Он двинулся к двери.
— Ты ублюдок, подонок, сволочь! — закричал Ян ему вслед.
Тергуд-Смит обернулся и презрительно посмотрел на него:
— Такие мелкие оскорбления… Это все, на что ты способен? Неужели не нашлось других слов для финала?
— Слова есть, мистер Тергуд-Смит, — тихо сказал Ян. — Только стоит ли говорить их вай? Стоит ли доводить до вашего сведения, насколько подлой жизнью вы живете? Вы уверены, что так будет всегда, — не будет, не мечтайте. Вас низвергнут. Я надеюсь, что увижу это, — и буду работать ради того, чтобы это свершилось. Так что убить меня было бы лучше для вас, потому что мое отношение к вам и вам подобным не изменится никогда. Но прежде чем вы уйдете — я хочу вас поблагодарить. За то, что показали мне, каков на самом деле этот мир. И тем самым дали мне возможность восстать против него. А теперь можете идти, я вас больше не задерживаю.
Ян отвернулся. Узник отпускал тюремщика.
Это подействовало так, как не подействовало ни одно из его слов. Тергуд-Смит начал медленно багроветь, попытался что-то сказать… Но не сказал. Озлобленно плюнул, громыхнул дверью и исчез.
«Хорошо смеется тот, кто смеется последним». Последним улыбался Ян.
(Перевод Г. Ф. Швейника)
На колесах
Глава 1
Солнце зашло четыре года назад и с тех пор больше не появлялось. Но скоро наступит время, когда оно снова поднимется над горизонтом. Через несколько месяцев его голубые лучи снова выжгут поверхность планеты. А пока здесь царили беспрерывные сумерки. В полумраке наливались и зрели громадные початки кукурузы-мутанта. Желто-зеленое кукурузное море расстилалось во все стороны до горизонта — кроме одной, где поля кончались, огороженные высоким металлическим забором. За забором лежала пустыня. Песок и гравий, бесконечная гладкая равнина, где нечему отбросить тень, терялась вдали под сумеречным небом. Здесь не бывало дождей и ничто не росло. Но и в этой пустынной равнине существовала своя жизнь, обитали создания, находившие все необходимое в стерильно чистых полях.
Плоский бугор шишковатой серой плоти весил, наверно, не меньше шести тонн. На его поверхности не было заметно никаких отверстий, никаких органов, хотя, внимательно присмотревшись, можно было обнаружить, что в каждом желваке толстой шкуры прячется кремневое оконце, прекрасно приспособленное для поглощения небесной радиации. Растительные клетки, расположенные под прозрачной пленкой, превращали энергию радиации в сахар. Медленно, вяло, за счет осмотического перемещения из клетки в клетку, сахар проникал в нижнюю часть тела, где превращался в спирт и накапливался в вакуолях. В то же время в нижней части странного создания происходили другие химические процессы.
Бугор распростерся на участке, богатом солями меди. Специальные клетки выделяли кислоту, соли растворялись и усваивались. Трудно сказать, сколько времени протекал этот процесс — у животного не было ничего похожего на мозг, времени для него не существовало. Оно попросту жило. Оно паслось, поглощая минералы, как корова пасется на лугу, пока не иссякла его пища. Теперь пришло время двигаться дальше. Есть стало нечего, хеморецепторы послали свои импульсы — и тысячи ножных мышц на нижней поверхности организма, которые питала энергия спирта, заботливо запасенного впрок, пришли в движение. Они в едином слаженном броске подняли неуклюжую плоскую махину, похожую на смятый ковер, и перекинули ее метров на тридцать.
Тяжелый ковер перелетел через изгородь, окаймлявшую поле, и с глухим звуком шлепнулся в двухметровую гамма-кукурузу, переломав и подмяв под себя стебли, и скрылся из виду среди зеленой листвы и золотистых, длиной в руку, початков. И оказался полностью скрытым от другого чудовища, которое с грохотом надвигалось на него.
Ни у одного из них не было мозга. Шеститонное органическое создание управлялось рефлекторными дугами, с которыми родилось несколько веков назад. Чудовище металлическое весило двадцать семь тонн и управлялось запрограммированным процессором. Оба имели органы чувств — но чувствовать не могли. Они не подозревали о присутствии друг друга, пока не встретились.
Встреча оказалась весьма драматичной. Лязгая и урча, махина приближалась, оставляя за собой полосу тридцатиметровой ширины в ровных рядах кукурузы, уходивших за горизонт. За один проход кукуруза срезалась, початки отделялись от стеблей, стебли измельчались и сжигались в ревущей топке. Над высокой трубой клубился белый пар, а из-под лязгающих гусениц сыпался пепел и оседал на землю. Свою работу машина выполняла превосходно, но понятия не имела, что делать при обнаружении спрятавшихся в поле зверей. Она наехала на серый бугор и успела отхватить от него добрых два центнера, прежде чем ее остановила аварийная система.
При всей примитивности нервной организации, такого радикального воздействия организм не заметить не мог. Химические раздражения включили механизмы ног, и через несколько минут — невероятно быстро для этого создания — мышцы сократились, и оно прыгнуло снова. Однако большая часть спирта была уже израсходована, поэтому на сей раз прыжок не получился. Усилия хватило лишь на то, чтобы подняться на несколько метров кверху — и обрушиться на комбайн. Металл сплющился, местами сломался; к сигналам тревоги, включившимся при обнаружении зверя, добавились новые — и машина загудела на все лады.
Там, где золоченое покрытие оказалось поврежденным, бугор обнаружил съедобную сталь. Он устроился поудобнее, прочно присосался к машине и безмятежно принялся поглощать ее.
— Да не будьте вы дураками! — Ли Сю старался перекричать гомон толпы. — Прежде чем толковать о радиосигналах, вы о расстоянии подумайте! Конечно, я могу собрать большой передатчик, тут проблем нет. Я могу выдать такой позывной, что его даже на Земле примут. Когда-нибудь. Но до ближайшей населенной планеты этот сигнал будет лететь двадцать семь лет. А они, быть может, и слушать не станут…
— Порядок! Призываю всех к порядку! — Иван Семенов отчаянно колотил председательским молотком. — Прошу соблюдать хоть какой-то порядок! Давайте говорить по очереди и слушать друг друга, иначе мы ничего не решим!
— А мы и так ничего не решим! — крикнул кто-то. — Зря только время тратим!
Раздался громкий свист и топот; снова застучал председательский молоток. На столе председательствующего быстро замигала лампочка телефонного вызова. Семенов поднял трубку, держа молоток в другой руке. Послушал, коротко сказал что-то и повесил трубку. Теперь он не стал стучать, а громко закричал:
— Авария!
Мгновенно наступила тишина. Семенов удовлетворенно кивнул:
— Ян Кулозик! Ты здесь?
Ян сидел в задних рядах и не принимал участия в перепалке. Погрузившись в свои мысли, он не обращал внимания на кричавших людей — и не заметил наступившей тишины. Услышав свое имя, он очнулся и вскочил.
Сухощавый, жилистый, он казался бы тощим, если бы не крепкие мышцы, результат многих лет физического труда. Рабочий комбинезон был запачкан машинным маслом, на руках тоже пятна, но было видно, что он не простой слесарь. Как он держал себя — легко, но чуть отстраненно; как он смотрел на председателя, — все это говорило не меньше, чем золотая эмблема на воротнике в виде шестеренки.
— На полях Тэкенга-четыре происшествие, — сказал Семенов. — Кажется, буграч сцепился с комбайном и вывел его из строя. Они хотят, чтобы ты срочно летел к ним.
— Подожди! Подожди меня!
Кричавший, человечек небольшого роста, пробился сквозь толпу и заторопился вслед за Яном. Чан Тэкенг, глава семьи Тэкенгов, был не только стар, морщинист и лыс, но и чрезвычайно злобен. Одного человека, недостаточно быстро уступившего ему дорогу, он ударил кулаком, других пинал по лодыжкам… Ян быстро удалялся, и Чан припустился бегом, чтобы догнать его.
Вертолет службы технадзора стоял перед ангаром машинного депо. Пока ревматик Чан с трудом забирался в кабину, Ян успел запустить турбины и включить винт.
— Надо перебить всех буграчей, чтобы этой дряни вовсе не осталось, — выдохнул Чан, падая на сиденье рядом с Яном.
Ян не ответил. Даже если бы в этом была необходимость — а ее не было, — ликвидировать вид местной фауны практически невозможно. Чан что-то сердито забормотал себе под нос, но Ян не обратил на него внимания. Едва набрав высоту, вертолет на максимальных оборотах устремился к месту происшествия. Надо долететь как можно скорее. Большинство фермеров мало что знают о буграчах, да и не хотят знать.
Внизу волнистым зеленым ковром в желтую крапинку проплывали поля. Жатва близилась к концу. Кукурузное море уже не простиралось бесконечно во всех направлениях, а было изрезано широкими прогалинами. Места, где работали комбайны, можно было заметить издали по клубившимся султанам пара. Только небо осталось неизменным: глубокий котел, монотонно-серый, от горизонта до горизонта. Четыре года без солнца, подумал Ян. Четыре бесконечных, однообразных года. Местные, похоже, этого и не замечали; но для него неизменный полумрак иногда становился невыносимым — и Ян хватался за зеленый пузырек с таблетками.
