Его раздумья нарушил попутчик-матрос:
— Вам на какой, товарищ лейтенант?
— На «Зоревой».
— Вот он, крайний справа.
Над трубами «Зоревого» бушевал зной. В начищенных поручнях трапов, согретые солнцем, вспыхивали отблески вечных дорог. Расчехленные зрачки дальномеров жадно ощупывали плесы залива. Корабль, нервно подрагивая, казалось, лишь ожидал сигнала, чтобы врезаться застоявшимися винтами в толщи воды, рвануться от надоевшего берега… «Не опоздать бы!» — со страхом подумал Топольков. Он поспешно поблагодарил матроса за помощь и почти побежал по пирсу.
На «Зоревом» уже заступила ходовая вахта. Поэтому у сходен Сергея встретил лишь старшина, который тотчас же доложил о нем по телефону старпому. С мостика торопливо спустился низкорослый, плечистый капитан-лейтенант и направился на ют.
— Лейтенант Топольков? — протянул он дружелюбно руку. — А мы уже начали было волноваться, боялись оставить вас на берегу. Пришлось бы до нашего возвращения скитаться по чужим кораблям.
Стальная палуба, протертая соляром, была скользкой. Сергей шел по ней, упираясь ногами в рельсы минной дорожки. А капитан-лейтенант весело рассказывал о том, что нынешний штурман «Зоревого» допущен к вступительным экзаменам в академию, ему уж давно бы пора уехать в Ленинград, зубрить интегралы и всякие там «палатки Эйлера», но штаб строго-настрого приказал отпустить его с корабля лишь тогда, когда прибудет новый штурман.
— Он будет рад вашему приезду, — заметил офицер и, спохватившись, тут же поспешил добавить: — Да и все мы рады новому товарищу. Брату-моряку.
В жилом коридоре пахло нагретыми краской и пробкой, пресноватой сухостью пара, едва уловимой и все же приторной сладостью смазочных масел, — всем тем, что с первого вдоха отличает живой и плавающий корабль от мертвого. В этих запахах как бы соединялись и уютная теплота кают, и плотная духота глубинного дыхания двигателей, и влажная, почти человечья разгоряченность не знающего устали, работящего металла. Разгадывая их, Сергей волновался, словно с этими запахами входило в него ни с чем не сравнимое новое бытие.
Старпом открыл одну из дверей, пропустил вперед Тополькова.
— Располагайтесь пока здесь, — предложил он. — А уж, когда уедет штурман, займете каюту свою, штатную. — И как бы мимоходом поинтересовался: — Завтракали?
— Спасибо, в поезде.
— Ну, тогда устраивайтесь. А я побегу на мостик: время сниматься со швартовов. — Капитан-лейтенант еще раз окинул взглядом каюту Тополькова и улыбнулся. — В общем, осваивайтесь. Вы ведь теперь — на родном корабле. Дома.
Он ушел. Сергей слышал, как застучали его каблуки по ступенькам трапа где-то в конце коридора…
Каюта была маленькая, почти крошечная: в несколько шагов. Сплошной — от подволока до самой палубы — занавес отделял койку с платяным шкафчиком в ногах и умывальник от остальной, как бы рабочей, ее части. Здесь стояли кресло и небольшой письменный столик, наглухо вделанный в переборку. Над столиком — лампа, судовой телефонный аппарат, полка для книг. Одна сторона каюты — с иллюминатором поднималась от палубы косо, наклонно: это был борт корабля, который здесь, внутри, повторял изгибы корпуса миноносца. В каюте, казалось, негде было повернуться. И все же этой тесноты, знал Сергей, хватало, чтобы вместить в себя множество будней моряка — с тревогами и раздумьями, с прошлым и будущим, с надеждами и мечтами бессонных ночей…
Колокола громкого боя взорвали корабельную тишину. И тотчас же палубы загремели под ногами матросов. Где-то поблизости взвыли электромоторы, перекрывая все звуки, наполнили коридор за дверью высоким, ровным жужжанием. Потом корабль как-то гулко вздрогнул, словно очнулся от спячки, и Топольков догадался: заработали турбины. Сердце уловило плавное начало движения: видимо, «Зоревой» отходил от причала.
Иллюминатор в каюте был задраен по-походному. Но в Сергее вдруг ожило столько порывистых чувств, что он не выдержал: метнулся к борту и, в нарушение всех корабельных правил, быстро отвинтил «барашек», приоткрыл тяжелую броневую плитку. В глаза ему ударил солнечный блеск залива. Медленно разворачивались береговые постройки, скатываясь куда-то за корму. От борта эсминца откалывались легкие волны и убегали к берегу, отодвигая его все дальше и дальше: в холодные тени сопок.
Прижавшись лицом к стеклу, Сергей пытался увидеть что-нибудь впереди. Вот оно — сбылось! То, к чему стремился долгие годы, о чем совсем недавно, два дня назад, рассказывал в Москве Зое Каюровой и о чем с ожиданием думал еще только вчера: первое плавание! Что ждет его там, впереди? Моряцкая зрелость? Штормы? Еще не раскрытые тайны? Безмолвие синих границ или дымы чужеземных эскадр? Что ж, в любом случае он выполнит долг. Ибо в нем, в этом долге, и заключается призвание офицера. А призвание человека — есть в то же время и счастье его.
Эсминец качнуло на повороте, и только тогда Сергей спохватился, что нарушил корабельные правила. Но прежде, чем снова задраить иллюминатор, он негромко и немного смущенно вымолвил фразу, которую мысленно произносил до этого тысячи раз:
— Ну, здравствуй, родное море!
Глава 10. РОДНОЕ МОРЕ
Едва эсминец набрал ход, как в каюте резко и требовательно зазвонил телефон. Сергей, разбиравший вещи, удивленно обернулся: кому бы это? Потом подумал, что, быть может, ему самому: ведь его корабельная служба уже началась. Нерешительно снял трубку.
— Лейтенант Топольков слушает.
— Здравствуйте, говорит командир корабля, — раздался в наушнике низкий голос. — Устраиваетесь?
Вмиг позабыв о раскрытом чемодане, Сергей поспешил заверить:
— Уже устроился, товарищ командир.
— Вот как? Тогда поднимайтесь на мостик, будем знакомиться. — Командир немного помедлил и уже тише добавил: — Шинель наденьте, в море сегодня прохладно.
Его последние слова прозвучали так неожиданно, что Сергей растерялся. Не зная, что положено в таких случаях отвечать, торопливо и смущенно отчеканил:
— Есть!
Корабль шел меж угрюмых берегов залива. Они отвесно возникали прямо из водных глубин — молчаливо-насупленные под нечесаной шерстью кустарника. На фоне гранита — враждебного, хмурого — бросались в глаза своей белизной створные знаки. Их отражения лежали на воде, словно прочерченные кем-то пеленги.
Поднимаясь по трапам, Сергей осматривался вокруг. И уже новым, штурманским зрением, развитым за годы учебы, примечал изгибы залива, контуры сопок, навигационные знаки. Матросы, уступая дорогу, пытливо поглядывали на него. «Каков ты, товарищ лейтенант? — казалось, спрашивали они: — Рассудительный или вспыльчивый? Нерешительный или смелый? Радостью будут вахты с тобою или тоской?» «Наверное, есть среди них и рулевые, и штурманские электрики, — невольно подумал Сергей. — Мои подчиненные».
На мостике он сразу же распознал среди офицеров командира. Тот стоял, прислонившись к обвесу, успевая одновременно следить и за фарватером, и за вахтенным офицером, и за полубаком, где крепили по-походному якоря. К его высокой фигуре, к худощавому, немного грубоватому от ветра лицу удивительно шел темно-синий китель с золотыми нашивками капитана третьего ранга на рукавах. Многолетний загар, который за давностью времен превратился в обычную смуглость, видимо, знал солнце не только этих блеклых широт. Карие глаза командира смотрели внимательно пристально, с задумчивой мягкой глубинкой, казалось, чуточку даже устало для его возраста. На вид ему было не больше тридцати пяти. Редкая седина на висках не старила его лица, а лишь придавала ему черточки скрытого мужества и едва уловимой грусти немало пережившего человека… Сочетание воли и твердости с тончайшими, порою далее сентиментальными движениями души — вообще присуще множеству моряков. Быть может, именно оно, угаданное Топольковым, вдруг властно и потянуло лейтенанта к этому человеку. Негромко, боясь нарушить священную тишину мостика, он представился капитану третьего ранга.
— Знакомство на мостике, говорят, — к долгой моряцкой дружбе, — улыбнулся командир. Поинтересовался, доволен ли Сергей назначением, спросил, где тот учился и стажировался. — Черноморец, значит, — тепло взглянул на лейтенанта, и Сергею почему-то додумалось, что эта теплота относится скорей не к нему, Тополькову, а, видимо, к каким-то воспоминаниям командира. Словно подтверждая его догадку, капитан третьего ранга добавил: — Выходит, мы с вами — земляки.
Его то и дело отрывали различными докладами, и командир, в конце концов, рассмеялся.
— Сейчас нам вряд ли удастся поговорить… Что ж, начинайте осваивать новое для вас море. Берега, фарватеры, вешки — ведь скоро придется плавать самостоятельно. Постарайтесь поближе узнать и корабль: на ходу изучение корабля всегда интереснее, чем у пирса.
