– МУР! – вновь проорал я, упреждая огонь. – «Фиат»! Слева!
Вооруженные мордовороты из правительственных, лимузинов, слава Богу, уловили, что главную опасность представляю не я, после чего открыли пальбу по удаляющемуся «фиату». Насчет их сноровки я преувеличил: стреляли они старательно, но безрезультатно. Им даже не посчастливилось расколотить вторую фару, для компании. Тах! Тах! – включился в хор опять-таки мой «макаров». Ну вот, правый задний фонарь «фиата» взорвался стеклянными брызгами. А толку-то? Тью-тью-у-у! С кучностью стрельбы в этой М-16 все было в порядке, но пули ее упорно ложились не в цель. Как стрелок я чисто профессионально огорчился, но как мишень – порадовался. Ну, я вам сейчас… Я тщательно прицелился в ускользающее заднее стекло «фиата»…
– Й-я-ашка!!!
Громкий крик за спиной заставил меня вздрогнуть, и я, разумеется, промазал. Тах! Тах! – выплюнул мой «Макаров» пули в вечернее небо. Я стремительно развернулся вокруг своей оси. Черник! Куда его понесло?
– Падай, дурак! – изо всех сил заорал я, видя, как Гошка стремительно выбегает прямо на линию огня. Черник не слушал или не слышал.
– Держи-и-и их! – кричал он мне, некрасиво разевая рот. – Они-и-и…
Для пассажиров «фиата» безоружный Гошка не представлял абсолютно никакой опасности, зато это была отличная цель. Как и я сам три секунды назад, Черник оказался в самом освещенном месте автостоянки. Я, не целясь, выстрелил по «фиату», чтобы отвлечь их внимание от идеальной мишени. Поздно. Ах, черт!
Тью-у-у! – пропела пуля, а затем «фиат», словно освободившись от тяжелого груза, резко набрал скорость. Я снова крутанулся волчком, моля всех святых, чтобы идиот Черник все-таки успел упасть на землю до последнего выстрела. Гоша лежал на асфальте метрах в пяти позади меня, лицом вниз, широко раскинув руки в стороны – как самолетик, совершивший вынужденную посадку. Он даже не пошевелился, когда я подбежал к нему, и я инстинктивно понял, что уже и не пошевелится. Великолепный светло-серый пиджак с блестками сбоку был забрызган чем-то красным. Гоша Черник был мертв. Очевидно, он умер еще на бегу, не успев опомниться, весь поглощенный азартом погони. Всю жизнь он писал о крутых парнях, которые стреляли от бедра и с легкостью уклонялись от пуль. Однако сам он в жизни никогда не умел стрелять и не пытался научиться. Выдумка была интереснее глупой реальности, а супермены из Гошиных книг – благороднее и красивее наших оперов с Петровки. Первый раз он сам почувствовал себя таким суперменом, охотником, преследующим убийц своего друга…
Я присел на корточки и перевернул тело на спину, почему-то уже догадываясь, что сейчас увижу. Маленькая красная вмятина во лбу. Точь-в-точь как у гранатометчика Феди Петрищева, погибшего возле моего дома. Я ощутил легкий озноб. Господи, быть не может! Какая тут, к дьяволу, связь?! Совпадение, совпадение. Все пулевые ранения в лоб выглядят почти одинаковыми. Вчера я узнал факт, настолько странный… – вспомнил я неожиданно слова Саблина и его бессмысленный вопрос о Достоевском… Я вскочил. Мистику – побоку! Сам Гоша Черник не простил бы мне, если бы я не попытался догнать этих типов, а уж потом будет время разобраться во всех странностях. Но не сейчас. Мой «мерседес» был рядом, на той же стоянке, и шанс все-таки перехватить этих подонков у меня существовал. Небольшой, но шанс. В конце концов, «фиат» в Москве – все-таки не «Жигули». Если очень постараться, среди стаи ворон можно найти желтого попугая… Правда, днем, мысленно поправил я себя, вскакивая на сиденье своей машины. Ночью все кошки серы. Ночью и вечером, как сейчас, даже канареечный желток выглядит просто светлым пятном, каких немало. В тени все выглядит похоже, преступники и герои, живые и мертвые, неопределенным сгустком без форм и очертаний.
К черту, сказал я сам себе. С такими мыслями лучше сразу отказаться от погони. И тогда, добавил я – тоже про себя – грош тебе цена, Яков Семенович Штерн. Заплесневелый выщербленный грош.
Мысленная оплеуха самому себе, как всегда, сработала. Я разозлился, врубил сразу третью скорость – чего уважающий себя водитель никогда бы не сделал. Мотор «мерседеса» оскорбленно взревел, а меня мгновенно вдавило в сиденье, словно космонавта при взлете. Машина с ревом проскочила в опасной близости от капота одного из правительственных лимузинов; вооруженный шофер-мордоворот что-то злобно крикнул, однако я уже был далеко и ничего не услышал. Кроме свиста ветра в открытом окне.
У птички Жанны Сергеевны «мерседес» был далеко не самой престижной модификации. По внешнему виду он здорово проигрывал популярной шестисотой модели, столь обожаемой столичными бизнесменами. Внутренняя отделка салона могла и вовсе показаться аскетической. Но меня это, естественно, сейчас интересовало в самую последнюю очередь. Главное сейчас была скорость. И как раз по скорости этот «мерседес» ничуть не уступал своим немецким собратьям, а итальянских коллег, вроде «фиата», даже и превосходил. Я с ходу вырулил на оживленную магистраль и стал оглядываться по сторонам в поисках светлого пятна где-то впереди. Уйти они далеко не могли, тем более, что я оставил им отметину, расколотив один из фонарей. Машину с окривевшим задним фонарем можно было углядеть в сумраке.
Я еще прибавил скорости, отчего холодный ветер стал врываться из открытого окна в салон с бесцеремонностью уличного хулигана. Можно было бы поднять стекло, но я передумал: если придется стрелять прямо из машины, то лучше держать порох сухим, а амбразуру – открытой. Не дырявить же собственное лобовое стекло ради такого случая. Впереди тем временем замаячил правый поворот, и я во все глаза уставился на огоньки впередиидущих машин. Кто не включит нужный габаритный огонь, тот и сволочь. Я ни с того ни с сего вспомнил, что еще года четыре назад злоумышленник в Москве с разбитой фарой или подфарником был конченым человеком. Преследователю достаточно было кокнуть не то что фонарь – пассивный отражатель, и дальше можно было не суетиться – любой гаишник, дежурящий на трассе в поисках дани, увязывался за нарушителем, словно гончая за оленем. Если нарушитель не останавливался по первому требованию (а он не останавливался), сумма возможного штрафа резко возрастала, а потому никакой алчный работник ГАИ уже не слезал с хвоста… Сегодня, правда, нравы изменились. Одиночные автоинспекторы перестали тормозить машины с пулевыми ранениями, и чем явственнее были следы пуль, тем меньше возникало охоты кого-либо штрафовать. В девяноста случаев из ста гаишник вместо штрафа мог получить пулю в живот от пассажиров простреленных тачек. А это, сами понимаете, никому не улыбалось…
Ага! Вот она, голубушка. Вот она, дрянь.
Среди десятка автомобилей впереди девять дисциплинированно мигнули поворотником. Но вот десятая – нет. Двигалась она метрах в ста впереди, причем расстояние между нами теперь не увеличивалось.
Попалась! Я что есть сил надавил на газ, выбивая из птичкиного «мерседеса» тот максимум, который заложили в него конструкторы. Итальянцы легкомысленны, зато немцы педанты. «Мерседес» имел куда больший запас надежности, чем шустрый «фиатик», и даже мое издевательство над коробкой передач не могло серьезно вывести авто из себя. Тем временем возник еще один правый поворот – и вновь далекий силуэт машины не просигналил. Точно, они!
– Так узнала ма-а-ма сва-е-во отца! – громко пропел я и положил «Макаров» рядом на сиденье. Дайте мне двадцать секунд форы, дайте. Ну хоть десять! Я продырявлю им задний скат, я заставлю их сбросить скорость. И тогда им конец. Может, правда, и мне конец, потому что их в машине не меньше двух и у них М-16. Но тут мы поборемся. Мы тогда… Ах, вонючки! «Фиат» неожиданно свернул куда-то влево, упреждая мой будущий маневр. Словно бы там, в яично-желтой (и серой в сумерках) машине каким-то неведомым образом прочитали мои мысли. Ладно. Раз вы так, то мы так. Магистраль была знакомая, и метров через двести был еще один левый поворот, на котором легко было выиграть секунд семь. Или даже восемь, если подсуетиться. В конце концов, в желтеньком авто не могут сидеть телепаты-экстрасенсы. Обычные мерзавцы, для которых автомобиль – не роскошь, а средство доставки палача к жертве. Мою хитрость, да еще в сумраке, они не смогут разгадать: я срежу угол и появлюсь у них на самом хвосте неумолимый, как возмездие… О, какой высокий штиль! – поиздевался я мысленно над собой. Я ужас, летящий во мраке ночи! Я неотвратимый Яша Штерн! Я свинцовая примочка, прописанная тем, кто стреляет в прокуроров и безоружных писателей! Ничего не попишешь: когда я работаю на преследование или на самооборону, в голову лезет всякая чушь. Мышцы уже сами все делают автоматически, мозги не участвуют в этом процессе и их начинает искрить. Хочешь не хочешь, но только думать о белой обезьяне тебе, Яша, придется. Чем больше не желаешь, тем сильнее голова забита вздором совершенно посторонним. Так! Выныриваю, «Макаров» в правую руку, руль в левой, цель – правый задний скат. И-раз, и-два.
