Нора вконец расстроилась. Как бабушка только может быть такой черствой! Отрадно слышать, что мама была другая.
О Карите Энг Нора не знала ничего. Но ее самоотверженная борьба так знакома и так понятна. Опять одинокий, всеми покинутый человек. Бабушка сама только что рассказывала, что отец Кариты еще до ее рождения вернулся в Италию, а мать укатила за тридевять земель. Дедушка с бабушкой, единственные близкие люди в этой стране, умерли. Стоит ли удивляться упорству, с каким она добивалась, чтобы родня приняла ее дочку, стала ей опорой? Одинокая, покинутая, она, понятно, надеялась, что где-нибудь отворится дверь. Хотя бы ради девочки.
Вполне понятно, что она притулилась к этому бедолаге Мартину, который был намного старше, годился ей в отцы. Но и он в конце концов оставил ее. Вот она и пыталась прибиться к его родне – что тут странного?
Но двери перед ней захлопывались. Ее встречали в штыки. Как бабушка только могла? Такого Нора не ожидала. До чего же болит голова. Уйти бы отсюда, и поскорей.
– О чем ты думаешь, детка? Вид у тебя расстроенный.
Бабушка сидела склонив голову набок и смотрела на Нору своими лучистыми глазами. Решила снова подобреть.
– Не понимаю я вас, бабушка.
– Что? – Бабушка робко взглянула на нее. – О чем ты?
И тут Нору прорвало, слова так и хлынули, она не могла их остановить. Бабушка знать не знает, что такое быть одинокой, покинутой, у бабушки-то были и папа, и мама, она росла в семье, любимый, избалованный ребенок.
– Ничего вы, бабушка, не понимаете! И больше я здесь не останусь!
Слезы градом катились у Норы по щекам. Она выскочила в коридор, схватила пальто и выбежала за дверь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Нора села на метро и поехала прямо на Центральный вокзал. Домой, скорее домой! Первым попавшимся поездом.
На вокзале кишмя кишел народ. В два счета затеряешься. Все еще глотая слезы, Нора остановилась перед расписанием поездов на стене. Пришлось несколько раз утереть глаза и усилием воли сосредоточиться на строчках цифр. Часы прибытия и отправления сливались в бестолковую мешанину, которая бурлила в голове. Никогда они не напишут так, чтобы все было понятно!
Напрасно она вообще сюда приехала. Могла бы догадаться, как все будет. Чего она, собственно, ожидала? Знала ведь свою бабушку!
Ну и что из того, что она приперла бабушку к стенке? Вышло все очень жестоко. Почему она не оставила бабушку в покое, с этими ее глянцевыми поверхностями, и гладкими скатертями, и лучистым взглядом?
Н-да, чего она добилась-то?
Только осталась без бабушки, вот и весь результат.
Что же с ней такое, почему она вечно доводит все до крайности?! Проку-то от этого чуть. Лучше никому не становится.
Да, никому. Совершенно никому. И меньше всего ей самой.
Слезы катились градом. И расписание по-прежнему китайская грамота. Вдобавок она мешала другим пассажирам, спешившим, но тем не менее без труда разбиравшим, что написано в расписании. Все тут умней ее. Мигом находят в таблице свой поезд и решительно направляются к нужной платформе. А она так и стоит, тупо глядя на расписание. Надо бы кого-нибудь спросить. Но сперва необходимо успокоиться.
Как вдруг чья-то рука тронула ее за плечо. Она вздрогнула и обернулась.
Дедушка.
Он тяжело дышал и выглядел слегка растерянно.
– Ох, дедушка, что же я натворила!
Нора уткнулась ему в плечо и расплакалась. Горько, навзрыд. Дедушка обнял ее и тихонько повел в кафетерий. Усадил на свободный стул, подвинул себе другой.
– Пойду принесу кофейку, – сказал он и вскоре вернулся с двумя чашками крепкого кофе. – На, выпей-ка. – Дедушка сел рядом.
Нора всхлипнула, отпила глоток и резко поставила чашку на блюдце.
– Ужасно горячий.
– Подождем, пусть поостынет.
– Нет, не стоит, я же на поезд опоздаю.
– Я прослежу, чтобы этого не случилось. Дедушка невозмутимо сообщил, что по радио только что объявили: ее поезд опаздывает как минимум на полчаса. Спешить некуда.
Нора подула на кофе. Дедушка поднял свою чашку и сделал то же самое. Оба сидели и дули, глядя куда-то вдаль. Неожиданно их взгляды встретились. Дедушка робко улыбнулся. Нора ответила на улыбку. А секунду спустя оба рассмеялись, как бы через силу, не очень уверенно. Поставили чашки на стол.
– Как ты меня нашел?
Нора сообразила, что обратилась к дедушке на «ты» и что он даже бровью не повел. Замечательно. Кажется, дедушка воспринял это как должное.
Домой он вернулся сразу после того, как Нора убежала, и нашел бабушку в абсолютно растрепанных чувствах. Немного погодя, более-менее выяснив, что произошло, он вызвал по телефону такси. Понятно ведь, Нора поспешила прямиком на вокзал. Куда еще-то, по логике вещей? К счастью, он успел вовремя.
– Почему ты поехал за мной?
– Понял, что ты ужасно расстроена.
Нора удивилась. Дедушка приехал из-за нее, из-за того, что она расстроена. А не из-за бабушки.
– А как же бабушка?
– Ничего, на сей раз без меня обойдется.
Но разве не жалко оставлять ее одну? Она ведь тоже очень расстроена.
Да, верно. У нее разболелась голова, поэтому она легла на кровать и наверняка чувствует себя скверно.
– Она знает, что ты поехал сюда?
– Конечно. Сказала, я правильно делаю. Ей не по душе, что вы так расстались. Она хочет, чтобы я привез тебя обратно.
Нора смотрела в чашку.
– По-твоему, мне надо вернуться к вам? Однако дедушка невозмутимо покачал головой.
– Нет, думаю, не стоит.
– Но она ведь этого хочет? Дедушка легонько усмехнулся.
– Не все и не всегда должно быть по ее! Мне кажется, ей не мешает разок поразмыслить в одиночестве. Если ты сразу вернешься, она начнет жалеть себя и решит, что во всем права.
– Значит, ты не на ее стороне?
Дедушка не ответил. Помолчал минуту-другую, потом сказал, что вообще-то бабушка человек не злой. Просто «благоприличия», как она их называет, сковывают ее по рукам и ногам. Очень она боится, что ее сочтут недостаточно благовоспитанной. И всю жизнь от этого страдает, постоянно доказывая себе и другим, что принадлежит к «приличному обществу» и знает, как надо поступать.
– Все это наверняка коренится далеко в прошлом, – грустно сказал дедушка. – Ее мать была такая же.
Видимо, Агнес постоянно внушала Вере, то бишь бабушке, какие они благоприличные и что об этом надо всегда помнить. Она расспрашивала Веру о ее знакомых и о знакомых этих знакомых, а после сравнивала и неизменно приходила к отрадному для себя выводу: что ни говори, другие им в подметки не годятся. Хотя в глубине души ее всегда терзали сомнения.
– И с твоей бабушкой обстоит точно так же. – Дедушка вздохнул. – Иной раз прямо страшно становится. Ну зачем она все время из кожи вон лезет, зачем выдрючивается?! Ничего хорошего тут нет. В первую очередь для нее самой.
Нора перестала плакать. Рядом с дедушкой ей было тепло и уютно. В суматохе Центрального вокзала от него веяло спокойствием, и говорил он негромко, сдержанно. Причем вовсе не для того, чтобы заставить Нору раскаяться и пожалеть бабушку. Скорее, он вроде как объясняет все себе самому, чтобы понять бабушку. Наверняка ведь очень много об этом размышлял, потому что крепко бабушку любит. Тут у Норы никогда сомнений не было.
Он вздохнул и с легкой печальной улыбкой посмотрел на нее.
– Такие вот дела. А сейчас она с больной головой лежит дома и ничегошеньки не понимает.
– Может, мне все-таки вернуться?
– Нет-нет, ей лучше побыть одной. Только на пользу пойдет. Пускай хорошенько подумает, может, поймет наконец, что она не единственная на свете, кого можно пожалеть. А я передам ей от тебя привет.
– И что ты ей скажешь?
– А как ты думаешь, что мне сказать?
– Не знаю. Но свои слова я обратно взять не могу.
Само собой. Нора была совершенно права. Дедушка всегда считал, что бабушка смотрела на бедняжку Кариту свысока.
– Спесиво и презрительно, сказать по правде. Карита непременно заходила на именины и в дни рождения, приносила маленькие подарки. Никогда не забывала о памятных датах, в том числе и дедушкиных. Придет радостная, гордая, а уходит опечаленная – бабушка-то встречала ее туча тучей. Но вообще история сложная, потому что бабушка не всегда держалась спесиво. Время от времени на нее накатывали приступы невероятной благосклонности, возможно, нечистая совесть заедала, дедушка точно не знал. Как бы то ни было, она пыталась выказать дружелюбие, только ничего хорошего опять же не получалось, ведь она и тут впадала в крайность, вела себя манерно и фальшиво. И если Карита не изъявляла должной благодарности, все опять шло насмарку.
Бабушка сию же минуту делала вывод, что раньше, когда держалась спесиво, поступала совершенно правильно. Некоторые люди не понимают доброго отношения. Сразу воображают о себе «невесть что». Дай такому палец, мигом всю руку откусит, и т. д.
Нет, лучше уж «взять себя в руки» и поставить эту особу «на место».
