Слово «самолёт» вспыхнуло и погасло в мозгу Ринсвинда.
Это что там, внизу? Корабль?
Холодные, ревущие воды Круглого моря поднялись навстречу волшебнику и затянули его в свои зелёные удушливые объятия. Мгновение спустя послышался другой всплеск, погромче, — это сундук, на котором ещё болталась бирка с могущественными дорожными рунами «TWA», тоже плюхнулся в море.
Позже они использовали его в качестве плота.
У самого края
Его строили очень долго. Теперь он был почти готов, и рабы топорами околачивали с него остатки глиняной формы.
В тех местах, где другие рабы старательно натирали его металлические бока серебряным песком, он уже начал отливать на солнце шелковистым блеском, присущим только что выплавленной бронзе. Он до сих пор полыхал теплом, несмотря на то, что его неделю остужали в литейной яме.
Архиастроном Крулла небрежно махнул рукой, и носильщики опустили трон в тени под кормой.
«Совсем как рыба, — подумал архиастроном. — Огромная летучая рыба. Только из каких морей?»
— Он поистине великолепен, — прошептал он. — Подлинное произведение искусства.
— Ремесла, — поправил стоящий рядом коренастый крепыш.
Архиастроном медленно повернулся и посмотрел в его бесстрастное лицо. Лицу не особенно трудно выглядеть бесстрастным, когда на том месте, где полагается быть глазам, обескураживающе сверкают две золотые сферы.
— Действительно, ремесла, — улыбнулся архиастроном. — Наверное, на всем Диске нет более умелого ремесленника, чем ты, Златоглаз. Я прав?
Ремесленник ответил не сразу. Его обнажённое тело — по меньшей мере, оно было бы обнаженным, если бы не пояс с инструментами, наручные счёты и густой загар, — напряглось: он обдумывал скрытый смысл последнего замечания архиастронома. Золотые глаза словно всматривались в какой-то иной мир.
— И да, и нет, — заговорил он наконец.
Несколько астрономов рангом пониже, стоящих за спинкой трона, при виде подобной неучтивости судорожно втянули в себя воздух, но их повелитель, такое было впечатление, ничего не заметил.
— Продолжай, — велел он.
— Я не владею некоторыми существенно важными навыками. Тем не менее, я — Златоглаз Сереброрук Дактилос, — сказал ремесленник. — Я изготовил Железных Воинов, которые охраняют Гробницу Питчю, спроектировал Световые Дамбы Великого Нефа, построил Дворец Семи Пустынь. Однако… — он поднял руку и постучал по одному из своих глаз, который в ответ слабо зазвенел. — После того как я закончил армию големов для Питчю, он отвалил мне кучу золота, но, чтобы я не создал ничего такого, что могло бы сравниться с работой, которую я выполнил для него, он приказал выколоть мне глаза.
— Мудро, но жестоко, — с сочувствием отозвался архиастроном.
— Да. Так что я научился слышать закалку металлов и видеть пальцами. Я стал различать руды по вкусу и запаху. Я выковал эти глаза, но я не смог заставить их видеть. Потом меня призвали строить Дворец Семи Пустынь, и в результате эмир осыпал меня серебром, а затем, чему я совсем не удивился, повелел отрубить мне правую руку.
— Серьезная помеха в таком деле, как твоё, — кивнул архиастроном.
— Часть серебра я использовал для того, чтобы смастерить себе новую руку, в чём мне помогли несравненные познания по части рычагов и точек опоры. Рука начала действовать. После того как я создал первую великую Световую Дамбу вместимостью пятьдесят тысяч часов дневного света, племенной совет Нефа одарил меня превосходными шелками, а потом приказал перерезать мне сухожилия, чтобы я не убежал. В результате из этого шелка, а также некоторого количества бамбука я построил летательную машину, на которой спустился с высокой башни, являющейся моей тюрьмой.
— И вскоре ты очутился в Крулле, — сказал архиастроном. — Знаешь, я не могу избавиться от ощущения, что в других занятиях риска куда меньше. К примеру, вряд ли тебя предадут смерти в рассрочку за выращивание салата. Почему ты упорно возвращаешься к своему ремеслу?
Златоглаз Дактилос пожал плечами.
— Потому что я в нём мастер.
Архиастроном снова взглянул на бронзовую рыбу, которая сияла, как гонг, в свете полуденного солнца.
— Какая красота, — пробормотал он. — Единственная в своем роде. Ну, Дактилос, напомни мне, что я пообещал в награду за это творение?
— Ты попросил меня спроектировать рыбу, которая могла бы плавать по морям пространства, что лежат между мирами, — произнёс главный ремесленник. — В обмен на это… в обмен…
— Да? Моя память уже не та, что раньше, — промурлыкал архиастроном, поглаживая тёплую бронзу.
— В обмен, — без особой надежды продолжал Дактилос, — ты обещал отпустить меня на свободу и воздержаться от отрубания каких бы то ни было конечностей. Я даже не прошу у тебя сокровищ.
— Ах, да. Что-то припоминаю, — кивнул старик, но потом, подняв руку, добавил: — Так вот, я солгал.
В воздухе пронесся еле слышный шелест, и златоглазый ремесленник пошатнулся. Опустив глаза на торчащий из груди наконечник стрелы, он устало кивнул. Из уголка его рта скатилась струйка крови.
В полной (если не считать гудения нескольких кружащих в ожидании мух) тишине серебряная рука медленно поднялась и ощупала стрелу.
Дактилос крякнул.
— Дрянная ковка, — сказал он и опрокинулся навзничь.
Архиастроном толкнул тело ногой и вздохнул.
— Как и полагается, когда умирает главный ремесленник, мы почтим его память кратким периодом траура. — Он проследил взглядом за навозной мухой, которая уселась было на золотой глаз, но, озадаченная, вспорхнула и улетела прочь. — Всё, траур закончен. Достаточно.
Знаком он приказал рабам унести тело и спросил:
— Рептилионавты готовы?
Главный распорядитель запуска протолкался вперед.
— Так точно, ваше светлейшество.
— Подобающие молитвы произносятся?
— Именно так, ваше светлейшество.
— Сколько осталось до дверей?
— До окна запуска, — осторожно поправил главный распорядитель. — Три дня, ваше светлейшество. Хвост Великого А'Туина придёт в наиблагоприятнейшее положение.
— Следовательно, нам остается только подыскать подходящие кандидатуры на роль жертв, — заключил архиастроном.
Главный распорядитель поклонился.
— Океан нам их обеспечит.
— Как всегда, — улыбнулся старик.
* * *
— Если бы ты умел прокладывать курс…
— Если бы ты мог нормально держать руль…
Палубу захлестнула волна. Ринсвинд и Двацветок посмотрели друг на друга.
— Вычерпывай давай! — в один голос крикнули они и схватились за ведра.
Спустя некоторое время из залитой водой каюты снова просочился голос Двацветка:
— Не понимаю, я-то в чём виноват? — сказал турист, подавая наверх очередное ведро, которое волшебник тут же вылил за борт.
— Ты должен был нести вахту, — огрызнулся Ринсвинд.
— Может, ты забыл, но именно благодаря мне мы удрали от работорговцев, — заметил Двацветок.
— Уж лучше бы я стал рабом, чем трупом, — парировал волшебник.
Вдруг он выпрямился и озадаченно уставился на море.
Этот Ринсвинд сильно отличался от того волшебника, который месяцев шесть назад спасался бегством из пылающего Анк-Морпорка. На теле его появилось больше шрамов, а за плечами осталось больше путешествий. Он побывал в Пупземелье, открыл для себя любопытные обычаи многих колоритных народов — неизменно приобретая в процессе всё новые шрамы — и даже в течение нескольких незабываемых дней плыл по легендарному Безводному океану, который располагался в самом сердце невероятно засушливой пустыни по имени Великий Неф. В намного более холодном и мокром море он видел плавающие горы льда. Он катался верхом на воображаемом драконе. Он чуть было не произнёс самое могущественное заклинание на Диске. Он…
…Расстояние до горизонта определённо сократилось.
— Гм? — сказал Ринсвинд.
— Я говорю, нет ничего хуже рабства, — повторил Двацветок.
Его рот изумленно раскрылся — Ринсвинд забросил своё ведро далеко в море и тяжело опустился на залитую водой палубу. Лицо волшебника посерело.
— Послушай, да, я был не прав, я проглядел риф, но наша лодка тонуть не собирается, а значит, рано или поздно мы обязательно наткнемся на какуй-нибудь остров, — успокаивающе сказал Двацветок. — Это течение наверняка принесет нас куда-нибудь.
— Ты на горизонт посмотри, — бесцветным голосом посоветовал Ринсвинд.
Двацветок прищурился.
— Горизонт как горизонт, — изрек он спустя пару минут. — Признаю, его вроде бы стало меньше, чем обычно, но…
— Это из-за Краепада, — объяснил Ринсвинд. — Нас несет за Край света.
Наступила долгая тишина, нарушаемая только плеском волн о борта полузатопленной, медленно кружащейся лодки. Течение заметно усилилось.
