— Существует несколько вариантов… У меня сейчас нет времени объяснять… Кроме того, мне нужна линия. Еще раз спасибо. — И Фассет отключился.
— Звонил в два места, — сказал Таннер, вернувшись в гостиную. — Не повезло… Попытайся немного поспать. Они скорее всего наткнулись на какую-нибудь компанию и завалились куда-нибудь вместе с ней. Ей-Богу, мы и сами так делали.
— Вот уже много лет мы этого не делали, — сказала Эллис.
Оба они постарались сделать вид, что спят. Тиканье часов было как гипнотическое качание маятника метронома. Наконец Таннер почувствовал, что жена заснула. Он сам закрыл глаза, не в силах больше поднять ресниц, которые стали невыносимо тяжелы, и мозг его заволокла темная пелена. Но он по-прежнему все слышал. В шесть сорок к дому подъехала машина. Таннер поднялся из кресла и быстро подошел к окну. Маккалиф шел по дорожке, и он был один. Таннер вышел встретить его.
— Моя жена уснула, и я не хочу ее будить.
— Неважно, — зловеще сказал Маккалиф. — У меня есть вопросы именно к вам.
— Что?
— Кардоне и Тремьяны найдены в бессознательном состоянии после огромной дозы эфира. Они обнаружены в машине на обочине дороги у старого вокзала на Ласситер-роуд. И мне хочется теперь поподробнее узнать, почему вы послали нас именно туда. Откуда вам известно их местонахождение?
Таннеру осталось лишь молча смотреть на Маккалифа.
— Отвечайте!
— Как хотите, но я ничего не знаю! Я не знаю ничего… Ядо сих пор не могу забыть среду и буду помнить ее, пока живу. Как и вы бы помнили на моем месте. Поэтому мне и пришел на ум этот старый вокзал, клянусь вам!
— Черт возьми, какое совпадение, не так ли?
— Да послушайте, знай я что-то, я бы сказал вам об этом уже несколько часов назад! И не впутывал бы мою жену. Пошевелите мозгами!
Маккалиф вопросительно посмотрел на него.
— Как это случилось? Что они говорят? Где они? — спросил Таннер.
— Их отвезли в больницу Ридж-парк. Они выйдут оттуда самое раннее завтра утром.
— Вы должны были переговорить с ними.
Маккалиф пояснил, что, по словам Тремьяна, они проехали по Орчард-драйв меньше полумили, когда увидели на обочине красный Стоп-сигнал, а затем и стоящую машину. Дорогу преградил какой-то хорошо одетый человек, который им показался обитателем Сэддл-Уолли. Однако он был не отсюда. Он возвращался от друзей к себе в Ветчестер. Что-то случилось с двигателем его машины, и он остановился. Тремьян предложил этому человеку подвезти его обратно к дому друзей. Тот согласился.
Это было последнее, что Тремьян и двое женщин запомнили. Кардоне во время всей этой беседы был в отключке.
На полу машины Тремьяна, стоявшей у заброшенного вокзала, полиция нашла аэрозольный баллончик без маркировки. Осмотрят его лишь утром, но Маккалиф не сомневается, что в нем содержится эфир.
— Должно быть, тут есть какая-то связь с происшествием в среду, — сказал Таннер.
— Это не подлежит сомнению. Кто-то, знающий опушку леса, отлично осведомлен, что район вокруг старого вокзала совершенно заброшен. Особенно если он читал газеты или слышал о происшествии в среду.
— Я тоже так считаю. Они были и… ограблены?
— Не взяты ни деньги, ни бумажники, ни драгоценности. Лишь Тремьян говорит, что у него из пиджака исчезли какие-то бумаги. И он очень обеспокоен.
— Бумаги? — Таннер вспомнил слова юриста о каких-то записях в пиджаке. Записях, которые могут ему понадобиться. — Он говорил, что за бумаги?
— Косвенным образом. Он был просто в истерике — так что не стоит обращать много внимания. Он лишь повторял слово «Цюрих».
У Джона перехватило дыхание, а затем, и к этому он уже стал привыкать, он напряг мышцы брюшного пресса, прилагая усилия, чтобы скрыть свое изумление. Это было похоже на Тремьяна: явиться со всеми записанными на бумаге данными относительно Цюриха.
Маккалиф уловил реакцию Таннера.
— Слово «Цюрих» что-то значит для вас?
— Нет. С чего бы?
— Я прошу: перестаньте отвечать мне вопросом на вопрос.
— Надеюсь, не оскорблю вас, если осведомлюсь: вы обращаетесь ко мне в официальном порядке?
— Именно так.
— В таком случае — нет. Слово «Цюрих» ничего не значит для меня. И не могу представить, почему он его сказал. Правда, он является совладельцем международной юридической фирмы.
Маккалиф не пытался скрыть, как он разгневан.
— Я не понимаю, что тут происходит, но вот что я вам скажу! Я опытный полицейский офицер, а ребята у меня — лучшие из всех, что могут быть. Когда я брался за эту работу, я дал слово, что город у меня будет чистым. И слово свое я сдержу.
Таннер устал от него.
— Не сомневаюсь, капитан. Я уверен, что вы всегда отвечаете за свои слова. — Повернувшись спиной, он направился к дому.
Настала очередь Маккалифа изумляться. Допрашиваемый уходил как ни в чем не бывало, а глава полиции Сэддл-Уолли ничего не мог с этим поделать.
Остановившись на крыльце, Таннер посмотрел, как Маккалиф, сев в машину, отъезжает от его дома. Небо прояснилось, но солнце еще не взошло. Из низких облаков вот-вот мог пойти дождь, но, судя по всему, недолгий.
Неважно. Теперь ничто не имело значения. Для него все кончилось.
Соглашения больше не существовало. Контракт между Джоном Таннером и Лоренсом Фассетом был расторгнут.
Ибо все заверения Фассета на поверку оказались фальшивыми. «Омега», как оказалось, это не только Тремьяны, Кардоне и Остерманы. Уик-энд завершен, но ее присутствие продолжает чувствоваться.
Он был согласен играть — то есть должен был играть — по правилам Фассета, пока в круг подозреваемых входили люди, которых он знал.
Но теперь с этим покончено.
Теперь появился кто-то еще — человек, который ранним утром устанавливает машину на пустынной темной дороге и после которого остаются страх и ужас.
Кто-то, кого он не знает. Этого он не мог понять.
Таннер отправился в лес лишь около полудня. Остерманы решили не подниматься с постели до половины двенадцатого, и, сославшись на них, он уговорил и Эллис отдохнуть как следует. Все были предельно вымотаны. Дети в кабинете, у телевизора, наслаждались утренними мультиками.
Он лениво двинулся вдоль бассейна, взяв с собой шесть клюшек для гольфа. Тем самым он хотел дать понять, что собирается попрактиковаться в боковых ударах, но на самом деле он внимательно наблюдал за окнами фасадной части дома: двумя в комнатах детей и в ванной наверху.
Оказавшись на краю леса, он остановился и закурил.
Никто не заявил о своем присутствии. Не шелохнулась ни одна веточка, в небольшом лесочке стояла полная тишина. Таннер негромко заговорил:
— Я бы хотел встретиться с Фассетом. Ответьте, пожалуйста. Это очень важно.
При этих словах он взмахнул клюшкой.
— Повторяю! Я спешно должен переговорить с Фассетом! Объявись кто-нибудь!
По-прежнему молчание.
Повернувшись, Таннер сделал какой-то неопределенный жест и двинулся в лесок. Углубившись в него, он пустил в ход локти и руки, раздвигая ветки. Он шел к тому дереву, под которым Дженкинс прятал рацию.
Никого!
Он двинулся на север, производя как можно больше шума. Наконец вышел к дороге.
Никого не было! Его дом никто не охранял!
Никого!
Люди Фассета ушли!
Выскочив на опушку, он бросился по дороге, не спуская глаз с окон своего дома.
Люди Фассета их бросили!
Миновав заднюю лужайку, он обогнул бассейн и вбежал на кухню. Очутившись внутри, он остановился у раковины перевести дыхание и пустил холодную воду. Плеснув себе в лицо, выгнулся назад. Напряг мышцы спины.
Никого! Никто не охранял его дом! Никто не охранял его жену и детей!
Перекрыв воду, он решил теперь не торопиться и даже считать шаги. Выйдя из кухни, он услышал в кабинете детский смех. Поднявшись наверх, он тихонько повернул ручку дверей их спальни. Скинув халат, в смятой ночной рубашке, Эллис лежала в изголовье кровати. Она спала, и у нее было глубокое, ровное дыхание.
Закрыв двери, он прислушался к звукам из комнаты для гостей. Там было тихо.
Спустившись снова на кухню, он прикрыл за собой двери и двинулся в небольшую прихожую, чтобы убедиться, закрыты ли там двери.
Вернувшись, он подошел к телефону и снял трубку. Но номер набирать не стал.
— Фассет! Если вы или кто-то из ваших людей на этой линии, я хочу поговорить с вами… И немедленно!
Таннер старался услышать хоть легкий щелчок в трубке, но там продолжались гудки.
Он набрал номер мотеля.
— Номер двадцать два, пожалуйста.
— Простите, сэр. Номер двадцать два не занят.
— Не занят? Вы ошибаетесь! Я говорил с его обитателями в пять часов утра!
