– Что ж, а для меня – нет! – пылко возразил Квин.
Она в смущении потянула за покрывало, пока Квин старался успокоиться. По крайней мере, не было риска, что он зачал ей ребенка. Впрочем, это не значит, что при других обстоятельствах он не соблюдал бы осторожности, стараясь отвлечься, рассуждал он, запрокинув ноющую голову на спинку кресла и глядя в потолок.
– Я уверена, что ложное обвинение в совращении дочери лорда Шерингема сделало вас столь чувствительным к подобным вещам, – отважилась предположить Селина. – А став жертвой жестокой, беспощадной лжи, любой болезненно воспринимал бы обман и неискренность. Я не хотела обманывать вас из какого-то злого умысла.
Он смотрел на нее, свернувшуюся в клубочек на подушках, укутанную в сверкающий зеленый шелк покрывала. Это был образ совершенной любовницы, если бы только не суровая морщинка на лбу и тревога в ее больших голубых глазах. А эта прелестная нижняя губка, которую она покусывала, когда волновалась, и которую так хотелось поцеловать.
Насколько смог, он отпустил свой гнев и постарался прислушаться к трезвому рассудку. Да, теперь она действительно говорила правду: единственной причиной, по которой она солгала ему о том, кто она на самом деле, был страх. Но ведь наверняка этого недостаточно для юной девственницы, чтобы зайти так далеко?
Затем он неожиданно вспомнил, что именно положило начало этой цепочке событий, – она должна была продать свою девственность Толхерсту. А если она была готова на такое, то отдать себя ему, Квину, ради того, чтобы обеспечить себе его защиту и покровительство, было совсем несложно. И расчет Селины на то, что, переспав с ней, он привяжется к ней не только физически, но и душой, тоже оказался верным. Но мог ли он винить ее? Он старался быть справедливым. В конце концов, она рисковала своей свободой, а возможно, и жизнью.
– Вы не собираетесь вернуться в постель? – спросила она.
– Нет! Селина, я же сказал…
– Никаких девственниц, я помню. Но ведь я уже не девственница.
– Вы ничем не лучше, – сказал Квин, стараясь не вспоминать ощущения ее близости, сладостного жара и влаги, тесной, нежной, шелковистой плоти, что обволакивала его.
Его ответ вызвал у нее смех, скорее отчаянный, чем веселый, но все же.
– Не думаю, что меня можно считать девственницей как духовно, так и физически, Квин. – Он пронзил ее своим взглядом, и она тотчас пришла в себя и заговорила серьезнее: – Неужели это совсем не болезненно для мужчины – остановиться вот так, на полпути?
– Это несколько неприятно, – ответил он, надеясь, что это прозвучит достаточно печально, хотя получилось скорее раздраженно, чего он и боялся. – Через некоторое время станет лучше. – Она представляла собой поистине причудливую смесь наивности и осведомленности. – А если вы удалитесь, дело пойдет быстрее. Вам лучше уйти в свою комнату. А вы сами… вы в порядке?
Селина слегка пошевелилась и тотчас прикусила губу.
– Мне больно, но совсем немного, – поторопилась она успокоить и приободрить его.
– Вам необходима теплая ванна, – сказал Квин, стараясь подойти к ситуации с практической точки зрения. – С солью. – Он поднялся, собрал ее разбросанную одежду и направился к двери. – Оставайтесь здесь.
По крайней мере, он сможет унять ее физические страдания, ведь он не имел ни малейшего понятия, как быть с душевными переживаниями, которые неизбежно будут мучить ее уже утром, когда ответная реакция на опасность, связанную с визитом полицейского, и чрезмерная чувственность ситуации сгладятся и она окончательно осознает, что произошло.
Лина смахнула слезы. Она не могла позволить себе пасть духом и предаваться слезам и страданиям из-за Квина, только не теперь, после того, что она совершила. Он был крайне зол на нее за ее ложь, за то, что она втянула его в опасную игру с представителями властей, и за то, что не предупредила о своей девственности. Но она думала, что если Квин почувствует и поймет это, то сможет получить наслаждение, к которому так стремились прочие мужчины, однако пошло не так.
Квин вернулся с ее халатом в руках и ночной сорочкой, переброшенной через плечо.
– Вот, надевайте халат и пойдемте в гардеробную. – Он отвернулся, протянув ей халат, подошел к колокольчику и продолжал стоять к ней спиной, даже когда она оделась.
Его уважение к ее целомудрию произвело действие, противоположное тому, на которое он рассчитывал, и Селина залилась румянцем, вспоминая свое непростительно развязное поведение. Выбираясь из постели и надевая халат, она думала о том, что реакция Квина вызвала у нее еще большее желание, что тоже составляло определенную сложность. Помимо того что он был умен, привлекателен и соблазнителен, оказалось, что он еще и рыцарски благороден. Лина завязала пояс халата и вошла в маленькую темную комнату, служившую гардеробной.
Не успела она закрыть за собой дверь, как в голову ей пришла мысль о том, что она здесь делает и для чего Квин вызвал колокольчиком прислугу. Наверняка не для того, чтобы она смогла принять ванну в столь поздний час? Ведь это окончательно подорвет ее репутацию среди прислуги. Ей следовало немедленно вернуться в свою комнату, но, к сожалению, отсюда была только одна дверь, а она слышала, как Квин говорил с кем-то возле нее.
Лина присела на кушетку и стала растерянно осматриваться по сторонам, чувствуя, что попала в безвыходное положение. Очень скоро она начнет неизбежно думать о том, что только что произошло между ними, какие чувства она испытывает к Квину и как теперь день за днем она сможет жить рядом с ним. Лина свернулась на кушетке, слегка вздрогнув от ощущения непривычной боли в самых чувствительных местах. На теле остались небольшие следы крови, и ей хотелось принять ванну. Она очень устала, у нее не осталось сил на дальнейшие размышления, и она положила голову на мягкий валик у изголовья кушетки и закрыла глаза.
Должно быть, она задремала и теперь зажмурилась от внезапного яркого света, что разбудил ее, ударив в глаза, когда открылась дверь спальни. В опочивальне Квина были зажжены дополнительные свечи, а в самом ее углу над мраморным саркофагом стелился пар.
– Вы вызывали прислугу среди ночи, чтобы вам наполнили ванну? – Лина неловко и с напряжением шла к выходу. Край кровати был застелен полотенцами, а Квин закатывал рукава своего халата.
– Да, я сделал это, что крайне безрассудно с моей стороны, я знаю. Кроме того, я наказал лакеям проходить мимо двери вашей спальни на цыпочках, так как вы, должно быть, уже давно спите, – добавил он, высыпая в воду нечто, что, насколько поняла Лина, было солью. – Давайте же, забирайтесь и полежите немного в воде. После этого вам должно стать легче.
