— А ведь все равно вы будете моей! — и выскочил, увернувшись от брошенной склянки, которая звонко разбилась о дверь.
За время, пока обедал, салон вымыли и привели в порядок. Тела немецкого летчика, как и мешков, не было, зато везде лежали папки, ящики и другое имущество. Только лавки по бокам были свободны — судя по посадочным местам, со мной летят еще и десять пассажиров. Прикинув грузоподъемность, только вздохнул: взлетать мы будем на пределе. Как всегда.
Выпрыгнув из «юнкерса» на землю, осмотрелся. Вдали формировалась автоколонна, где-то там был мой ястребок. Степаныч уже подбегал, доложился об эвакуации, так что тут я был спокоен.
От санчасти в моем направлении потянулись раненые с личными вещами в руках. Последней шла Марина, неся два чемодана. Увидев ее, побежал навстречу и перехватил груз. Судя по звяканью и тяжести, там были медицинские препараты. Шедшая рядом санитарка тетя Галя несла что-то из медицинского оборудования.
— Вы что, со мной?
— Да. Смолин приказал грузиться, он, кстати, с нами летит, — ответила Лютикова.
— Понятно. О, наши к взлету готовятся. Четыре аппарата осталось. М-да.
Бомбардировщики поднялись в воздух и в сопровождении одиннадцати «чаек», оставшихся в истребительном полку за последние дни горячих боев, направились на новый аэродром под Могилевом.
— Заводи! — издалека махнул рукой Смолин. Посмотрев, как он трусцой бежит к самолету, я залез в салон и, протиснувшись между пассажирами, добрался до кабины. На старте стоял «ишачок» Запашного с крутящимся пропеллером. Вот он взревел мотом, стронулся с места и пошел на взлет.
Все три двигателя уже ревели, прогреваясь, когда Смолин сел на место второго пилота и, надев наушники, спокойно сказал:
— Можно взлетать. Майор Запашный будет нас сопровождать.
«Ишачок» к этому времени, крутясь над аэродромом, набирал высоту, явно собираясь прикрывать нас.
Выведя «юнкерс» на начало полосы, дал газу и повел транспортник на взлет.
Путь до нового аэродрома был спокойным, где-то сбоку мелькали чьи-то самолеты, но нас они то ли не видели, то ли не обратили внимания, так что долетели мы без проблем. После посадки быстро стемнело, но новое место оказалось подготовленным. К моему удивлению, и полк Запашного тоже передислоцировался с нами, так что мы селились фактически в соседние землянки. На аэродроме никого не было, даже охраны, так что пришлось выставлять ее из летчиков и членов экипажа. БАО ожидался нескоро.
Меня опять определили в санчасть, так что караульная служба не грозила. Как и остальным раненым.
Аэродром располагался у города Шклов на краю большого лесного массива. Землянки были вырыты на расстоянии ста метров от опушки и вполне могли уберечь от бомбардировок. Да и поле отлично подходило для ВПП, я уже убедился в этом, посадив тяжелый транспортник, который на следующий день угнали куда-то в тыл.
Пощипанная автоколонна нашего полка пришла после обеда следующего дня, другие встретили это событие радостно, а вот у меня возникли новые проблемы.
Очередная почищенная картофелина полетела в таз с водой.
— Товарищ старший сержант, вы потоньше чистьте, а то смотрите, какая кожура толстая, — учил меня молоденький боец, тоже, как и я, получивший наряд вне очереди. Только один, а не два, как я.
— Боец, я картошку в первый раз в жизни чищу, что ты хочешь? За один наряд не научишься.
— Ничего, товарищ старший сержант. Пять нарядов, и научитесь, я же научился.
— Спасибо, обрадовал. Мне и двух нарядов вот так хватило, да еще и шагистики Страхова.
— Да, старшина — зверь. Вот у меня никак не получалось поворот налево, так он меня за полдня научил.
— Что? Тоже хворостиной по ногам стегал? — спросил я после очередного бульканья. Гора нечищеной картошки понемногу уменьшалась, а таз наполнялся.
— Ага.
— Ну что, молодцы, почистили?.. Так, половину я на борщ забираю, а вы продолжайте, — сказала тетя Вера и, подхватив ведро с результатами нашего труда, ушла в столовую.
— Товарищ старший сержант…
— Ну чего тебе еще, боец?
— А за что вам второй наряд влепили?
— За то же самое.
— А?
— Спросил, за что, — пояснил я, бросая в ведро очередную картошку и беря следующую.
Нож я использовал свой, тот самый, снятый с поляка. С первого человека, которого я убил. Мне нравилась удобная рукоятка и возможность пальцем придерживать лезвие.
Эти наряды, что я получил позавчера, были, на мой взгляд, странными. Ну обратился я не совсем по уставу к командиру. Одно дело — уставы будущего, которые я более-менее знал, другое — образца сорок первого, который со скуки пробежал, когда была возможность. Не знаю, виноват ли тут наш особист, пропавший три дня назад, — с того момента, как он вылез из «юнкерса», я его больше не видел. То ли действительно довел командира. Да и просьба-то была обычная — допустить меня к полетам, в связи с тем что чувствую себя хорошо, да еще мой ЛаГГ починили и провели все тестирования. Однако командир мгновенно вспылил и отправил меня на работы и занятия шагистикой у местного «зверя» по этой части — старшины Страхова. Проще говоря, влепил наряд, потом второй. В общем, создалось такое впечатление, как будто меня изолировали.
Закончив с картошкой, подхватил ведро с грязной водой и, отойдя от землянки, рядом с которой стояла наша походная кухня, широким жестом вылил воду. В это время мое внимание привлекло гудение моторов небе. Гул был незнакомым, такой я еще не слышал, поэтому, поставив ведро на землю, направился к опушке.
Там стояли несколько командиров и смотрели в небо, где шла тридцатка самолетов.
— Вроде немцы, — обратился один из них ко мне.
— Да. «Дорнье», — ответил я, опознав силуэт. Опустил голову, снова посмотрел на небо и с чувством добавил: — Твою-ю-ю ж-ж-же-е мать, а?!
И было отчего. Вопрос прозвучал на французском, ответ — на нем же. Меня банально подловили. Посмотрев на ухмыляющегося парня, я увидел рядом и Никифорова. А из стоящей неподалеку «эмки» вылез майор — нет, не майор, а дивизионный комиссар, я спутал ромбы со шпалами, да и нарукавные знаки не сразу разглядел — и направился к нам.
Поскольку головного убора на мне не было, честь комиссару я не отдал.
— Ну что, гражданин Суворов? Пора поговорить?
— Пойдем поговорим, — вздохнул я.
Меня как-то быстро обхлопали, извлекли нож из-за голенища и повели вслед за комиссаром, уверенно направившимся куда-то в глубь леса. ЗАП, что стоял тут до нас, неплохо все оборудовал, понятное дело, была и землянка для особиста. Она находилась отдельно от остальных, метрах в пятидесяти в стороне, и, судя по тому, как уверенно шел комиссар, он тут уже бывал. Заметив в стороне группу наших летчиков, я быстро сложил руки за спину и, повесив голову, продолжил идти.
Землянка оказалась большой, даже с перегородкой, за которой стоял топчан для особиста. Посмотрев на окна под самым потолком, дававшие не так много света, как хотелось бы, комиссар достал из кармана галифе спички и поджег фитиль, вставленный в расплющенную гильзу из-под мелкокалиберного снаряда.
— Садитесь, — показал он мне на табурет перед сбитым из ящиков столом.
Кроме комиссара, меня, Никифорова и еще одного гэбиста в землянку больше никто не вошел.
— Я заместитель начальника политотдела фронта дивизионный комиссар Макаров. Теперь представьтесь и вы, гражданин. То, что вы не Суворов, мы выяснили еще неделю назад, как и то, что вы не являетесь гражданином Советского Союза.
Беседа была в доверительным тоне, поэтому я попробовал подергаться:
— Зачем вам это, товарищ дивизионный комиссар? Двадцать второго июня у меня началась новая жизнь, которая мне вполне нравится. Присягу я принял и сейчас служу в Красной Армии. Мне у вас нравится.
— Понимаешь, какое дело. Сейчас нужны громкие победы в воздухе, и ты на это дело подходишь как никто другой. Десять зарегистрированных сбитых, угон самолета у немцев, отлично проведенный разведполет. После первой победы над Минском начали было освещать, как ты заметил, твои победы, но выяснилось, что ты появился из воздуха. Вот и был приказ от начальника Военного Совета фронта выяснить о тебе все, пока попридерживая прессу. Вот мы и выясняем. Случайная оговорка об угоне самолета и твои незнания элементарных мелочей, которые знают все, кто живет в Союзе, дали понять нам, что ты, можно так сказать, эмигрант. Догадаться, откуда ты, труда не составило, была проведена проверка, и вот теперь хотелось бы знать. Ты кто?
Комиссар говорил спокойным, даже немного усталым тоном, меня даже потянуло все рассказать ему.
«Психологи, блин!» — подумал я и, задумчиво посмотрев на потолок, согласно кивнул:
— Я буду рассказывать, вы спрашивайте, если что.
— Хорошо.
Никифоров стал стенографировать за мной.
