Я не собираюсь раскулачивать Куроедова. Пусть живёт и процветает. Но его процветание будет тесно завязано на мне, на Агеевке и пусть нескромно звучит — на России тоже.
Он встретил меня неприветливо. Понимал, что впереди перемены. Но, будучи человеком с железным характером, старался не подать виду, что хоть что-то его волнует.
— Прикажете накрыть на стол? — без особой почтительности спросил он.
— От хорошего обеда я бы не отказался.
— День сегодня постный, — предупредил Фома Иванович. — Не побаловать вас чем-нибудь эдаким. Уж не взыщите на скудость.
Статный, крепкий как столетний дуб. Не руки а лопаты, оканчивающиеся узловатыми пальцами, почерневшими от грязной работы, мускулистый, без всяких биодобавок и анаболиков. Фигура его буквально излучает силу. Такому согнуть подкову — раз плюнуть. Лицо морщинистое, нос крупный, похожий на грушу, в серых глазах застыло уставшее выражение, как у Вечного Жида. Одежда простая, но чистая, новая, возможно, недавно извлечённая из сундука.
— Ничего страшного. Я хоть из господ, но не привередлив, — сказал я, расстегивая намокший плащ.
Куроедов внимательно осмотрел мундир, понял, что имеет дело с офицером лейб-гвардии, произвёл в уме какие-то расчёты, ввёл в будущие планы новые поправки. Наверное, у деловых людей особое строение мозга. Вопрос только находится ли в нём место для души и эмоций?
Я не стал начинать разговор издалека. Такие люди предпочитают прямоту слов и намерений.
— Вот что, Фома Иваныч, — я нарочно назвал его по имени-отчеству, давая понять, что отношусь с уважением, — говори, чего бы тебе от меня хотелось?
— Интересно вы начали, барин, — усмехнулся богатей. — Я думали с меня спрашивать приехали, а тут эвана как обернулось.
— Об этом мы ещё поболтаем. Не волнуйся, будет у меня к тебе дело. Но ответь, чего бы тебе пуще всего хотелось?
— Мне?! — Куроедов набрал полную грудь воздуха и выдохнул, да так, что горячее дыхание можно было почувствовать на том конце горницы. — Воли бы мне хотелось, барин! Пуще всего! Христом-богом умоляю, отпусти меня на все четыре стороны. Никаких денег не пожалею, только бы откупиться с семьей моей.
Я невольно улыбнулся, поскольку ещё до прихода сюда знал, о чём он меня попросит.
— Волю, говоришь? А что, — я подбоченился, — будет тебе воля. И домочадцам твоим тоже. Мне не жалко.
Его глаза с недоверием уставились на меня, как бы прикидывая: правду говорю или шучу. Я выждал паузу и продолжил:
— Но с условием и не одним. Если они устроят тебя, так и быть, отпишу вольную.
— Говори, барин, что за условия? Не тяни душу, — взмолился Куроедов.
Поняло тебя, братец. Это хорошо. Когда людьми двигает обоюдный интерес, дело спорится.
— Первое моё условие будет таким: построишь мне в Санкт-Петербурге дом. Чертёж я тебе дам, деньжат тоже подброшу, но там, где моего не хватит, своих добавишь. Справишься?
— Барин, да я на подрядах сто пудов соли съел! Мне ли не справиться! — даже обиделся Фома Иванович.
— Тогда слушай второе условие: откроешь в Агеевке школу, пригласишь учителя, да такого, чтобы не только драться умел. Пусть ребятишек грамоте и цифири обучает. О тех, кто будет успехи подавать, я позабочусь сам.
— Добре, барин. Откроем школу, богоугодное это дело. Ещё условия будут?
— А как же, Фома Иванович! Будут, как не быть. Хочу, чтобы ты капитал свой приумножил, да мне бы чуток помог на ноги встать. Намерен я с тобой нечто вроде кумпанства устроить. Вклад у нас будет поровну.
— Это как оно поровну? Супротив моего целкового твой будет? Так?
— Не так, Фома Иванович, но близко к этому. Будет у нас разделение трудов. Твои деньги, мои идеи. Глядишь, и впрямь разбогатеем. Не бойся, не прогадаешь. И я засмеялся, глядя на задумчивое лицо богатея.
Глава 18
Визит в Агеевку закончился тем, что я надавал старосте и Фоме Ивановичу массу поручений. В подробности углубляться не хочу, но одно касалось выращивания картофеля. Пришлось прочитать небольшую лекцию о вкусе и питательности этого овоща, заодно пояснить, что в пищу можно употреблять только клубни. До сих пор для меня остаётся загадкой, почему крестьяне первоначально травились 'вершками', ведь никто из них не стал бы в здравом уме поедать морковную или свекольную ботву. Видимо, не любит наш мужик, когда ему что-то навязывается сверху, найдёт сто тысяч причин отвертеться. Вот они, национальные особенности русского крестьянства. Но я предвидел такое развитие событий, поэтому попросил Фому Ивановича действовать с хитрецой, дескать, выращивать 'картоплю' можно только особо доверенным лицам, причём исключительно для барского стола. Прочим смертным строжайшее 'ни-ни'. Французы примерно так и поступали, когда внедряли у себя эту культуру. Тогда и начнётся, всем захочется распробовать какими заморскими 'хруктами' потчуют себя баре. Потихоньку-полегоньку, и близлежащие земли превратятся в картофельные плантации, чего я собственно и добиваюсь. Клубни для посадки уже можно раздобыть в Петербурге, совсем не обязательно ехать за ними в Голландию или Пруссию.
Фома Иванович слушал внимательно и мотал на ус. Он уже прикинул выгоду и приготовился сломить любые трудности. С его хваткой можно не сомневаться: скоро Агеевка начнёт поставлять 'земляные яблоки' по всей губернии. А там и до монополии недалеко. И появится в России картофельный король Куроедов.
В другие планы я его пока не посвящал, да и немного у меня пока этих планов. Иногда кажусь себе слепым, движущимся на ощупь в темноте, куда ни ткнусь, везде грабли. Душа ныть начинает: и то не так, и это не эдак.
По большому счёту сельское хозяйство надо развивать, чтобы зерном и себя, и соседей завалили. Богатый крестьянин — богатая и процветающая страна. Плохо, что агроном из меня такой же дерьмовый, как балерина.
Дни, проведённые в Агеевке, летели незаметно. Съездил в управу, отметился. Чтобы смыть с себя грязь дорог дважды сходил в баньку. Как культурный рабовладелец правом первой ночи не пользовался, деревенских девок не портил. Страшно представить, что обо мне думали агеевские мужики, глядя на столь неадекватное поведение нового барина. Надеюсь, хоть в извращенцы не записали.
Перед самым отъездом, в избу старосты, выбранную в качестве временной штаб-квартиры, явились пятеро артельщиков. Они пояснили, что их прислал Куроедов, попросили, чтобы я выправил бумаги, позволявшие работать в Санкт-Петербурге. Если я правильно понял, эти мужики и будут строить для меня дом.
— А где жить собираетесь?
Приглашать к себе целую артель мне не улыбалось. И без того условия не царские. Мы с Кирюхой ютимся к крохотной комнатушке, причём имущество денщика занимает гораздо больше места, чем все мои пожитки. Отчего проистекает столь вопиющая несправедливость, я как-то не задумывался.
— Дык есть у нас в Петербурхе знакомые, у них и остановимся. Мы уже много домин там настроили, — отвечал старший из артельщиков. — Не переживай, барин. Мы люди умелые, в наших руках работа спорится. Поставим квартеру, дай срок.
— Срок даст прокурор, а мне надо, чтобы дом был готов как можно быстрее, — предупредил я.
Бригада строителей заверила, что к зиме уложится. Я отрицательно мотнул головой:
— Даю месяц, не больше.
В начале следующего года я в составе сводного гвардейского батальона отправлюсь на войну, так что времени в обрез. Пусть поторопятся. Есть масса примеров, когда солидные здания возводились за пару дней. Даже дворцы выстраивали. Качество, конечно, хромало, но я ведь не прошу себе Версаль отгрохать. Уж как-нибудь можно для барина расстараться, иначе… иначе, разберусь с бракоделами круче гестапо. Затем под руку сунулся староста.
— Дмитрий Иванович, может, возьмёте себе из деревни слугу для ваших надобностей?
Я задумался. В полку не то что офицеры, даже солдаты из тех, кто побогаче, имели прислугу из крепостных. Нормальная практика. Кирюху подгонять уже надоело, а лупцевать по примеру благородного графа де ла Фер, более известного как мушкетёр Атос, ужасно не хотелось. Впрочем, окажись мы с Кирюхой по разные стороны баррикад, я бы с удовольствием съездил ему по уху. Так что сначала предложение старосты показалось мне не лишённым смысла, но тут я обратил внимание, на чрезмерно елейный тон Уклейкина, на подозрительно бегающие глазки, и сразу сообразил, что в предложении имеется какая-то нездоровая подоплёка, и что моё доверенное лицо попросту хочет сбагрить из деревни какую-то паршивую овцу.
— Спасибо, Прохор, не надо. Хватит с меня одного Кирюхи.
Я ожидал, что к избушке старосты потечёт мощная полноводная река просителей. Проблем и обид у людей много, а тех, кто способен их разрешить, мало. А тут три сотни крестьян и ведь гарантированно, что кто-то точит давний зуб на соседа, кого-то несправедливо наказали и он ищет справедливости на свою голову. Но реки не получилось, так… ручеёк.
