Невыносим он, потому что я не могу быть слишком близко. Иначе расплываюсь, как мартовская похотливая кошка. А мне необходима эта дистанция.
Роберт не садится в машину, а уходит в кофейню, через несколько минут возвращается с двумя стаканчиками кофе. Садится за руль, ставит стаканчики на подставку, разворачивается ко мне. Смотрит с минуту. Странно смотрит. Как никогда раньше не смотрел. В его глазах всегда либо холод и безразличие, либо огонь похоти или ярости. А сейчас... что-то такое новое, живое, очень говорящее, только я не понимаю, о чем он говорит.
— Пересядь ко мне, — спокойно просит он, и в его голосе тоже очень много всего. Или мне так хочется думать, и я снова фантазирую.
Но пересаживаюсь.
Роберт протягивает мне кофе, принимаю. Ну, глупо истерить из-за кофе. Отпиваю глоток, смотря в окно. Мужчина молчит. Пауза затягивается.
— Что вы хотели мне сказать? — нарушаю молчание первая.
— Маш... — выдыхает, словно ему очень тяжело говорить. — Я хочу, чтобы ты всё-таки преодолела эту границу и обращалась ко мне на «ты». Мне это важно, — вдруг произносит он.
— Почему это так важно?
— Мы давно перешагнули грань этих формальностей. Когда ты «выкаешь», ты не со мной.
— А я и не с вами... Зачем нам эта иллюзия? — говорю спокойно, хотя ком в горле нарастает, запиваю его большим глотком кофе.
— Понимаешь, Машенька, по ряду причин мне очень сложно себя переломать. Я пытаюсь... Выходит, как выходит. Давай просто поговорим. Не знаю, о чем угодно. Мы никогда не разговаривали просто так.
— Вы сказали, что хотите мне что-то сообщить о моих делах. Так говорите.
— Позже, Маша. Давай просто поговорим. Ну, например, о том, что ты любишь.
— Зачем говорить о том, что вам неинтересно?
— Если я спрашиваю, значит, интересно, — раздраженный. Непонятно, на кого злится, но меня не цепляет. — Мне очень это нужно сейчас, — пытается выдохнуть, открывает окно, прикуривает сигарету, выпуская дым на улицу, откидывается на сиденье, прикрывает глаза.
— Я люблю ирисы. Цветы такие, — начинаю говорить. Если ему надо, то я дам. Я всё готова отдать, если он просит. А он впервые у меня именно просит. — Ромашки люблю. Знаете, есть такие огромные. Шоколад люблю очень, не могу без него. Артему нельзя, я прячу шоколадку у себя в шкафу и съедаю дольку втихаря, — грустно улыбаюсь. — Персики и черешню очень люблю. Музыку люблю, весну, летний дождь, когда пахнет озоном. Платья люблю легкие с широкими юбками, сарафаны, — перечисляю, смотря в окно, а самой становится отчего-то так тоскливо. Вроде все эти вещи мне доступны. — Воду люблю, то есть плавать, озера, реки. Мечтаю увидеть море и океан, никогда не была там. Животных люблю. Всегда хотела собаку, — замолкаю. Хочется сказать, что ещё люблю его, но...
— Спасибо... — мягко благодарит. — Моя очередь, что ты хочешь знать?
— Почему вы так мало уделяете время Артему? — спрашиваю то, что действительно хочу знать. — Мне кажется, он очень нуждается в вас. Он заговорил именно рядом с вами.
Роберт долго молчит, смотря в лобовое, продолжая курить. Сжимает челюсть, закрывает глаза.
— Простите, забудьте. Не нужно было мне задавать таких вопросов. Это не мое дело, — оправдываюсь, снова ощущая себя неуместной и слишком навязчивой.
— Ты здесь ни при чем. Мне сложно об этом говорить. Но я попытаюсь объяснить, если ты готова слушать.
Киваю.
— Болезнь моей супруги спровоцировали именно роды. Они словно запустили механизм, который мы не смогли остановить. Во мне возникло психологическое отторжение сына. Сложно объяснить, понимаю, как все выглядит со стороны… Но это правда.
— Вы вините ребенка в смерти супруги? — поражаюсь я.
— Нет, — качает головой. — Его я не виню… Я очень любил супругу, и мне кажется, сдох вместе с ней. Любое напоминание о ней вызывало во мне дичайшую боль. А Артем и есть часть Елены.
— Но Артем и ваша часть, — голос отчего-то хрипнет.
В моей голове звенит колокольный звон после слов о том, насколько Роберт любил супругу. Нет, это вполне нормально – любить женщину, на которой женат. Как иначе? И вполне нормально испытывать боль от потери. Я потеряла маму и точно знаю, что, если ее нет на этой земле, меньше ее любить я не стала. У него так же? Если так, мне сейчас легче спрыгнуть с моста, чем добиться каких-то чувств от этого мужчины. А у него именно так, судя по кольцу на его пальце…
Зачем мы вообще начали этот разговор?
Я не хотела этого слышать.
— Понятно… — осипшим голосом произношу я. Мне вдруг резко не хватает воздуха. Открываю дверь и вылетаю на улицу. Дышу глубже.
Вот и поговорили…
И винить некого…
Он любит супругу, несмотря на то, что она умерла. Меня никто так не любил. А этот мужчина уже любил ее…
Вот это по-настоящему больно. Всё же было очевидно. Его кольцо на пальце, холодность, бездушие, эти спектакли для друзей. Я всего лишь ширма.
— Маш, ты куда? — Роберт выходит из машины. А я не хочу ничего больше слышать.
— Я за Артемом, — несусь к зданию. Роберт – за мной. Слезы начинают застилать глаза.
Зажмуриваюсь, пытаясь их остановить. Я не буду рыдать. Тем более при Роберте.
— Еще двадцать минут, — догоняет меня, хватая за руку, пытается развернуть к себе, но я сопротивляюсь.
— Я подожду там! Пожалуйста, отпустите, — всхлипываю, зажмуриваюсь, потому что слезы начинают литься. Мне настолько больно, что этот поток невозможно остановить.
— Маш, просто выслушай меня до конца. Мне очень тяжело было тебе это говорить, но ты первая, кому я вообще об этом говорю. Просто дослушай, — тоже хрипло и надрывно просит он.
Мы устраиваем сцену, привлекая внимание прохожих.
— Потом, позже, — киваю и одновременно отрицательно мотаю головой. Не могу я сейчас больше слушать его и реагировать адекватно. — Я пока не могу, отпустите, — отталкиваю его и вбегаю в здание.
Оглядываюсь, но Роберт за мной не идет. Вот и хорошо. Залетаю в туалет и умываюсь холодной водой, пытаясь привести себя в порядок.
Я обязательно его выслушаю, но позже, когда буду готова слушать. Сейчас не готова. Если бы он отпустил супругу, то уже бы снял это чёртово кольцо, которое не дает мне покоя.
Глава 28
Роберт
Едем домой молча. Нет, Маша что-то напевает, смотря с Артемом мультик на планшете. Только со мной больше не говорит. Поражаюсь ее умению переключаться рядом с Артемом. Дети легко сонастраиваются со взрослыми и резонируют на их настроении. Видимо, поэтому Артем и не говорил со мной, ибо чувствовал мое нежелание, которое я не мог завуалировать. Маша же умеет закрыть личное и открыться перед ребенком. Поразительное качество, учитывая, что ребенок не ее. По факту, Мария моему сыну никто, чужой человек, которого он знает чуть больше месяца, но Артем доверяет и открывается ей больше, чем кому-либо другому.
