– Это далеко от образа набожной старой девы, которая целыми днями шьет подушечки для молитв. Она удерживала вас там насильно? Вы хотели сбежать от ее жестокости?
– Нет, она была бесконечно добра ко мне. И я люблю ее…
– Вы жили в моем доме, с удовольствием пользовались моей опекой. Я не хочу, чтобы меня сделали невольным соучастником преступления, Селина. Тем более если за это преступление полагается смертная казнь. Неужели я похож на человека, который станет терпеть беспардонную ложь? И позволит, чтобы и его вынуждали лгать?
– Я же говорила вам, я не совершала преступления… Что вы делаете?
Его пальцы начали расстегивать широкие брюки.
– Раздеваюсь. Мы отправляемся в постель.
– Мы? Я не пойду с вами в постель, Квин. – Лина метнулась к двери, но тотчас поняла, что уже слишком поздно – дверь была заперта. Тогда она стала медленно придвигаться к его брошенной на пол тунике. «В какой карман он положил ключи?»
– Вы хотите сделать из меня закоренелого лжеца? Я сказал Инчболду, что вы моя любовница.
Тяжелый черный шелк упал на пол, и Квин переступил через брюки. Он был совершенно обнаженным. Лина зажмурилась, однако успела заметить, насколько он возбужден. Это был не отвратительный толстый престарелый мужчина с багровым лицом, который жаждет скорее коснуться ее и прижать к себе. Перед ней стоял подтянутый, красивый мужчина атлетического телосложения, во всей своей красе. Вязкий, обволакивающий жар стал стекать в низ ее живота. «Простое животное вожделение», – подумала Лина, чувствуя, как желание окутывает ее дурманом.
– Простите, – возмутилась она, – но я не хочу быть вашей любовницей, я ведь уже говорила. – «Лгунья, жалкая лгунья!»
– Ах да, кажется, припоминаю. Вы не хотите, чтобы вас покупали, вы хотите, чтобы вас любили за то, какая вы есть. Деньги, ведь это такая грязь, не правда ли? – Он не двинулся с места, а она только слушала его голос и старалась перебороть желание просто открыть свои объятия и сдаться ему. Она так хотела сдаться. Но почему? Потому, что жаждала самого Квина, или потому, что ей хотелось, чтобы он продолжал защищать и оберегать ее, а став его любовницей, она обеспечила бы себе эту защиту?
Мысль о том, что она способна обменять свою девственность на персонального охранника поразила ее. «С другой стороны, если я потеряю девственность, я не буду больше представлять интереса для Мейкписа». Она нашла для себя еще одну причину не противиться тому, чего она так страстно желала. «Но тогда моя жизнь будет разрушена. Впрочем, она и теперь уже разрушена. Или у меня может появиться ребенок… я могла бы попросить его быть осторожным».
– Скажи мне, Селина, когда я поцеловал тебя после ужина, тебе это было так неприятно? Ты хотела, чтобы я остановился? Я заставил тебя сделать это силой?
– Нет, – призналась она, неожиданно оторванная от своих спутанных, вызывающих смущение мыслей. Она не могла лгать, говоря об этом.
– Скажи, только скажи мне, что ты не хочешь, чтобы мы занялись любовью, и я открою эту дверь. Я уже говорил тебе, что никогда не принуждаю женщин, даже если это неблагодарная, лживая особа сомнительного поведения.
Она молчала. Пауза затянулась, и в этой тишине она слышала собственное дыхание и биение своего сердца, рвущегося из груди.
– Я… я не могу сказать вам этого.
Ей показалось, будто он издал какой-то звук, быть может, это был вздох.
– Ведь это твоя профессия, Селина. Ты не можешь позволить себе потерять контроль над собой лишь по причине неудачного опыта с одним из клиентов. Я, кажется, не похож на толстого обрюзгшего старика, которому требуется помощь даже в этом, и мне вовсе не нужно, чтобы ты притворялась девственницей. Я бы хотел, чтобы ты тоже получила удовольствие, мне вовсе не нравится, когда я наслаждаюсь один. Ну не стой же там словно мученица. Я понимаю, это именно то, что тебе обычно приходится делать, и что ты не можешь расслабиться и наслаждаться в привычных обстоятельствах, но тебе не нужно, крича от боли, пытаться доказать мне, что ты девственница.
– Я не могу сказать вам, что не хочу вас, – наконец с трудом произнесла Лина, стараясь сосредоточиться только на том, что было для нее действительно важно, и почти не слыша его циничных слов о поддельной девственности.
Квин приблизился к груде своей одежды и опустил руку в карман туники.
– Вот. – Он подошел к ней ближе и протянул ключ. – Возьми его, а затем еще раз скажи мне, чего ты хочешь.
– Вас, – смело и не раздумывая ответила Лина, протянув руку ему навстречу. Квин вложил ключ в ее открытую ладонь, но она изящным поворотом кисти позволила ему соскользнуть на пол.
– Я предупреждаю, – сказал Квин, почти сведя на нет расстояние между ними и положив руки ей на плечи, – я очень зол на тебя, Селина. Я даже до сих пор не уверен, смогу ли простить тебя. Я не в том настроении, чтобы предаваться милым разговорам, ухаживать или украшать все это игрой и прелюдиями. Мне нужен твой профессионализм и ничего лишнего. Ты меня понимаешь?
– Да, конечно, – солгала Лина, не имея понятия, о чем он говорит. – Я ваша. – Она улыбнулась, и внезапно ее охватило чувство, будто она сделала шаг вперед с высокой башни в бездонное пространство. «Я не боюсь. Если я покажу ему свой страх, он ведь может и не догадаться, – думала она. – Нет, это будет очередная ложь. Я должна рассказать ему».
– Квин, вы должны знать, все не так, как вы думаете. Я на самом деле…
– Позже, – резко сказал он, начиная расстегивать ее платье. – Сейчас не время для разговоров.
– Но…
В это мгновение платье соскользнуло с ее плеч, склонив голову, он взял губами ее правый сосок и стал ласкать его сквозь тончайший батист сорочки. Лина почувствовала, как захватившее дух ощущение пронзило ее от груди к самому лону. Пальцы Квина ловко распутывали шнуровку ее корсета, даже когда он выпускал бутон одного соска и принимался за другой, нежно терзая его, лаская языком, и скоро намокший батист уже касался прохладой ее груди.
И ее корсет наконец упал на пол, и он снял с нее сорочку, и вот она снова оказалась обнаженной перед мужчиной, объятым возбуждением. Паника охватила Лину, но она подняла взгляд и увидела его глаза, такие ясные, зеленые, полные энергии и желания, и страх ее постепенно сменился трепетным предвкушением, смешавшимся с ее собственным желанием и томлением. «Но я ведь не совсем нагая, – подумала она, прикусив губу, чтобы не поддаться порыву безудержного смеха, который отчего-то вдруг стал душить ее. – На мне все еще есть чулки, подвязки и туфли».
Квин опустился на колени, взял ее левую ступню и аккуратно снял мягкую лайковую туфлю, затем то же проделал и со второй. У Лины перехватило дыхание, когда она посмотрела вниз и увидела, что его длинные темные волосы рассыпались по склоненной голове, обнажив его шею. В этот момент он показался ей удивительно уязвимым, и она коснулась его головы. Ее неодолимое страстное желание мгновенно растворилось в небывалой нежности, какой она еще не испытывала прежде.
