– Здравствуйте, Жанна Сергеевна, – нежно произнес я, прислонившись спиною к двери. – Я в порядке. Со мной-то как раз ничего не случилось…
– Господи! – воскликнула птичка. – Я уже все знаю! По радио уже говорили, час назад. Ужас! Я дрянь, мне не надо было ни за что отпускать тебя в этот театр… Какой кошмарный несчастный случай!…
– Как – несчастный случай? – цепенея, проговорил я.
– Ну да, – удивленно сказала Жанна Сергеевна. – Так сообщили в новостях. Плохо закрепленные декорации… Яшенька, что с тобой?
Я в три прыжка преодолел расстояние от входной двери до дивана в комнате, схватил в руки переносной пульт телевизора и стал давить на кнопки. Вечерний выпуск теленовостей только начинался. Мигнула и погасла рекламная картинка с ивой над рекой, затих гитарный перебор и возник сосредоточенный диктор.
– Трагически оборвалась жизнь Генерального прокурора Российской Федераций Ильи Владимировича Саблина, – сказал диктор строгим голосом с подобающей моменту траурной гримасой. – Во время его выступления на литературной презентации в театре «Вернисаж» несколько сложных декораций, плохо скрепленных между собой, обрушились на сцену…
На экране появились падающие колонны с летящими вниз смертоносными пегасами, и я вновь, уже в который раз за вечер, пережил отвратительное чувство бессилия, когда на твоих глазах погибает человек, а ты не способен хоть что-то сделать. Телевизионщики снимали с балкона: оттуда все, происходившее на сцене, могло действительно показаться стихийным бедствием, последним днем Помпеи с картины, какой-то жуткой случайностью. Но мне, из первого ряда, видно было все отчетливо. Колонны никогда бы не упали САМИ. Их ПОДТОЛКНУЛИ! Я даже знал, откуда и с какой стороны начали валиться друг на друга эти огромные спички, увенчанные стальными лошадьми-убийцами работы сумасшедшего американского авангардиста. И охрана прокурора, я уверен, видела то же, что и я.
– Жанна Сергеевна, – сказал я, тщетно пытаясь унять волнение. – Они врут! Это совсем не несчастный случай. Это самое настоящее убийство. Прокурора ХОТЕЛИ уничтожить – и уничтожили.
Птичка уставилась на меня.
– Как же так… – пробормотала она. – Они же сказали… Может, ты ошибся?
Мне захотелось ее успокоить, однако я не мог повторить телевизионное вранье и просто промолчал. Экран тем временем занял какой-то прилизанный чиновник среднего возраста, сидящий за столом в окружении телефонов. Телефонов было много, разноцветных, с гербами, а чиновник – очень деловит. Почти так же, как дворняжка, встреченная мной возле дома. Судя по титрам, это был некто Кравченко И.П., заместитель Генпрокурора.
– Мы проведем тщательное расследование, – заверил он невидимого журналиста, – и те, кто допустил халатность, будут привлечены к строжайшей ответственности…
– А вы уверены, что это только халатность? – спросил из-за кадра журналист. Умница! – тут же с признательностью подумал я. Да не бойся, спрашивай! – Ведь у покойного Саблина наверняка были враги…
– Да еще какие, – не выдержав, произнес я вслух, как будто по ту сторону экрана кто-то меня мог услышать. Птичка схватила мою ладонь и сжала. Она тоже, как и я, теперь не отрывалась от телевизора.
Прилизанный чиновник на экране покачал головой.
– Покушение исключено, – объявил он. – Уже нет сомнений, что мы имеем дело с прискорбным несчастным случаем. Безответственное нарушение техники безопасности…
– Гнида кабинетная, – с ненавистью сказал я громко. – Не тебя ли прочат в Генпрокуроры? – До меня вдруг дошло, что это, наверное, тот самый Кравченко, который в ЦК курировал МУР еще до моего прихода на Петровку. Мой бывший начальник майор Окунь, мужик хладнокровный и циничный, при воспоминаниях о цэковском кураторе начинал исходить тихой яростью. Если это и есть злой гений Петровки Измаил Петрович, то объективному расследованию не бывать.
По экрану тем временем прибежала рябь, Кравченко исчез, и возник световой зайчик с надписью «Реклама». Я уже знал, что сейчас опять зазвучит пронзительно гитара, дерево станет клониться над водой и в лучах заходящего солнца заполыхают три больших буквы: И, В и А. «ИВА». Иринархов Виталий Авдеевич. Зэк N 1. Некоронованный император российской республики. Убийца… В последнем я уже почти не сомневался.
– Ты думаешь, это они сделали? – прочла мои мысли птичка Жанна Сергеевна. Она по-прежнему не выпускала моей руки.
– А кто же еще? – горько спросил я. – Саблин был единственным, кто мог помешать триумфальному освобождению будущего депутата. Теперь Кравченко его наверняка отпустит. И формально будет прав. А фактически…
– Идут последние приготовления к выборам в Щелковском избирательном округе, – сообщил с экрана вновь появившийся диктор. Траур с его лица уже улетучился. Он был преисполнен значительности. Затем на месте его физиономии появилась осточертевшая толпа бабок и парней-статистов с портретами бородатого кандидата. В принципе, одну и ту же толпу достаточно было снять всего один раз, а потом прокручивать по любому поводу. – Согласно социологическим опросам службы профессора Виноградова, – важно произнес голос все того же диктора, и тут же возник голубой компьютерный фон с разноцветными столбиками процентов, – кандидатуру Виталия Авдеевича Иринархова, противозаконно находящегося под стражей, поддерживает, шестьдесят восемь процентов избирателей. На втором месте, с огромным отрывом от лидера, известный эколог Наиль Амирханов – одиннадцать процентов. На третьем месте представитель демократического блока…
– Вот так, Жанна Сергеевна, – сказал я мрачно. – Вам все теперь ясно?
– Ясно, – тихонько ответила птичка. Она прижала мою руку к своей щеке, потом к своим губам. Щека была горячая, а губы – влажными.
Разноцветные столбики профессора Виноградова сменились пухлой физиономией ведущего криминальной телехроники. Было перечислено количество краж, убийств, разбойных нападений и изнасилований, произошедших в стране за один день. По лицу ведущего было видно, что для него все это – мертвые цифры, вроде виноградовских столбиков. Сотней больше, сотней меньше. Статистика. В заключение пухлолицый комментатор скороговоркой сообщил, что российская культура понесла тяжелую утрату, ибо на улице Москвы от рук не установленных хулиганов погиб известный писатель Г.К.Черник… Эта скотина так и сказала – Гэ и Ка, не удосужившись даже произнести полностью Гошины имя и отчество или хотя бы по-людски назвать его Георгием. Нет: Гэ-Ка, потому что написано в сводке, а уточнить имя этому толстому гаду было, по всей видимости, недосуг.
Прости нас, Гошка, проговорил я мысленно. Оказывается, просто неустановленные хулиганы застрелили тебя из американской автоматической винтовки. И вы простите нас, Илья Владимирович Саблин. Вас, разумеется, накрыл всего лишь очередной полтергейст. Буйство стальных пегасов на одной отдельно взятой театральной сцене. Все в порядке, граждане. Идите и проголосуйте за единого кандидата коммунистов и беспартийных. Худшее, что вам грозит, – несчастный случай. Но ведь все под Богом ходим…
– Может, все-таки передумаете теперь? – спросил я у Жанны Сергеевны. – Дело, как видите, приобретает все более опасный оборот,
– Ни за что! – вскинула головку моя птичка. – Я уже сказала, раз и навсегда. – И она вдруг взглянула на меня с испугом, словно опасаясь, будто сейчас-то Яков Семенович Штерн скурвится и пойдет на попятную.
– Очень хорошо, – кивнул я Жанне Сергеевне. – Потому что теперь, даже если бы вы передумали, я бы уже не передумал.
Птичка внимательно посмотрела мне в глаза. Я кивнул.
– Яшенька, – тихо сказала Жанна Сергеевна. – Ты делаешь это уже не только из-за меня, да?
Я смущенно кашлянул. Все высокопарные слова я истратил еще несколько лет назад, когда ухаживал за Натальей. К тому же были вещи, о которых неудобно было говорить вслух. Слова дружба, долг, ненависть теряли в весе, как только их произносили во весь голос.
Поэтому я отвечал:
– Я делаю это не только из-за вас. Еще и из-за денег. Работа у меня такая…
– Неправда, Яшенька, – убежденно проговорила птичка. – Но я тебя понимаю. Об этом нельзя спрашивать. Я дура, извини.
Я погладил ее по голове и случайно глянул на часы. Пора было уже идти и звонить этим сволочам. Поесть я так и не успел, однако есть мне почему-то расхотелось. Неужели нервничаю? Спокойно, спокойно, Яков Семенович. Инициатива пока в твоих руках, не потеряй ее…
Выйдя из дома, я снова прошел по безлюдному двору и за несколько минут добрался до метро. Ехать мне предстояло уже не до «Павелецкой», а по совсем другой ветке, до станции «Кропоткинская». Сюрприз был именно там. Обычно я держал его на крайний случай, не использовал слишком часто, опасаясь, что мой секрет раскроется. Но сейчас, по-моему, не время экономить.
Собственно, это было не мое открытие. Об одном здешнем телефоне-автомате мне рассказал мой верный лейтенант Алеша Цокин, а тому – какой-то его приятель с ГТС. Оказалось, что в городской телефонной сети существовало несколько летучих голландцев – неучтенных таксофонов древней, чуть ли не довоенной модификации, которые чудом уцелели после всех мыслимых модернизаций телефонного парка. Они были, но их как бы НЕ БЫЛО. Они давно исчезли со всех схем, данные о них потерялись в пыли архивов, а компьютерный определитель номера при столкновении с этими монстрами давал колоссальные сбои. Даже район, откуда был произведен звонок, вычислить навскидку было невозможно. Для телефонных хулиганов, любителей позвонить в супермаркет и предупредить о заложенной бомбе, такие таксофоны были бы сказочным подарком.