Сэра ломала себе голову, как отблагодарить врачей и весь персонал за то, что они сделали для Вани. Но главное, ей нужна была уверенность, что они не откажутся принять Ваню для дальнейшего лечения. Они уже получили мяч для физиотерапии, а один удачливый доктор — телевизор в свой кабинет. Вика предложила поступить просто: взять конверты, положить в каждый по пятьдесят долларов и раздать сотрудникам больницы. Но мама одного ребенка с церебральным параличом отговорила их от этой затеи. Наличные им родители больных детей и так несут, сказала она, еще не хватало с сирот деньги брать. Устройте для них чаепитие с тортом — вот это будет в самый раз.
Рано утром Алан и Сэра отправились в “Прагу” — знаменитый ресторан, при котором работала не менее знаменитая кулинария. В давние времена это помещение с канделябрами и мраморным полом было по-настоящему шикарным. Теперь полы вытерлись и потемнели от грязи, да и инкрустированные прилавки утратили былой блеск. Тем не менее прогресс был налицо. Появилась блестящая кофеварка, из которой кофе разливали в пластиковые стаканчики. Странно, но вкусом кофе — терпкий, с оседавшей на дне чашки обильной гущей — мало чем отличался от того, что подавали тут в советские времена. Потратив все наличные деньги, Алан и Сэра купили самый большой шоколадный торт “Прага”, две огромные коробки шоколадных конфет недавно приватизированной фабрики “Красный Октябрь” и несколько плиток шоколада для детей.
Эти дары предназначались сестрам и нянечкам. Открытым оставался главный вопрос — что преподнести хирургу. Это был вспыльчивый человек, любивший дорогие вещи — к сожалению, о том, что он большой ценитель сигар, они узнали слишком поздно. Очевидно, ему требовалось нечто особенное — не водку же ему нести! Алан выбежал из кулинарии, нашел ближайший банкомат, получил в нем кучу рублей и вернулся к винному прилавку. Он выбрал элитный коньяк. Наверняка хирургу понравится. Он полюбит Ваню и в будущем без всяких проволочек положит его к себе в отделение.
Довольные тем, что вроде бы всем сумели угодить, Алан и Сэра поехали в больницу. Они договорились встретиться с Викой у входа, но та, как всегда, запаздывала.
Сэра и Алан поднялись на третий этаж и миновали несколько палат с пустующими кроватками. Больница казалась безлюдной. Прежде чем идти к Ване, они решили повидаться с невропатологом. Невропатолог сидела в просторном кабинете с большим телевизором. Ни одного пациента ни в кабинете, ни возле него не было, словно работа врача подошла к концу и все дети с церебральным параличом уже получили свою порцию внимания.
При упоминании Ваниной фамилии невропатолог произнесла небольшую речь явно обнадеживающего содержания — на памяти Сэры и Алана это был первый медик из государственного учреждения, настроенный столь оптимистично. Врача поразила способность Вани говорить длинными фразами. Она даже осмелилась назвать настоящую причину его отставания в развитии — полную заброшенность ребенка как в плане общения, так и в плане обучения.
— Особенно отрадно, — продолжала она, — что мальчик быстро прогрессирует.
Она действительно рассуждала о Ване как о человеке, имеющем перспективы на будущее. В отличие от сотрудников дома ребенка и психушки больничные врачи позволили себе увидеть в Ване настоящую живость ума.
Невропатолог призналась, что они с коллегами убедили главного психиатра больницы повнимательнее присмотреться к Ване.
— Мы пересмотрели его диагноз, — с гордостью сообщила она. — Поменяли имбецильность на дебильность, так что со следующего года он сможет учиться в школе.
Сэра пообещала передать эту добрую весть женщине, которая намерена усыновить Ваню, и, пользуясь моментом, вручила врачу коробку шоколадных конфет, в русском народном стиле расписанную жар-птицами и тройками. Тем не менее встреча закончилась не совсем радостно.
— Мы ждем Ваню в декабре, — сказала невропатолог. — А до тех пор за ним присмотрят в доме ребенка. Он должен каждый день делать упражнения для ног.
— Боюсь, не получится. В доме ребенка за ним никогда не было должного ухода.
Невропатолог явно расстроилась. Даже перед собой ей не хотелось признавать жестокую правду о том, что специалисты, работающие в детских домах, не делают ровным счетом ничего.
Выйдя из кабинета, Сэра увидела в конце длинного коридора маленького мальчика, лицо которого освещала широкая улыбка.
— Сэра! Алан! Посмотрите на меня! — кричал мальчик, двигаясь им навстречу в ходунках на колесиках. Эхо его радостного восклицания отразилось от больничных стен. Он держался прямо, с высоко поднятой головой. Мальчишка, беспомощно ползавший по полу или сидевший на руках у взрослых, исчез без следа. Выздоровление шло медленно и сопровождалось болезненными процедурами, но Ваня весь светился от счастья — ведь он наконец-то мог показать, чего добился. Он оглянулся на Вику, которая опоздала на целый час и теперь стояла у него за спиной и улыбалась.
— Ты меня не поймаешь! — крикнул Ваня. — Не поймаешь!
Мысленно он уже бежал по коридору. На самом деле он мучительно преодолевал сантиметр за сантиметром. По лицу его было видно, как трудно ему тащить сначала одну неподвижную ногу, потом подволакивать к ней вторую, да еще не забывать при этом толкать металлическую раму ходунков. Но сила его духа не могла не вызывать восхищения.
Позднее, измученный упражнениями, мальчик стоял у окна и напряженно всматривался, не приехала ли серая “волга”, которая должна была увезти его в дом ребенка. Простившись с ним и Викой, Алан и Сэра пошли к лифту. Кабина подъехала, двери открылись, и их взорам предстала немолодая, странного вида женщина в зеленой докторской шапочке. Это была Адель. Как ни странно, она лично приехала забирать Ваню. Страшно нервничала из-за того, что опоздала, и что-то бормотала про какие-то похороны, которые ее и задержали.
На другой день Вика за чашкой кофе рассказала о возвращении Вани в дом ребенка. Сэра уж и не знала, смеяться ей или плакать. Адель, своими глазами видевшая, как Ваня прощался с сотрудниками больницы и своими ушами слышавшая, как все они дружно желали мальчику полного выздоровления, была неприятно удивлена тем, что в доме ребенка на его приезд никто не обратил ни малейшего внимания и никто не сказал ему ни единого доброго слова. И Адель устроила своим подчиненным разнос — впервые в жизни.
— В больнице с ним занимались, учили его ходить! — бушевала она. — И все, все вышли его проводить! А вы! Никто из вас с ним даже не поздоровался!
Вика, ставшая невольным свидетелем этой бурной сцены, от изумления разинула рот.
Несмотря на проснувшуюся в Адели бдительность и пятидесятидолларовые купюры, призванные сподвигнуть специалистов дома ребенка начать исполнять свои прямые обязанности, Ванина жизнь почти не изменилась. По неизвестной причине его поместили в шестую группу на первом этаже — к двух-трехлетним малышам. Опять ему не с кем было поговорить. Никто из врачей не озаботился продолжением его лечения. Ваня привез с собой специальные приспособления для ног — шины, но в доме ребенка никто не знал, как ими пользоваться, а учиться не желал. Через пару недель Ваня перестал ходить, но всем на это было наплевать.
Как-то вечером Алан позвонил Линде. Ваня перенес вторую операцию на ногах, сообщил он. В больнице он, преодолевая чудовищную боль, начал учиться ходить. Сейчас мальчик снова в доме ребенка. Новости из Англии оказались не слишком утешительными. Линда и не подозревала, в какую огромную сумму выльется обследование ее семьи и условий содержания приемного ребенка. В Великобритании такое обследование проводят работники социальной службы, и они же решают вопрос о возможности усыновления. Линда была потрясена, узнав, что они намерены вникнуть буквально в каждую деталь ее быта и вывернуть наизнанку личную жизнь каждого члена ее семьи. Это явно делалось не просто так — в социальной службе не хотели, чтобы она усыновила ребенка из России. Местный совет уже предупредил ее, чтобы она готовила три тысячи фунтов. Чтобы собрать такую сумму, понадобится не один месяц.
