Начало следующего учебного года изменило жизнь Сары: она пошла в соседнюю общеобразовательную школу,[47] где Центр имел свою базу. Домашние занятия пришлось прекратить, но я продолжала встречаться с Сарой индивидуально. Я могла заниматься в одном из классов специального музыкального корпуса, расположенного неподалеку от школы. Здесь стояло фортепьяно, что позволяло расширить границы терапии, поскольку Сара любила этот инструмент, и, учитывая его огромные экспрессивные возможности, мы многого могли достичь в понимании разнообразных чувств. Благодаря музыке, холдинг-терапии, подходу, который исповедовали сотрудники Центра, Сара начала осознавать свои чувства, однако они приводили ее в замешательство и пугали. Девочка часто нуждалась в том, чтобы обговаривать это с нами.
Музыкальные занятия продолжались, обретая новое измерение. Обычно мы играли дуэтом на фортепьяно: я упорядочиваю музыку и поддерживаю басами, а Сара импровизирует, играя отдельные ноты и аккорды. Она рассказывает о том, что ее волнует во время нашей игры. Как правило, это касается страхов; стороннему наблюдателю эти страхи покажутся банальными, но в сознании девочки они реальны и огромны. Поскольку я поддерживала Энн и Сару и на холдинг-терапии, наши взаимоотношения вышли за границы сугубо музыкальных. Сара часто говорила о том, что было на холдинг-терапии. Из-за того, что ей трудно осваивать абстрактные понятия, включая понятие об эмоции, девочка редко говорит о своих переживаниях, не считая тех случаев, когда она испытывает раздражение. Она лучше предложит тему для импровизации, например: какой-нибудь танец, человек, который засыпает или плачет, гром и молния.
Сара взрослеет. Семье и тем, кто работает с девочкой, стало трудно отличать аутистические черты ее характера от того, что обычно называют свойствами переходного возраста. Энн нередко впадает в отчаянье. Марк занят своим бизнесом и Луизой, младшей дочерью, у которой есть своя школьная жизнь и свои друзья. Энн и Сара предоставлены в основном сами себе, и Сара начала заявлять права собственности на мать. Порой поведение девочки переходит всякие границы, и тогда, чтобы помочь, ей уделяется много индивидуального внимания. Мы не знаем, что ждет Сару в будущем, но мы должны быть оптимистами. Как музыкальный терапевт Сары, я знаю, что музыка навсегда останется чем-то важным и значимым в ее жизни.
ИССЛЕДОВАНИЕ: СЛУЧАЙ ВТОРОЙ
Хелен и Мэтью
Ранние годы
Хелен и Саймон поженились в 1980 году. Оба окончили университет, биологи. Они решили не откладывать надолго рождение ребенка, и в октябре 1982 года у них родился Мэтью. Хелен перестала работать, будучи на пятом месяце беременности. На работе она больше шести лет имела дело с пестицидами, но в то время о последствиях не задумывалась. Мать не знает, повлияли ли пестициды на Мэтью. В любом случае, сама Хелен была здорова, а беременность прошла нормально. Роды длились долго, и женщине поставили капельницу с гормональным препаратом, а также дали две дозы обезболивающего петидина. Младенец весил почти четыре килограмма. Мать описывала его как «жизнерадостного малыша» с завидным здоровьем. Не было и намека на какие-то проблемы (позднее Хелен смогла просмотреть историю болезни), да и роды, хоть и долгие, стрессом для малыша не явились.
Сильно уставая, Хелен первые три недели в основном лежала. К счастью, Мэтью оказался спокойным мальчиком: ел хорошо (грудное молоко), быстро перешел на кормление раз в четыре часа и в промежутках между кормлениями почти все время спал. Садиться мальчик научился в пять месяцев. Он улыбался и вел себя спокойно, хотя мог и заплакать, прося еды. Вместе с тем он мало «разговаривал» и удовлетворялся тем, что сидел в коляске или кресле и наблюдал за родителями.
Первые тревожные признаки появились в возрасте пяти месяцев. Поскольку Мэтью был крупным малышом, Хелен начала кормить его твердой пищей с четырех месяцев, например рисовыми хлопьями для маленьких детей с разбавленным коровьим молоком. По совету патронажной сестры мальчик пил компот и ел прочую довольно пресную пищу. Один из пакетиков детской смеси, куда входили помидоры и яйца, в тот же день вызвал у Мэтью сильные колики. Они пошли к врачу, и тот сказал им, что у мальчика инфекция и прописал антибиотики. На несколько недель наступило облегчение, но после шести с половиной месяцев и до десяти Мэтью плохо ел. При любом беспокойстве желудка, будь то голод, еда, езда по тряской дороге или прогулка в коляске, мальчик начинал хныкать, хныканье переходило в визг, бьющие по барабанным перепонкам вскрики, длившиеся от двух до трех минут. Затем мальчик как-то обмякал, тихо сидел, пока не засыпал.
К десяти месяцам он, случалось, дергался, с посеревшим лицом и устремив неподвижный взгляд куда-то вбок, и оставался таким минуту или больше. При этом, казалось, что он не терял сознание. Тогда-то Хелен сказали, что у него малые припадки.[48] Когда Мэтью стал худеть, ей посоветовали пойти в детскую клинику при главной местной больнице. Было высказано предположение, что у него пищевая аллергия и что нужна трехмесячная безмолочная диета, после чего следует крайне постепенно снова вводить в рацион молоко. В течение первых двух недель диеты колики заметно обострились. Затем внезапно прекратились. Мэтью начал есть, обращать внимание на происходящее, дольше не спал и начал прибавлять в весе. По выражению Хелен, между Мэтью и едой завязался «любовный роман».
Он стал ползать в тринадцать месяцев и пошел в шестнадцать. Молоко уже больше не вызывало болезненных симптомов, однако аллергия на яйца сохранялась до двух лет. Физически мальчик развивался быстро, так что мама даже называла сына «ураганчик»: он карабкался куда попало и выделывал опасные трюки с неустойчивым равновесием.
Хелен радовалась, что сын здоров, казалось, что под ногами вновь твердая почва. Однако, когда Мэтью исполнилось восемнадцать месяцев, медицинский осмотр, проведенный патронажной сестрой, выявил проблемы. Мэтью протестовал, когда ему пытались проверить слух. Хелен была уверена, что со слухом у сына все в порядке, хотя она заметила, что слышит он избирательно. Мэтью слышал, как готовят пищу, звенит посуда, ездят автомобили, словом все, что ему нравилось. В аудиологической клинике, куда его направили, врачам с большим трудом удавалось заставить его сконцентрироваться, но благодаря терпению персонала мальчик продемонстрировал реакцию на множество разных звуков. Врачи пришли к выводу, что со слухом у Мэтью все в порядке, однако отказ от взаимодействия с его стороны мешал сделать точное заключение. Примерно в это же время у него стали возникать вспышки неконтролируемой ярости. Также Мэтью тащил в рот странные вещи, которые другие дети его возраста уже оставили в покое, – особенно ему нравились мокрицы. Он любил разного рода движение: кататься на качелях, ехать в своей прогулочной коляске, кататься на машине или в тачке.
В возрасте от восемнадцати до двадцати четырех месяцев Мэтью даже не пытался разговаривать. Педиатр, наблюдающий за ним, насторожился. Он чувствовал, что мальчик развивается с задержкой и что за ним надо понаблюдать. Родителей попросили прийти через три месяца, а затем через шесть. Мэтью определили в игровую группу для малышей, но последствия оказались ужасны: каждый раз у мальчика возникали вспышки ярости. В гостях у сочувствующих друзей семьи он вел себя лучше, но ненавидел физические контакты. Мэтью уже не был прежним милым ребенком.
Хелен и Саймон проконсультировались с психиатром, своим знакомым, который согласился (хотя и не специализировался по нарушениям психического развития), что мальчик отстает в развитии, и посоветовал, если до трех лет улучшений не будет, обратиться за помощью. В этот период в семье родился еще один сын, Ричард. К новому члену семьи Мэтью привыкал очень долго.
Мальчика направили в центр развития детей. Наконец-то семье предложили практическую помощь. Встретить людей со сходными проблемами было для родителей утешением. К семье был прикреплен педагог-консультант, связанный по работе с центром. Хелен почувствовала себя увереннее, поняв, что в каких-то случаях интуитивно она поступала правильно. Педагог-консультант предположил, что у Мэтью могут быть нарушения умственного развития, и предложил семье поддержку в этот мучительный для нее период шока и переживания утраты. Хелен чувствовала себя так, словно она потеряла ребенка, и с благодарностью приняла помощь от человека, сочетавшего в себе прямоту и сочувствие и не избегавшего говорить о проблемах. Они обсудили возможность специального обучения для Мэтью.
Мэтью было два с половиной года, когда ему поставили диагноз – тенденция к аутизму. Слово было найдено, и это принесло Хелен облегчение. Но для нее и Саймона наступило трудное время. По словам Хелен, «тебе требуется несколько месяцев, чтобы привыкнуть к мысли, что твой ребенок будет странным всю жизнь, а не только несколько лет. Не в первый раз со мной случается нечто, что заставляет на мгновенье остановиться и воскликнуть: „Почему я?!“, но это бесполезный вопрос, бессмысленный, бес-гшодный».
