Чтобы не ставить ее в неудобное положение, через турагентство он заказал гостиницу недалеко от Лидиной и забронировал билеты. Пытался ей сообщить эту радостную весть по телефону – она сослалась на занятость, предложила перезвонить сама. Через несколько часов пришла эсэмэска: «OLEJEK, RADOST MOYA, YA BY TEBYA OCHEN HOTELA UVIDET, NO PARNU, KOTORY SEICHAS SO MNOY, ETO NE OCHEN PONRAVITSA… CELUU NEJNONEJNO…»
«Вот бабы, – удивленно подумал Олег, – и когда только успевают?..» Чувствовалась какая-то уязвленность, разочарование. С другой стороны – ну что это за роман с полетами через всю Европу? Оторви и выбрось.
Через два года он со своей девушкой Светой случайно оказался в Клайпеде. Низкие цены, высокие сосны, свежайший воздух, вкуснейшие копченые свиные уши и приличное пиво поразили его. Как-то вечером они сидели на террасе пригородного ресторана – несколько этажей, музыка, отель рядом – просто чудо, пили пиво. Олег рассказал о своем приключении в Лондоне. Света посмеялась и назвала его кобелем, потом взяла обещание отправиться в Англию вместе. Вспомнились слова Джулиана Барнса: «Обманете вы себя или скажете чистую правду, если станете утверждать, что главные события вашей жизни были связаны, скорее, со сладостным замиранием сердца, нежели с каталогом сексуальных контактов, пусть даже число им тысяча три?»
Джулиан – конечно же с замиранием сердца.
Прощай, Лида.
А, впрочем, все, что ни делается, к лучшему…
Очки и линзы
В «Оптике» на Арсенальной улице девочки работали посменно – парами по два дня. Сегодня трудились Оля и Альбина. Мастер дольше пяти вечера не задерживался, и сразу после этого времени поток клиентов шел на убыль. Днем посетители могли проверить зрение, выбрать очки, заказать линзы, а вечером что? Да ничего. Только изредка звенел на входе колокольчик, извещая, что забрел очередной зевака посмотреть на оправы в витрине за стеклом («ух ты!») и на ценники под ними («фу ты!»).
Оля – стройная высокая девушка с выразительным взглядом и гладко зачесанными назад длинными волосами – училась на заочном. Хотела перевестись на очный и свое пребывание в «Оптике» рассматривала как временное. Альбина нигде не училась, просто работала, все какие-никакие деньги. Рыжеволосая, вся была как огонь: взгляд – огонь, движения – огонь, ну и цвет волос соответственно…
Когда клиентов было мало и стояла хорошая погода, они по очереди выбегали на крыльцо покурить. Но нынешний март был странным для Воронежа – до сих пор лежал снег, днем температура была плюсовая, шел дождь вперемешку с мокрым снегом, к вечеру столбик термометра опускался ниже нуля, и следы на снегу, оставленные бодрыми пешеходами, превращались в обледенелые ямки под названием «эй, прохожий, давай-ка, сломай ногу». Воронеж – не Москва, гастарбайтеров здесь не бывает, ну и понятно, что лед счищать некому. Да ладно, скоро апрель, само растает. В сумерках появлялся холодный пронизывающий ветер, так что черт с ним, с курением, лучше поболтать – кто из подружек с кем, когда. Можно еще полистать журнал или обсудить какую-нибудь телепередачу – темы всегда найдутся.
Однажды звякнул колокольчик и в помещение ввалился мокрый гражданин, которого Оля сразу окрестила «несуразный», а Альбина – «блин, ходят тут всякие». Вид посетитель и правда имел странноватый: на нем был пуховик, здорово под дождем намокший, но расстегнутый нараспашку. Под ним угадывался серый костюм, рубашка была с ярким галстуком, но обулся гражданин зачем-то в белые кроссовки с красными полосками («Белые! Это в такую-то грязищу!» – мелькнула мысль у Альбины), а на затылке чудом держалась, явно не по размеру, красная мокрая спортивная шапочка с огромной черной эмблемой «Nike» («Восемьдесят рублей, городской рынок», – подумала Оля).
Гражданин был то ли выпивший, то ли с похмелья, выглядел он явно возбужденно и говорил слишком быстро. Альбина и Оля таких клиентов не любили и всегда старались побыстрее от них отделаться.
– Здрасьте! – с порога прокричал странный человек.
– Здравствуйте. Что вы хотите? – строго спросила Альбина.
– Э-э, линзы… Линзы одноразовые, тьфу ты, однодневные. Минус два семьдесят пять, какие-нибудь «Джонсон и Джонсон» есть?
– Сейчас посмотрим, – ответила Оля и стала выдвигать полочки шкафа. – Вам сколько пар?
– Одну!
– Одну? – усмехнулась Альбина. – И надолго же вам их хватит?
– Да мне перебиться на вечер, – затараторил гражданин. – Завтра у офиса куплю такие, знаете, на месяц.
– На месяц и у нас есть, – заметила Оля.
– Ага! – торжествующе засмеялся покупатель. – А сколько они у вас стоят?
– Сейчас посмотрю по базе. – Оля взглянула на монитор. – Четыреста восемьдесят рублей.
– Ну вот. А там – триста!
– Велика разница, – пробормотала Альбина. – Шестьдесят рублей за однодневные, будьте добры. И постарайтесь без сдачи.
– Пожалуйста, пожалуйста, – заспешил гражданин и, порывшись по всем карманам, вынул несколько мятых десятирублевок. – Хотя, – неожиданно заметил он, – линзы – это издевательство над глазами. Это ковыряние пальцами под веками, растворы, капли… Уж если выпала судьба родиться очкариком, надо носить очки.
– Тут я с вами согласна, – произнесла Оля. – А что же не носите? Вон у нас какой выбор. – И она указала на стеллажи.
– Эх, да разве это очки, – протянул посетитель.
Альбина чуть не подпрыгнула от возмущения:
– Да? У вас есть лучше?
– В том-то и дело, что нету! Злой рок витает надо мной! Вот уж последние были! Оправа – безободковые Girard-Perregaux, линзы – минус два семьдесят пять, левая с цилиндриком – у меня астигматизм – наклон шестьдесят градусов, правая – наклон сто двадцать пять градусов, французские, серый фотохром, антиблик, антинапыление… Но двадцать седьмого декабря на предновогоднем корпоративе выпил я лишнего, а когда приехал домой, выяснил, что забыл ключи на рабочем столе. Неважное состояние организма не позволяло совершить обратный путь, и я прилег на лестнице, чтобы собраться с силами. А очки, понимаете, вещь хрупкая, и потому положил я их не в карман, а на подоконник. Через пару часов, когда необходимые силы накопились и я проснулся, очки обнаружены не были – видимо, проходившие мимо соседи приметили так нужную им в хозяйстве вещь – ну, дужками там землю в цветочных горшках ковырять или еще что – русский народ сообразительный. Так я своих Girard-Perregaux и лишился. Но что я клевещу именно на русских – простой люд, знаете ли, он везде одинаков. В апреле две тысячи пятого года довелось мне пребывать в отеле Hilton, что в городе Антверпене, стране Бельгии. Выполнив так называемые «дела», мы с коллегой немного выпили, и я заснул. А проснувшись, решил, что парочка крошечных бутылочек виски из мини-бара не смогут полностью вернуть мне бодрость и свежесть, поэтому я решил навестить своего товарища по командировке, жившего этажом ниже. Отель был устроен по-дурацки, и до лифта нужно было топать аж в другой конец коридора. С координацией же у меня был непорядок, поэтому я решил наплевать на изыски неизвестного мне архитектора и спуститься по лестнице через так называемый «пожарный выход» – дверь была рядом с моим номером. Обуться, несмотря на все усилия, мне не удалось – пластиковые ложки не очень помогают, – поэтому я просто накинул куртку, нацепил на нос Rodenstock из белого золота и был готов спуститься на один этаж.
– И что дальше? – Альбине уже стало интересно, она даже подперла подбородок кулачком, уперев локоть в стойку.
– Дальше? А что дальше? Буржуи – они умные, выход-то – пожарный, поэтому, если ты попал на лестницу, изнутри дверь ни на один этаж не откроешь. Да оно и понятно – вдруг пожар, паника, так все и кинутся вниз до самого нулевого уровня. Я же был на шестом этаже, товарищ – на пятом. Постучался я, постучался в закрытую дверь, да и устал. Идти на первый, поверьте, было выше моих сил. Поэтому я решил прилечь прямо здесь, чтобы этих самых сил набраться. А «пожарный выход» в Hilton – это вам, поверьте, не лестница в заплеванной воронежской многоэтажке – мягкий ковролин, тепло, уютно… Но результат тот же самый – золотые очки, пусть и не Lotos, но полторы тысячи евро, тем не менее пропали, плюс ручка Mont Blanc в придачу.
– Не везет вам с выпивкой, – заметила Оля.
– Не то слово! Не то слово! Boucheron с коричневым фотохромом утоплен в Средиземном море во время падения с водного мотоцикла, естественно, в нетрезвом состоянии. Безободковый стальной Alfred Dunhill разбит метким ударом лица об обледенелый сугроб в ночь на первое января две тысячи шестого года в Москве на Мичуринском проспекте, в аналогичном состоянии Rodenstock с костяными дужками погиб от соприкосновения лица с бетонными ступеньками крыльца собственного дома в августе две тысячи восьмого года. До сих пор одна дужка у меня валяется, где вторая – ума не приложу. Flair, не бог весть какие дорогие, но очень изящные, были ласково, заботливо вложены в кармашек переднего сиденья мадридского такси, да там и оставлены. Наконец гордость моя – Alain Mikli – были реквизированы на Новом Арбате блюстителями порядка, которые, заметив подвыпившего гражданина, ловящего такси, с радостью предложили его подвезти до нужного места. Но по дороге сняли еще хронограф Ebel, запонки Dupont и вытащили из карманов портмоне Mont Blanc и телефон Sony Ericsson.
