Они, конечно, дали мне пару дней отдыха. Я так и думал. С той минуты, как помог Фиби, помог ей вывести этот гребаный героин из ее вен, я знал, что они уйдут на некоторое время. Но я также знал, что, когда они вернутся, будет хуже. Намного, бл*дь, хуже. Воспоминания, которые, как я думал, выкинул из головы навсегда, вернулись и ударили мне между глаз, как идеальный выстрел. Стоя у подножия кровати, они показывали мне детали, о которых я забыл. Детали, о которых я не мог думать без потери дыхания.
Но чувство вины было еще хуже. Оно впивалось в мой живот, как когти.
Поэтому я не спал.
Потому что сейчас я действительно не мог справиться с этими воспоминаниями.
Я допил пиво и уже открывал другое, когда услышал шаги по траве.
— Что случилось? — спросил я, когда Флейм, избегая смотреть мне в глаза, подошел к тому месту, где я сидел.
— Ничего, — он сел на стул рядом со мной.
— Ничего не случилось? Ты уверен?
Он кивнул, его черные глаза смотрели на деревья. Я наблюдал, как он сжимает челюсти, как ножи переворачиваются в его ладонях.
С тех пор как мы вернулись из города-призрака Клана говнюков, свежие порезы на его руках зажили, и ножи снова стали тупыми. Он все еще прослеживал ими плоть, но новых порезов не делал.
Он вернулся к Мэдди.
Он успокоился.
Я сел обратно на свое место. Что бы Флейм ни пришел сюда сказать, в конце концов, это все равно выйдет наружу. Я откинул голову назад, уставившись на эти чертовы звезды.
— Ты ведешь себя странно.
Я замер, бутылка была почти у моего рта, и я сделал глубокий вдох. Опустил бутылку и посмотрел на Флейма. Его голова была наклонена в мою сторону, но он не смотрел на меня. Его мышцы были напряжены, а руки подергивались.
Черт. Я заставил этого ублюдка нервничать.
— Я в порядке, — сказал я нейтрально.
Губы Флейма скривились, показывая зубы.
— Ты лжешь, — прошипел он и поднялся на ноги.
Я вздохнул, когда он начал вышагивать.
— Флейм, — сказал я. — Я в порядке. Перестань беспокоиться…
— Ты мало говоришь и не ходишь в клуб.
Его голос был холодным и ровным, но я видел по сузившимся глазам, что его разум метался, пытаясь понять, что во мне изменилось.
— Еще не подошла дата.
Черт, брат мог с таким же успехом врезать железным кулаком мне в живот.
Моя рука сжалась на горлышке бутылки. Я сжимал ее до тех пор, пока не подумал, что стекло треснет под моей хваткой. Отпустил ее и покачал головой.
— Флейм, — сказал я медленно, — оставь это. Я в порядке.
— До этого еще несколько месяцев, — продолжал он. — Но ты ведешь себя так же, как и тогда.
Мой желудок сжался, когда воспоминания, которые я все время отодвигал в сторону, начали прорываться сквозь защиту. Я увидел кровь, услышал гребаные крики и почувствовал едкий запах, наполнивший комнату.
— Флейм, — предупредил я, близкий к тому, чтобы сорваться.
Почувствовал, как комок подбирается к горлу. Чувствовал, как слезы застилают глаза.
— Это из-за нее, — он резко остановился.
Подняв глаза, я встретил пристальный взгляд брата. Я вскочил на ноги, разгораясь от злости из-за того, что он довел меня до такого состояния. Но замер, увидев, как он качает головой, на его лице появилось чертовски потерянное выражение.
— Ты — АК. Ты так не поступаешь. Почему ты делаешь это сейчас? Ещё не время. Это не тот месяц. Это бессмысленно.
Я закрыл глаза и сделал долгий, глубокий вдох. Когда я снова открыла их, Флейм неловко покачивался на ногах.
— Это из-за нее, — он не задавал вопрос.
Люди думали, что Флейм был не в себе. Его отец неоднократно говорил ему, что он слабоумный. Но брат был проницателен. Он никогда ничего не забывал. И более того, с того дня, когда я помог освободить его из психушки, он был уверен, что знает меня лучше, чем кто-либо другой. Все думали, что я присматриваю за ним. Но я знал правду — он тоже присматривал за мной.
— Я в порядке, — повторил я и снова сел, проведя рукой по лицу. — Сядь, Флейм.
Он замер, но потом сделал то, что я просил. Я взял еще одну бутылку пива, чувствуя, как последствия выпитого за весь день начинают сказываться на мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это происходит с тех пор, как мы вытащили ее, — сказал он. — С тех пор, как ты привел ее сюда, к себе. Она заставила тебя снова думать обо всем этом.
Я открыл рот, чтобы ответить, но он продолжил:
— Ты не спишь. Но с тех пор, как она вернулась, стало еще хуже. Ты все время сидишь здесь. Ты пьешь. Ты никогда не пил так много.
Я знал, что отрицать это было бессмысленно. Если брат был здесь, если он оставил Мэдди в их домике одну, его беспокойство за меня должно было съедало его заживо.
Поэтому я молчал. Уж точно не собирался говорить о дерьме, о котором не нужно было говорить. Не говорил об этом с того дня, как это случилось, и не собирался начинать сейчас.
— Я переживу это, — сказал я после нескольких минут молчания. — Я…
Сглотнул, борясь с комом в горле.
— Я всегда так делаю.
— Ты никогда не делал этого, — возразил Флейм, в его голосе не было эмоций.
— И никогда не сделаю, — согласился я.
Мой голос был хриплым, поэтому я прочистил горло. Я отказывался сломаться.
— Это не твоя вина, — агрессивно сказал Флейм. — Я не знаю, сколько раз тебе нужно повторять это дерьмо.
— Я никогда не смирюсь с этим.
Мне не хотелось закрывать глаза, потому что если бы я это сделал, то увидел бы их лица. Увидел бы то, что у меня должно было остаться, если бы я не был таким чертовски глупым.
— Ей лучше, — я знал, что он говорит о Фиби. — Мэдди видела ее, и ей лучше. Мэдди наблюдала за ней ради меня, ради тебя. Ты спас ее.
Я кивнул, напряжение в моей груди немного ослабло. Ей было лучше. Черт, от Флейма это с таким же успехом могло быть веселой джигой. В памяти всплыло лицо Рыжей. Я не навещал ее с тех пор, как она осталась у Кая. Даже не спрашивал, как она. Я вытащил ее, избавил от наркотиков. Этого было достаточно. Хотя думал о ней почти каждый день. Думал о ней здесь, глядя на звезды. О ее воссоединении с Лилой. Вспоминал ее лицо, когда она увидела шрам своей сестры… ее руку в моей, когда она благодарила меня, такая чертовски маленькая… ее слова о том, что она боится…
— Я не… — Флейм стиснул зубы. — Ты мне не нравишься… такой, — низкий, грубый голос Флейма заставил меня почувствовать вину.
— Знаю, — сказал я. — Я пройду через это.
Плечи Флейма опустились в облегчении, затем он поднялся на ноги.
— Хорошо.
Он начал уходить.
— Флейм? — позвал я, когда огромное тело моего брата почти исчезло в темноте.
Он повернулся.
— Ты разговаривал с Малышом Эшем в последнее время?
Он стал неподвижен, как статуя.
— Мы сегодня работали над мотоциклом, — в его голосе снова слышалось напряжение.
Так было всегда, когда он боялся, что как-то облажался. Что он разочаровал меня.
— Просто продолжай с ним разговаривать, хорошо? Продолжай приглашать его на ужин и все такое.
— Хорошо, — сказал Флейм и, не произнеся больше ни слова, ушел в свой домик.
— Черт! — сказал я в пустоту.
Я закрыл глаза, позволяя алкоголю взять свое. Услышав звук хруста ветки, я вздохнул.
— Флейм, обещаю, я в порядке. Просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
Я открыл глаза… и замер. Моргнул, когда увидел, что она стоит и смотрит на меня. Она сделала шаг вперед и еще один, пока не оказалась на свету. Сначала я увидел ее волосы, длинные, до середины спины. Она была одета в длинное темно-зеленое платье, подвязанное сверху каким-то хлипким куском шелковой веревки. Рукава закрывали ее руки, но, черт возьми… глубокий цвет заставлял ее веснушки выделяться больше, чем все остальное.
— Привет, — сказала она, в конце концов.
Ее охренительно приятный голос доносился сквозь ночь. Я пробежался взглядом по ее телу. Она все еще была худой, но выглядела лучше, чем пять дней назад. К ее белым щекам вернулся цвет. Синяки и следы поблекли. У нее были темные круги под глазами, но это все.
