, что, несмотря на всё своё благоразумие, справиться не сможешь. Не хочу, чтобы ты остался так без опеки. Поедешь в Варшаву, где у тебя дальние родственники. Воевода С. возьмёт тебя в опеку. Останься у него… он к нам расположен. А! Люди меня осудят; ты сам, дитя моё, может, бросишь в мать камень; но заглянет ли кто-нибудь из вас в это сердце… и сумеет понять? Да исполнится Божья воля, вынесу даже презрение и осуждение, но спасу от гибели человека.
Сказав это, она встала с пола и, рыдая, начала обнимать своего ребёнка.
Хотя жизнь была пыткой и невыносимым бременем, никто даже ложе многолетнего страдания не покидает без жалости и тоски. В минуту расставания пани Спыткова ощутила этот гнёт и плакала. В конце концов… она оставляла тут ребёнка!
Евгений тоже чувствовал в глазах слёзы.
– А! – воскликнул он. – Я инстинктивно ненавидел этого человека, хоть первый, ни о чём не зная, привёл его в этот дом… Я его убью!
– Пожалуй, и меня с ним вместе убьёшь, – проговорила мать. – То, что я решила, должно свершиться. Он страдал из-за меня, я еду страдать из-за него. Жребий брошен! Случилось! Из врага Спытков я переделаю его в расположенного к ним человека.
– Никогда он им не будет! – сказал хмуро Евгений, который под тяжестью этого удара почувствовал, что вырос и возмужал. – Мне не годится осуждать мать и упрекать её, что этот дом она покрывает другим трауром и вечным стыдом… но мне разрешено её умолять!
– Сын мой, – прервала вдова, – всё было бы напрасно. У меня железная воля, и что я сказала, то исполнится, несмотря на слёзы, которые пролью. Я выдержала здесь, воспитала тебя, была верной моему долгу; но сегодня я возвращаю себя и слушаю только собственную совесть.
Пусть Божье благословение охраняет ваш дом, который с этой минуты перестаёт быть моим. А! Не проклинай и не презирай мать! – прибавила она, ломая руки, и снова упала на колени.
Евгений стоял оцепенелый.
– Если это должно случится, – сказал он, – то почему так внезапно? Пусть исполнится твоя воля, но здесь, но иным образом… Не убегай от нас!
– Этого не может быть, – прервала Спыткова, – я не приведу сюда врага вашего рода, нет, нет! Он бы не пришёл, он гордый, он бы не захотел ваших богатств. Я иду разделить его бедность.
И страстным объятием с плачем и рыданием она ещё раз обняла своего ребёнка.
– Помни обо мне! – воскликнула она. – Люби меня, Евгений… и что бы не случилось, останься достойным своих отцов… На тебе будущее семьи.
Вдруг она вырвалась из объятий сына, подала ему руку и вышла из покоя. Евгений бежал за ней… За порогом она вытерла слёзы, опустила на лицо вуаль, а её уверенные и смелые шаги не выдали ни малейшего волнения. Глядя на неё, можно было подумать, что она действительно выезжала на обычную прогулку и через пару часов вернётся.
Перед крыльцом уже стояла её готовая лошадь и конюший хотел сопровождать пани; она кивнула только, чтобы он остался, подала руку сыну, вскочила в седло, пришпорила лошадь и… помчалась галопом, исчезая за замковыми воротами.
Евгений долго стоял как вкопанный, и не скоро дрожащим шагом поплёлся к своему дому.
* * *
На руинах Рабштынского замка Якса в одиночестве ходил по пустым комнатам, готовясь в дорогу. Старый Захарий глядел на него с порога с мрачным лицом. Иво хватал и бросал по очереди оружие, одежду, точно не знал, что ему взять, а что оставить.
Из его уст вырывались непонятные слова, а когда бедный слуга спрашивал о них, не расслышав, Якса его сбывал пожатием плеч.
Вдруг цокот конских копыт обратил внимание их обоих. Его там редко слышали, потому что никто сквозь дебри прямо к замковому крылу не подъезжал. Удивлённые пан и слуга подбежали к окну. Якса крикнул, бросился к дверям и молнией сбежал вниз. Хромой Захарий преследовал его, испуганный и удивлённый. Перед воротами на взмыленной лошади сидела женщина.
Каштелянич подошёл с молчаливым удивлением.
– Иво, – сказала она смелым голосом, – я плачу долг сердца, я приехала сюда… я твоя… Бери коня, поехали вместе в костёл… пусть ксендз нас соединит, сейчас же, сразу! Я ничего тебе от Спытков не принесла, пришла бедная, какой ты любил меня, готовая к бедности, которую разделю с тобой. Я отдала им всё.
В эти минуты, сломленная усилием и волнением, она нагнулась к седлу. Якса подскочил, хватая одновременно лошадь и женщину, которая сползала, потеряв сознание.
В глазах каштелянича блестела радость победы и непередаваемое чувство. Слеза, непрошенный гость на высохших глазах, увлажнила их и упала на белую руку вдовы. Бесчувственную женщину внесли в пустые сени этих руин, которые ещё назывались Рабштынским замком.
* * *
Прошёл год с вышеописанных событий, которые спокойную до сих пор околицу встряхнули, правда, как удар молнии. Извергся пламень
