23 февраля. Авторы, пишущие о первобытном обществе, постоянно напоминают нам о том, что первобытный человек не только не свободнее нас от пут в своем поведении, но подчинен вплоть до мельчайших своих действий обычаям и нравам общины и что обычаи эти равносильны законам [46]. Прежде всего я подвергаю сомнению подразумевающееся при этом утверждение, что первобытный человек был более нас обременен ограничениями в своем поведении. Хотя принудительная сила обычаев, как правило, больше, чем сила какого-либо закона, не составляющего части обычаев и нравов, все же она не воспринимается как закон и ни в каком смысле не является бременем. Попытка составить перечень обычаев, действующих в современном обществе, не имеет смысла. Обычаи возникают, живут как факторы, регулирующие поведение, и отмирают; с этим, может быть, к счастью, ничего нельзя поделать. Однако время от времени появляются целые тома о сложном кодексе нашего общественного этикета. Эти трактаты об обычаях «общества» рассматривают лишь малую долю всех обычаев нашей цивилизации. И все же большинство из нас живет, полностью соблюдая весь кодекс, и нам не приходит в голову мысль, что мы обременены.
Не существует, например, движения за освобождение от возмутительного нарушения личной свободы — запрета есть с ножа, и, хотя сложные правила о браке в первобытных обществах могут поражать нас своей неразумностью, мы все же не кричим, что хотим жениться на наших матерях, тетках, сестрах, либо только на негритянках, либо вообще на людях, стоящих ниже нас в обществе. Видимо, совершенно так же гренландцы проводят жизнь счастливо, не замечая правил общественной жизни, которым они подчинены. Если они не мучают себя тоской по «свободе», то не потому, что вдруг стали не способны испытывать недовольство, а потому, что им не навязывают никаких порядков в чьих-либо интересах, и им нечем быть недовольными. (…)
О пьянстве. Пьянство — способ уйти от запретов в области мысли и в поведении [47]. Способ важный в той степени, в какой мы становимся не теми, чем кажемся сами себе; так как самое существо нашего «я» поистине обретает тогда свободу. Кое-кто может сказать, что под воздействием опьянения животное, находящееся внутри нас, выходит наружу и показывает себя. Все-таки если признать реальность небесных полетов фантазии, какие нередко случаются в опьянении, то мы должны считать это животное внутри человека существом, обладающим замечательными и отчасти ангельскими свойствами. Однако в Гренландии пьяные, оказывается, разговаривают мало. Их чувства ищут более активного выражения и находят его в танцах и в смехе. Для смеха людям здесь не нужно других причин, кроме веселого настроения. Они смеются чему угодно и ни от чего: смеются, если падают, смеются, если не упали. Они смеются, смеются, смеются. И пляшут! Эти малоподвижные, спокойные люди, которые, кажется, довольствуются тем, что просто существуют, сразу все вместе становятся веселыми, шумными. Я не видел ни разу гренландца, проявляющего хотя бы слабые признаки дурного характера, когда он пьян, за исключением, может быть, Павии. Да и у Павии это дурное только таится в потенции — он может оказаться несносным пьяным. Говорят, что в Игдлорссуите нет никого, кто делается несносным в пьяном виде, но кое-где в других местах такие люди встречаются.
* * *
25 февраля. (…) Гренландец, совсем недавно считавшийся одним из тех первобытных людей, которые, как нам говорят ученые, обладают разумом ребенка и верят в существование мира страшных бесов, теперь, когда авторитетные лица заверили его и убедили доказательствами, что ничего подобного нет, этот гренландец принял свою свободу со спокойным удовлетворением, которое должно разочаровывать христиан, рассчитывавших продолжить дорогу лишь христианским бесам.
Собственно говоря, мы все, может быть, обладаем детским разумом, счастливым, почти совсем не рассуждающим и столь невинным в отношении понимания общих идей, что почти любой человек может запугать нас. Но то, что нас можно пугать рассказами о привидениях, не доказывает, что мы испытываем потребность в том, чтобы нас пугали. И то, что нас можно принудить страхом к определенному типу поведения, точно так же не доказывает целесообразности подобного отвратительного принуждения или того, что что этот кодекс поведения более божественного происхождения или более истинный, чем привидения. Во всяком случае с той поры, как это освященное веками пугало изгнали из детской, заметной деморализации наших детей не произошло.
Все, что можно честно сказать о широком распространении религии среди людей, сводится к следующему: людей, знающих мало или ничего не знающих, можно научить верить во что угодно. Нельзя сказать, что они испытывают потребность или жажду веры; просто у них есть такая слабость. Это вещи столь же различные, как различны желание есть и склонность к удовольствию, даваемому алкоголем. Подобно тому как можно сказать, что все люди потенциальные пьяницы, их всех можно считать и потенциальными жертвами веры в какие-нибудь привидения. И то и другое — извращение. И то и другое опасно. Но как ни трудно оценить сравнительные достоинства и недостатки алкоголя, труднее — так как религия бесконечно более тонко связана с человеческими нравами — установить, служили ли те силы, которые провозглашали и поддерживали религиозные учения, интересам общества в целом или они служили только интересам одного класса и была ли в том или другом случае религия благом для человека.
Наблюдая, как гренландцы живут своей упорядоченной, счастливом и довольной жизнью в безбожном спокойствии духа, ничему не поклоняясь, не молясь, не столько боясь смерти, сколько любя жизнь, рассматривая море, лед и ветер как стихии природы, к которым надо подходить без всяких иных орудий, кроме здравого смысла и умения, я могу благодарить за них бога, что он очистил их мир от Торнарсука (высшего существа их древнего верования) и его семейства и не дал им взамен сколько-нибудь серьезной веры в себя, то есть в бога.
Вчера таяло, потом задул ветер. Вечером опять шел снег. Условия для поездок невозможные.
Петер Сокиассен хорошо повеселился, но он уверяет, что был так пьян, что ничего не помнит. Он просил Рудольфа сказать ему, танцевал ли он старые танцы? Если танцевал, то, значит, опозорился.
Молодой Эмануэль пришел в гости к Марте Абрахамсен. Она сказала ему, что у нее будет ребенок.
— А может быть, — сказал Эмануэль, — его отец не Абрахам? Ты тут последнее время много шлялась.
— Может быть, — ответила Марта и громко расхохоталась.
У меня опять занимают деньги. А двое хотели продать мне собак. Плохо, что навалило столько снегу.
* * *
26 февраля. Если бы я мог так писать о Гренландии, как я ее чувствую! Эта дикая земля, обледенелая и затихшая, эта пустыня замерзшего моря, эти горные вершины, безмолвные, укутанные в просвечивающую тьму зимних дней. Золотой свет полной луны в сумерках середины дня. На безлунном небе миллион звезд и северное сияние, как покрывало Изольды [48].
* * *
27 февраля. Вчера вечером у нас обедали Рудольф, Маргрета, Абрахам и Луиза; приятный, тихий вечер с гостями. Я навел их на рассказы об изгнанном клане, который будто бы живет внутри Карратс-фьорда. Вот что они знают о свидетельствах существования этого клана:
1915 — В самом конце верхней части Увкусигссат-фьорда нашли стрелу.
1916 — В той же местности — отпечатки босых ног.
1923 — Человек из Нулиарфика обнаружил в Унурамаке санный след.
1929 — В Карратс-фьорде, на его северной стороне, видели трех людей. Это случилось в июле, но они были с головы до ног одеты в оленьи меха. Эти три человека прятались за скалами и подсматривали оттуда; как только к ним попытались подойти, они убежали. Все это сообщили люди из Игдлорссуита. (В то время там могли быть немцы, хотя более вероятно, что они побывали там в августе.) ["Снежный человек"?]
Карен демонстрировала вчера свою истерию — это у нее бывает довольно часто. Истерия ее выражается в мрачности и припадках бессмысленного бешенства, когда кто-нибудь к ней приближается. Общее, разумное мнение, что ее нужно вывести из этого состояния кнутом. Однако Давид не способен на суровые меры. Он трогательно сидит рядом и старается ее ублажить.
* * *
29 февраля. Последние два дня стоит настоящая весна. Дует теплый южный ветер; с домов стаял снег. Глубокий рыхлый снег под верхним слоем весь превратился в мокрую кашу. На льду снег так осел, что утрамбованные санные колеи выступают надо льдом, как насыпные дорожки. Все высыпали из домов: женщины развешивают выстиранную одежду и постельное белье, девочки тащат на спине младенцев, повсюду снуют мальчишки. Вчера вечером я поднялся в снегоступах на холм над гаванью, чтобы посмотреть, что делается в стороне Уманака. Залив полон льда, но видны большие пятна чистой воды. Мне было так жарко, что, добравшись домой, вынес из дому стул и уселся курить.
